Иоанн Грозный
Шрифт:
Годунов развеселился:
– Молодец – красавец! Таков мне и нужен.
– Еще в Новгородчине к тебе, большой человек, просился. Сердцем сразу почувствовал – сработаемся. Одного мы поля ягоды.
– Ты меня, подлец, с собой не ровняй! – подчеркнул дистанцию Годунов.
– Жратвы бы мне принесли! – попросил Географус. – И выпить поболее. Вина у царя, чай, полнятся иноземные, выдержанные.
– Получишь без спеха, - сухо отвечал Годунов. – Сиди тут тихо. Ходи в горшок. Вони от тебя!
Он собирался уходить. Географус остановил:
– Дядя, мы
Сверкнув глазами, Годунов повернулся на каблуках:
– Первое условие таково: я сохраняю тебе жизнь твою бесценную. Рыпнешься, застучишь, стражу кликнешь, сдам царю как клеветника. Письмо, Голландцем тебе данное, у меня. За то, что грамоту очернительную на невинные города Суздаль да Ростов с Владимиром к ногам царя положить сподобился, раздавит суставы колесо, а то и шкуру с тебя живьем снимут.
В зрачках Географуса мелькнул страх. Упал на колени, обнял Годунова за полы:
– Не погуби, благодетель!
– Встань! Ферязь испачкаешь, - сказал ему Годунов. – Выполнишь мое задание, не пожадничаю… Замри. Стукнет кто, молчи. Войдет кто, а войти не должны, накройся мешком, сядь среди рухляди. Помни, с сего дня твоя душонка у меня!
Матвей и Яков молчали. Чуяли, значительное дело Годунов готовит. Если б сейчас сказал правду намеченного, оба побежали б выдавать его немедленно. Но Борис по капле втягивал Грязных в свои дела. И дела его были, как трясина.
Сугубо с воспитательной целью Матвей выступил вперед и грузным кулачищем влепил Географусу по лбу. Тот осел, свалился на ветошь, уменьшая силу удара.
Тем же днем съездил Годунов к Никите Романову, брату Анастасии. Никита Романович принял его на удивление хлебосольно. Попотчевал обильным обедом. Смотрел свысока, но без чванства. Оба царских наследника – Иван и Феодор были от Анастасии, и Никита Романович благодушно рассчитывал удержаться на высоких должностях долгие годы. Прикинувшись чуть подвыпившим, Годунов признался Никите, что хочет быть слугой его. Никита Романович посмеялся, потрепал за плечи юношу.
Опричники, раздраженные похищением доносчика, бегали по дворцу, ища Географуса. Отворив дверь ключом, зашли они и в дальние сени. Географус сидел, как велено. не откликнулся. Опричники подивились смраду. Григорий Грязной и Федор Басманов зажали носы, и ушли, отплевываясь, на крыс греша.
Отовсюду доносились опричные шаги, хлопали двери. У Географуса было много возможностей передумать помогать Годунову. Он колебался. Один раз даже открыл рот, чтобы крикнуть. Не знал он ни предстоящего задания, ни вознаграждения. Искавшее большей прибыли чутье подсказывало ему, человеку неглупому: следовать Годунову предпочтительнее, чем вернуться к Бомелию.
Опричники сидели за общей трапезой. К еде не приступали, ожидали царя. Разговоры вертелись вокруг предстоящего объезда. Страшились похода в Ливонию. Там придется воевать с противником обученным, хорошо вооруженным. У поляков и литовцев и соединившихся с ними немцев Ордена - пушки, пищали, мушкеты. Предпочтительнее потрепать безоружных суздальцев.
Царь вошел в смиренной рясе игумена, но без креста наперсного. С ним – сыновья, тоже в рясах. Иван – высокий, похожий на отца и старательно и стыдливо его копирующий. Феодор – маленький, невпопад смеющийся, ковылял на кривых ножках, выставлял круглый живот рахита.
Став во главе стола, царь громким голосом зачитал «Отче наш…» Царские сыновья вместе с иноками опричного войска должны были повторять хором. Приступили к еде. Никто не болтал. Опричники толкали друг друга, кто скажет, что дороги уже тверды и пора идти на Суздаль. Редко стукнет кубок, скатится кусок хлеба. Сдерживали чавканье, не открывали рта. Длинно пили вино. Всех сдерживало ощущаемое царское недоброе настроение.
Проклято было бы все, думал Алексей Басманов. Приобресть б еще движимого живота да бежать в Литву, как Курбский. Жизнь в подобном напряжении – не жизнь. Сидит царь, надувшись, ковыряет кашу ложкой, а все едят, как под занесенной палкой. На кого опустится? В окно бьется весенняя муха. Вот где-то застряла надоедливая. Надо бы прихлопнуть… Пойти на Владимир, по дороге разграбить Сергиев курятник, вот было бы дело! Где этот злыдень Годунов, мешающий предприятию? Стоит с покаянным видом за Феодором, подкладывает ему рыбу на блюдо, вытирает сопли. Он бы еще пожевал за царевича!
Басманов поднялся. Иоанн посмотрел на него таким взором, что Алексей Данилович смутился и сказал не то, что хотел:
– Государь, вот давно идет речь о походе в Ливонию, где доблестное войско твое могло проявить храбрость, да случилась задержка.
Опричники загалдели. Оба Григории Борисовичи Грязные, Большой и Меньшой, взглянули на нахмурившегося двоюродного брата Василия Григорьевича, топнули ногой. Не того ожидали они от Басманова. Не то было прежде обговорено!
Но Алексей Данилович Басманов шел издалека:
– Не оттого ли задержка, что стряпчий твой, Годунов, до сих пор не передал тебе письма от королевича датского Магнуса?
Годунов замер с сопливчиком. Царь мотнул головой. Правильно задал вопрос Басманов, только не учел с чем вошел в трапезную Иоанн. Царь встал и птицей метнулся к Алексею Даниловичу:
– Неверно толкуешь, Алеша! Говорил и говорю: я – не царь вам! Вы опять меня в дела государственные впутываете. Я по слабости своей снисхожу, решаю. Попустишь ли, Господи! Неужто не можете вы без меня, мужа греховного, путаника?!.. На что нам Ливония? Белого моря не хватает торговать?
Опричники одобрительно загудели. Ловко подводит Басманов государя к походу на Суздаль. Заголосили:
– Не нужна нам Ливония!
Малюта тихо добавил:
– Своих недругов хватает. Нельзя оставлять супротивников за спиной, готовясь к войне внешней.
Царь посмотрел насквозь Малюты и стремительно развернулся к Годунову:
– Второй и последний раз говорю: неси Магнусово письмо, Борька – ворюга! Чего там намудрил?!
Годунов положил платок, просверлил глазами Басманова. Заметив тонкую улыбку Бомелия, буркнул: