Интим не предлагать!
Шрифт:
— Так у дяди Вали же бессолевая диета.
— Но не безалкогольная же. Он всегда носит в нагрудном кармане пиджака фляжку с коньяком. Пошли, — силой воли заставляю себя оторваться от мягких губ и не одарить ненароком именинника раньше времени.
Никакой спешки и непродуманных действий — мой первый раз должен быть совершенно особенным.
В шкафу спальни я припасла ароматизированные свечи и пакет с лепестками роз. Когда пьяные гости разъедутся, а родители как обычно уединятся на кухне поговорить за жизнь, я запру нашу комнату на ключ и…
Постель
От предвкушения незабываемой ночи даже ладони увлажнились, а пульс пересёк все допустимые пределы.
Может, я потом пожалею об этом, но сейчас, в эту минуту, я, замотивированная затмевающей разум влюблённостью и немножко винишком, как никогда уверена в том, что хочу это сделать.
Малиновский заслуживает такого подарка. Только он и больше никто!
Вкладываю руку в его теплую ладонь и мы вместе выходим из комнаты.
Мои родственники — это мои родственники. Издалека эту группу в пёстрых нарядах запросто можно принять за цыганский табор. Излишне горластые, жизнерадостные и очень прожорливые.
Приехала, конечно, не вся семья, а только лишь малая её часть: бабушка, три тёти — родные сёстры мамы, дядя Валя, его дочь Ира с мужем и тремя шумными мальчишками-погодками, которые принялись тут же носиться по всему дому и таскать немытыми руками с фуршетного стола тарталетки.
Едва только увидев, как мы с Богданом спускаемся под руку по лестнице, в гостиной на несколько секунд повисает напряжённая тишина, которую первой нарушает бабуля: растолкав детей и племянников локтями, она проворно кидается тискать меня в объятиях, причитая, как я выросла, похудела, и что в качестве свадебного подарка она привезла нам чешский чайный сервиз и люстру.
Затем приходит очередь Малиновского быть зажатым в стальных тисках грэндма.
Оставляя на его щеках размазанной след морковной помады, кровинушка восторженно причитает:
— Хорош, Женька, ой хорош жених! На Бали-Бея похож.
— Кто этот Белибей? Похоже на название террористической группировки, — безропотно терпя лобызания бабули, согнувшись в три погибели косит на меня глаза Малиновский.
— Не знаю, какой-то турецкий актёр, наверное. Бабушка фанатка Великолепного века.
В стороне, у большого окна, кучкуются парни из группы Богдана, которых я тоже в тайне от него пригласила. Мне показалось, что ему будет приятно заручиться поддержкой товарищей. Ну и будет за кем прятаться от моих назойливых родственников. Среди них я увидела того, кого точно не звала — Пашутин, собственной персоной. Тот стоит обособленно от всех и открыто посмеивается, удерживая в руке квадратный стакан с чем-то тёмным.
И хоть я просила его не приглашать, потому что данный индивид мне уже давно и бесповоротно неприятен, этот отталкивающий во всех отношениях “друг” каким-то образом всё-таки просочился на нашу вечеринку.
Я однозначно не рада его видеть, судя по виноватой мине Малиновского — он тоже не особо.
— Ты же говорил, что он не придёт, — шиплю, вытирая салфеткой со щёк любимого мужа термоядерные следы бабушкиной помады. Давлю сильнее, чем требуется — подел'oм.
— Он говорил, что будет занят, но, видимо, выкроил время. Кстати, а чем он всё-таки тебе не угодил?
— Ничем особенным. Так… просто не нравится.
Рассказывать о том, что Пашутин не нравится мне не просто, а по конкретной причине, не хочется. Зачем портить настроение: Малиновский точно ведь может завестись, а это ничем хорошим наверняка не закончится. Свежи воспоминания о фингалах бедного Эдика.
А может, он вообще давно обо всём знает и ему просто все равно…
В любом случае, проверять не хочется. Я и раньше заговаривала ему зубы, если заходил разговор об Артёме, то сегодня сам Бог велел игнорировать дурацкие темы. А зная моих словоохотливых родственников, неудобных тем и вопросов скоро будет предостаточно — нужно экономить моральные силы.
— О, Влад, вырвался-таки, какой сюрприз! — восклицает Богдан и, прихватив меня за талию, тянет к молодому темноволосому парню, у которого в одной руке ладошка очаровательного мальчика, а в другой крошечная ручка не менее очаровательной девочки помладше. А ещё на груди, в “кенгуру”, у него сладко спит малыш непонятного пола.
Не знала, что у Богдана среди друзей есть не только мажоры, но и многопапы.
— Это Влад Злобин*, я ещё желторотым первокурсником знатно покуролесил на его с друзьями съёмной квартире. Может, знаешь его? У нас учился, — шепчет мне на ухо, пока мы, минуя родственников, пересекаем гостиную.
— А почему я должна его знать?
— Как? Мне казалось, его все знают: ему несколько лет назад ребёнка под дверь подбросили. Столько шума было.
— Да ладно? — округлив глаза, даже торможу. — Как подбросили? Всех троих, что ли?
— Да нет, вон, — кивает, — мальчишку только.
— Серьёзно? А так похож! — смотрю на отца и сына — ведь как две капли.
— Так это его сын и есть. Короче, там всё так запутано — “Санта-Барбара” и “Бандитский Петербург” отдыхают. Он потом женился, кстати, а вон и жена его, — Малиновский приподнимает руку в приветственном жесте, адресу салют молодой глубокобеременной девушке, которая, видимо, держит свой неуклюжий путь из уборной.
— Бо, дружище, с вылуплением тебя! — Влад тянет руку и парни обмениваются рукопожатием, за которым следуют аккуратные, чтобы не раздавить спящего младенца, истинно мужские объятия с обоюдным похлопыванием спины. — Помню свои двадцать два — чу’дное было времечко.
— У тебя и сейчас чу’дное, — Богдан кивает на подоспевшую беременную, и девушка, придерживая поясницу, очаровательно улыбается. Не смотря на небольшой лишний вес она очень и очень хорошенькая. — Это Влад, это его жена, а это, — Малиновский обнимает меня за плечо, — моя Женя.