Иоанн Грозный
Шрифт:
Иоанн затаил обиду. Приехавших к нему Стефановых посланников велел встретить с честью. Прежде, чем допустить к государю, бояре вызнавали, какой титул дают Баторию в письмах султан, император и другие государи. Посланники уклонялись: «Царь увидит титул Стефанов в его грамоте».
Иоанн встречал послов, сидя на троне в мантии и венце. Подле него в меньшем кресле в короне скромнее сидел старший царевич. Бояре – на скамьях в тронной зале, дворяне и дьяки толклись в сенях. Дети боярские стояли на крыльце и в переходах до набережной палаты. Близ сей палаты у перил и до церкви Благовещения были размещены иноземные люди и
Взяв грамоту Батория, царь спросил о здоровье короля. Передал читать письмо. В нем, по форме учтивом и скромном, Стефан обещал хранить до урочного времени соседственную дружбу и в первых словах просил опасной грамоты для свободного возвращения послов. Далее Стефан уверял в искреннем миролюбии, жаловался на покойного Максимилиана, который в досаде и ненависти злословил его, называя данником турецким, сам же ежегодно откупался от турок подарками значительными, платя в десять раз более Трансильвании.
Царь взял время думать. Бояре на другой день передали посланникам, что Стефан явно идет на кровопролитие. В письме своем не именует Иоанна царем, а лишь - великим князем, не упоминает его смоленских и полоцких титулов, будто не земли то московские. Вспоминает отца шведского Иоанна Густава, называя того королем, когда для нас он – безвестный рудокоп и короны узурпатор. Дерзает кликать Иоанна братом своим, будучи воеводою Седмиградским, подданным короля венгерского, значит, не выше наших князей Острожских, Бельских и Мстиславских. Смеет величать себя государем Ливонским, когда на то имеем мы Магнуса, венчанного с государевой племянницей. Послов отпустили с наказом: если новый король желает братства с Иоанном, пусть за Ливонию не вступается, именует же в письмах его царем, великим князем смоленским и полоцким. Дали послам опасную грамоту на выезд. Никто до границы вас пальцем не тронет.
В ноябре 1576 года Иоанн обрушился на шведские и польские владения в Ливонии. Пора выглядела благоприятной. Шведский король Иоанн в угодность жене Екатерине – полячке и католичке, посмевшей отказать нашему, насаждал в стране римскую веру, окружал себя иезуитами. Народ же, где широко распространился протестантизм, смутьянил. Король боролся с мятежами, было ему не до внешних дел. Стефан Баторий был занят кровопролитною осадою бунтующего Данцига. Крымский хан, еще Девлет-Гирей, с пятьюдесятью тысячами всадников потревожил Молочные Воды и ушел в Тавриду, сведав, что московские полки выдвинулись на Оку. Сам Иоанн метнулся в Калугу, донские казаки же в смелом набеге взяли Ислам-Кирмен.
Сделав необходимые распоряжения для государственной безопасности, поставив значительную речную рать на Волге на обуздание мятежной черемисы, колеблющейся Астрахани и беспокойных ногаев, поручив донским казакам действовать против Тавриды, Иоанн готовился навсегда решить судьбу Ливонии.
Настал 1577 год. Вдруг внешний фавор отвергся небывалой дурной погодой, неслыханными зимними бурями и метелями. Балтийское море покрылось остатками разбитых штормами кораблей. Жители Нарвы беззвездными ночами слышали по реке отчаянные крики о помощи, где-то блистали огни, но к причалу волна прибивала лишь жалкие щепы. Англичане и голландцы постановили до лета не являться к нам.
Иоанн же гнал полки к Ревелю, покрывал заснеженные пространства трупами замерзших, оставлял утопших в промоинах форсированных рек. Ревельцы ждали вспоможения из Швеции. Но королевские корабли, бились бурями.
Ревельцы (таллинцы) ободряли себя памятью о 1571 годе, то есть поражением Магнуса. С гарнизоном шведского генерала Горна хладнокровно ждали русских. В новую осаду главными царскими воеводами были назначены юный князь Федор Иванович Мстиславский и старший из московских полководцев - Иван Васильевич Шереметьев-Меньшой, брат бежавшего из-под Молоди Федора Васильевича. Кляня семейный позор, он обещал царю, что либо возьмет Ревель, либо сложит голову.
Тяжелым огнестрельным снарядом командовал князь Никита Приимков-Ростовский. Под его началом имелось достаточно осадных орудий с немецкими и шотландскими пушкарями. 23 января подошли к городу. С того дня пальба изо всех наших укреплений и подведенных башен продолжалась шесть недель и - без успеха особого. Церкви и дома в Ревеле загорались, но жители успевали тушить. Отвечали на пальбу пальбою. В частых вылазках не раз брали верх, так что число россиян от битв, холода и болезней значительно уменьшилось.
Шереметьев сдержал слово: не взял города, но положил свою голову, сраженный пушечным ядром. Тело воеводы отвезли в Москву вместе с добычей и эстонскими и финскими пленниками – князь Мстиславский, несмотря на двухлетнее перемирие с Финляндией, под шведской короной сохранившей право войны и мира, посылал наших татар через лед залива опустошать ее землю.
Для устрашения ревельцев и ободрения своих московские воеводы распускали привычный слух: к Ревелю едет сам царь с сильным войском. Но эстонцы знали от перебежчика мурзы Булата, что то не так: царь опять в Москве, в русских же полководцах иссякла бодрость, в воинах нет доверия, все нетерпеливо ждут отступления. Предложения воевод, с каждым днем более умеренные, Ревельский городской совет отклонял. 13 марта русские зажгли стан, и, велев сказать ревельцам, что уходят ненадолго, ушли совсем.
Следствием вторичного эстонского торжества стало опустошение всех московских владений в Ливонии. Не только шведы и немцы, но и эстонские крестьяне везде нападали и гнали московитов. Явился сын ревельского монетчика Ив Шенкенберг, прозванный Ганнибалом за смелость. Предводительствуя толпами вооруженных земледельцев, он взял Виттенштейн, сжег Пернау, очистил несколько городков и замков в Ервене, в Вирландии, близ Дерпта. Злодейски мучил и убивал русских пленников и тем будил жестокую царскую месть. Российское войско, столь неудачно осаждавшее Ревель, было только передовым отрядом.
Весной Иоанн с обоими сыновьями снова прибыл в Новгород, второй после Москвы город России. Там и в Пскове соединились прибывшие ратные силы: черкесы и усмиренные ногаи, мордва и татары, князья, мурзы, атаманы – наконец, все воеводы, кроме сторожевых, оставленных блюсти границу от Днепра до Воронежа. Заместителем Иоанна и старшего царевича выступал Касимовский царь Саин-Булат, который по крещении именовался Симеоном Бекбулатовичем, великим князем Тверским и уже посидел на московском троне, величаясь не иначе, как русским государем, о чем отдельная история. Князья Иван Петрович Шуйский, Василий Сицкий, Шейдяков, Федор Мстиславский и боярин Никита Романович Захарьин-Юрьев, то есть Романов, предводительствовали, каждый, полками.