Иоанн Грозный
Шрифт:
Красная линия земского войска медленным строем отодвигалась за окопы, где чернели зевы орудия. За отрядами проглядывала широкая серебряная лента Оки.
– Обходят! – сказал Воротынский, когда остроглазый отрок Василий Скопин-Шуйский сообщил ему о боковом движении ногаев, смещавшихся вдоль высокого берега вниз к Серпухову.
Воротынский сидел на смирной трехлетке в окружении Мстиславских, Шуйских, других знатных московских семейств с отпрысками. Иван Андреевич, старейшина опального выводка, ревниво прислушивался к приказам Воротынского, подпитывал внутренней силой дальнозоркие глаза, сопровождавшие каждое действие московских и союзных полков. Иван Андреевич с жадностью жалел, что не его поставили командовать войском, обошли разрядом. Но такова была воля государя. Для того и Разрядная книга – лишь совет, не руководство. Вместе с
– Скажи палить пушкам! – криком посоветовал Иван Андреевич Воротынскому.
Под дружным залпом легких пушек ногаи рассеялись бы, но они прилипли к опричникам. Неминуемо урон понесли бы и свои. Воротынский покривился на охочий яд воодушевленного Ивана Андреевича и стал ожидать разрешения погони, застыв с поднятой красной тряпкой, сигналом пушкарям, в накрытой рябыми пятнами руке.
Оглушающий топот и пыль неслись спереди и сбоку. Ощущалось ворочавшееся сильное тело. Землисто бледный Василий Шуйский отвернулся к братьям. Молодожен Дмитрий, привстав в стременах, выглядывал отчаянного тестя. Ноздри трепетали, щеки за взъерошенными усами дулись. Не терпелось врезаться в серую массу ногаев, явить потомственную храбрость Шуйских. Переглядывался с малолетним зеленым умом Александром. Тот во всем полагался на Дмитрия. Поскачет, и он за ним. Драться - вместе. Восьмилетний Иван прилип к лохматой шее низенького иноходца. Впервые вывезенный в поле, он тоже кинулся бы на врага, да как-то ноги онемели, а длани сделались каменными.
Воротынский упрямо не предпринимал ничего. Знать теснилась к нему, то и дело оборачиваясь на серебристую Оку, где по приказу воеводы сожгли мост. Бежать было невозможно, так реку можно перейти по мелководью, его полки и прикрывают.
Толстый зверь продолжал ворочаться в застлавшей небо пыльной тьме. Воротынский чуял: удар падет на наемников. Те слышали приближение опасности и спешно затягивали латы. По звуку воевода определил, что наемники расступились, выпустив вперед копейщиков. Безудержные крики: «Алла! Алла!» - взорвались у строя немцев. Хлипкие разрывы вспоротых лошадиных животов вкрапились в степную симфонию. Шуйские, все двадцать человек, встали родовым клином, оскалились дротиками. Каждый подтянул локтем раскрытые сабельные ножны. На русую бородку Василия Шуйского из серой пыли брызнуло полосой крови. И вдруг смертоносным валом выскочили из пыльного смерча крымчаки. Федор Иванович и Иван Андреевич успели неуслышанно окликнуть: «Умрем, не посрамим дедов!», как вздрогнули от обломков копий, сломанных о круглые турецкие щиты. Сверкнули молнии сабель. Василий и Дмитрий весом налегали на сабли, выдерживали косые удары, отводили прямые. Василий успели затолкать в середину родни младых Александра и Ивана – Пуговку, не знавших смерти, лезших с потешным оружием бить ворога.
Юзбаши орали, отзывая своих на иную задачу. Удар был отвлекающий. Основные силы огибали русских. Телеги со снаряженьем и пушками проскрипели за конницей. Воротынский дальнозорко глядел, приложив козырьком сухую ладошку. Он слал гонцов развернуть орудия, послать начиненные гвоздями разрывные гостинцы. Пушки гаркнули в серо-сизую мглу. Рев раненых людей и животных сообщил – попали.
Когда пыль немного развеялась, увидели неприятеля внизу по течению, переплавлявшегося через Оку с конями вброд, а для сухого - на плотах. Ту переправу знали, там Воротынский заготовил сторожевой отряд. Его смяли. Непрерывно палили турецкие пушки палили, не давая главным русским силам поспеть помешать переправе. Воевода готов был локти кусать от бессилия. С тяжелым сердцем он распорядился отходить за опередившим противником к Серпухову, лепить разрушенный мост.
Опричников считали героями, поздравляли не от души. Отягощенной завистью и страхом. Малюта жарко спорил с Воротынским, требуя немедленно ударить крымчакам в хвост. Воевода, удерживая основное войско, нуждавшееся в отдыхе, передал лучших скакунов Шереметьеву. Велел ему с тридцатью тысячью гнаться за Девлетом, преградить дорогу на Москву и в вязком бою дожидаться подхода главных полков. Следом за Шереметьевым послали без роздыха полк Хворостинина. Опричников Воротынский удержал, позаботился о царских избранниках.
Соперники оказались в парадоксальной ситуации. Русские гнались за перехитрившим врагом, оказавшемся к Москве ближе, чем защитники. Воротынский, ужасаясь Иоаннова гнева, ночью отправил гонца к нему в Новгород, что победа одержана.
Иоанн получил донесение на пиру, празднуя женитьбу шурина и нового любимца Григория Колтовского. Доброе известие родило государев тост. Иоанн длинно высказался о славе нашего оружия. Все верили, что Воротынский не солгал. Пиршество продолжилось со смехом, веселым не для всех потоплением в Волхове осужденных новгородских боярских отроков. Где царь, там и наветы.
Шереметьев нагнал Девлета на следующий день на подступах к столице. Выполняя приказ Воротынского, он приказал обогнуть хана, дабы встать между ним и Москвою. Татарское войско превосходило русский отряд вчетверо. Вида многочисленной прекрасно вооруженной крымской, ногайской, турецкой молодежи, лихо гарцующей на маленьких степных скакунах, пускающей в русских стрелы, осыпающей их дротиками, стало достаточно, чтобы душа Федора Васильевича Шереметьева дрогнула. Он приказал остановить коней. Воеводин послух не успел поднять ни сорвавшегося с луки щита, ни сабли, упавшей с лопнувшей перевязи. Боковое движение превратилось в бегство.
Вступив в Москву, Шереметьев объявил Думе и жителям, что явился защитить столицу. Князья Юрий Токмаков и Тимофей Долгорукий, бывшие воеводами обороны, сдержанно приняли беглеца. Запершись в Кремле, все трое ежедневно обходили стены, проверяли готовность расставленных пушек, считали ядра и порох.
Передовой русский полк Воротынского, уверенного, что Шереметьев впереди, смело насел на крымчаков, сломил обоз и задние ряды. Девлет, не ведая где Шереметьев, заколебался. Турецкие мурзы советовали ему скорым ходом оторваться преследователей, скакать поспешно в Москву. Овладеть Кремлем, объявить миру об окончательном разгроме Московии, заставить Думу подписать согласие на отдачу под турецкую руку Казани и Астрахани, назначение там послушных правителей Гиреева дома. Ежели нагнавшие русские насядут, превратить Кремль в неприступную крепость, ожидая подкрепления от султана и из Речи. Мнительный хан не верил лести советчиков. Сильны да далеки покровители. Литва и Польша сами дрожали в ожидании крымского набега. Воюя с Иоанном, не поддержат они обидчиков. Решено было остановиться и разделаться с передовым русским полком. Девлет надеялся: русский авангард бежит после легкого наскока.
В крымском стане ударили барабаны, посылая всадников рассеять русских. Опустившаяся ночь отложила разгром подавшегося передового полка. Однако под покровом тьмы подошли основные русские силы. В полночь, обойдя крымчаков, Воротынский встал у села Молодь в полста километров от Москвы.
Русские поставили деревянные щиты на подводы, укрылись за ними и предстояли крымчакам, видимо готовые умереть, чем уступить. Тактика древняя, последнее прибежище обреченных. Привычная кривая ухмылка схоронилась в седую бороду Девлет-Гирея. Он мог обойти препятствие, как сделал на Оке, но решил зажечь лагерь стрелами, поскольку полагал тридцать тысяч Шереметьева впереди. Гикая, вереща, улюлюкая и посвистывая, крымчаки полетели с факелами на русский лагерь.
Семейство Грязных вместе с Шуйскими и прочими, каждый своим родом, стояло в промежутках меж возами и, натягивая луки, осыпало крымчаков и ногаев стрелами, не давая добросить огонь. Василию с братьями пришлось понатягивать тетивы. У них неплохо получалось. Отрок Иван отличался меткостью от природы. Как не пустит стрелу, так в цель. Только силы ему не хватало. Из слабо натянутого лука стрела летела несильно, поражала, не пробивая доспех татарина. Не отставали сорванца родичи, заострившие воинскую науку на охотничьих гонах и молодецких стрельбищах. Иван Андреевич и Иван Петрович тряхнули стариной. Покряхтывая, натягивали звенящие тетивы наравне с отроками. Старый Федор Иванович указывал куда пулять и хрипло смеялся удаче. Часто мнимо, ибо глаза обманывали. Было что защищать: дома в Китай-городе только что заново выстроены, лучше, чем были. Опять спалят недруги. За добро покоились, не как прежний раз, загодя вывезли в Ярославль. Отличился Василий Федорович, сын Старого. Один выскакивал вперед возов. Бесстрашно колол, рубил, оглушал, обезоруживал. Привел четверых пленников с лошадьми.