Иные песни
Шрифт:
Бербелек покачал головой.
— Чувства кратистосов… было бы куда лучше, не имей они их в действительности, как об этом говорят поэмы и театральные пьесы. Увы, это не так.
Аурелия догадалась, что эстлос Бербелек сейчас имеет в виду Максима Рога, который ведь не просто так впал в морфу Чернокнижника, но лишь от ярости и отчаяния после смерти своей жены. И какой уже по счету век он мстит миру и людям? Кошмар, деформирующий половину Азии и Европы, горы, реки, леса и города, языки, религии и народы, родящиеся во мраке Урала безымянные какоморфы человека и зверя — лишь отражение единственной,
За вином (какое-то разведенное сладкое из Роданы) разговор на некоторое время вернулся в тоне и в темах к первоначальной легкости, к шуткам и банальностям. Но, прежде чем попрощаться, стратегос снова сменил его форму.
— Может, он пока вообще не принял решения, а? — спросил он, подав эстле Игнации зажженный махорник. — Вышлет ли Гипатия войска на Сколиодои? Присоединится ли Навуходоносор к рейду сквозь звездные сферы? Верно, как и прочие, ждет, чтобы сначала увидеть, в чью пользу склонятся весы победы. Только вот что она сделает, если они склонятся в пользу адинатосов?
— Не забывай, эстлос, что у Навуходоносора на восточном фланге — Семипалый.
Бербелек выдохнул синий дым, хрипло закашлялся.
— Значит, такова цена? На южном фланге у него — Сколиодои, но он будет торговаться за собственный шанс уцелеть?
— Отчего бы и нет? Эгипет занимает ключевую позицию: между Сколиодои и Семипалым с Чернокнижником, на стыке их аур. А взгляни, что выторговал у Ведьмы ты!
Смеялись уже оба.
Аурелия не понимала этого смеха, оттого на всякий случай молчала. Индусский племянник эстле Игнации, должно быть, не понимал ни слова и молчал из принципа.
— Мелочь, воистину мелочь! — тем временем смеялся стратегос. — Запиши, Аурелия. Так какова цена, эстле?
— Смерть Чернокнижника, — быстро глянула на него эгиптянка. — И падение Вавилона.
— И всего-то? Ты записала?
Аурелия постучала пальцем по виску.
— Следующая неделя у нас свободна, эстлос. Еще в Dies Mercurii ты обрушишь Великую Стену в Чжунго — и можно приступать.
— Ну тогда договорились, — обрадовалась Ашаканидийка, поднимаясь из-за стола. — Как мило вести переговоры с сюзереном, которому не приходится испрашивать согласия ни одного из хозяев!
Бербелек поцеловал запястье эгиптянки, провел ее до дверей. Хоррорные отдали честь. Эстле взмахнула веером. Индусский племянник учтиво поклонился.
Возвратившись в салон, Бербелек выбросил окурок в иллюминатор и сплюнул ему вслед.
— Или она на старости поглупела, или здесь некая интрига, которую я пока не могу разглядеть.
— Кто?
— Иллея, кто же еще? Навуходоносор только что купил себе Месопотамию в обмен на жизнь Шулимы.
— Ты и вправду думаешь атаковать Семипалого?
— А есть другой выход?
Аурелия провела ладонью по своему гладкому черепу, в ее глазах затанцевали искры, черный дым появился в ноздрях. Бербелек глянул на нее, нахмурился. Девушка не опустила взгляда.
— Если бы Лакатойа погибла, пребывая в плену у Навуходоносора, — сказала она тихо, — он сделал бы все, чтобы избежать гнева Госпожи.
Сквозь иллюминатор врывалось ослепительное солнце, очерчивая абрис стратегоса и высвечивая лицо Аурелии; та не щурилась. Корабль трещал и поскрипывал, легко колыхаясь на волнах, перекрикивались мореходы, звенела цепь на коловороте, на мостике отзвонили второй нептун. Минута, две, три. Аурелия всматривалась в эстлоса, разгоряченная; знала, что он сейчас, будто набожный пифагореец, обращает в уме числа.
— Похоже, ты и вправду слишком долго находишься при мне.
Она преклонила колени и поцеловала перстень на пальце протянутой руки.
— Кириос.
Убью Змею, убью ее. Усмехнулся в усы, проходя мимо хоррорных. Теперь она — моя добыча; не сбежит. Скажу ему, что мне так или иначе нужно удалиться в Александрию. Он не может мне запретить. Не догадается, не имеет права догадаться. После будет меня благодарить. Да даже если и не будет — я обязан ему этой услугой. На мне долг. Манат, Аллах, Ормазд, даруйте мне спокойствие и силу. Он постучал. Старый Портэ впустил его внутрь. Лунницы подле Бербелека не было. Вместе с капитаном, Оттоном Прюнцем и Хайнемерль Трепт тот склонялся над раскрытыми навигационными атласами. Трепт что-то писала в своем дневнике пилота, даже не глянула на нимрода. Тот почувствовал, как вспотели его ладони, — но в их присутствии это было нормально.
— Эстлос.
— Позволь-ка, — кивнул ему стратегос.
Они отошли под кормовой эркер. Окна и двери раскрыты, теплое свечение сумерек вливалось в каюту, но, когда они встали в проходе, тени их нарушили порядок света и сумрака. Кто-то крикнул дулосу, чтобы тот зажег лампы. Стратегосу пришлось наклониться, чтобы не стукнуться головой о фрамугу, тень изящно изогнулась.
— Отплываем? — спросил Ихмет, не глядя на Бербелека, посматривая в океанос. Правой рукой он водил по черному гердонскому кафтану, машинально выглаживая невидимые складки и отирая пот.
— Пока нет, еще несколько туров; они ведут переговоры и между собой — и условия постоянно меняются. Ты рассказывал кому-то об Аурелии?
— Нет, эстлос.
— Эта кампания, в конце концов, направлена против Сколиодои и их обитателей, но ты ведь понимаешь. Луна нас финансирует. Они пострадали первыми. Тебе это мешает?
— Ах, значит, мне надлежит быть искренним!
Стратегос рассмеялся, хлопнул его по плечу.
Ихмет рассеянно взглянул на него.
— Ты не изображал бы сейчас моего жизнерадостного друга, когда бы и вправду хотел от меня искренности, эстлос.
— А ты не переживал бы насчет Аурелии, когда б и вправду хотел мне навредить. Говори, времени мало.
— Отпусти меня. Я путешествовал с тобой, потому что хотел этого сам. Ты не платишь мне, я не приносил тебе клятв, я не связан словом.
— Как я могу тебя отпустить? Я не плачу тебе, ты не приносил мне клятв, ты не связан словом. Пожалуйста, отправляйся куда захочешь. Отчего спрашиваешь о разрешении?
— Если бы я ушел без объяснения…
— А какое, собственно, твое объяснение? Общество Аурелии тебе надоело?