Ирано-таджикская поэзия

Рудаки Абульхасан

РАССКАЗ О ФАКИХЕ В БОЛЬШОЙ ЧАЛМЕ И О ВОРЕ

Факих какой-то (бог судья ему) Лохмотьями набил свою чалму, Дабы в большой чалме, во всей красе, Явиться на собранье в медресе. С полпуда рвани он в чалму набил, Куском красивой ткани обкрутил. Чалма снаружи – всем чалмам пример. Внутри она – как лживый лицемер. Клочки халатов, рваных одеял Красивый внешний вид се скрывал. Вот вышел из дому факих святой, Украшенный огромною чалмой. Несчастье ждет, когда его не ждем,- Базарный вор таился за углом. Сорвав чалму с факиха, наутек Грабитель тот со всех пустился ног. Факих ему кричит: «Эй, ты! Сперва Встряхни чалму, пустая голова! Уж если ты как птица полетел, Взгляни сначала, чем ты завладел. А на потерю я не посмотрю, Я, так и быть, чалму тебе дарю!» Встряхнул чалму грабитель и тряпье И рвань взлетели тучей из нее. Сто тысяч клочьев из чалмищи той Рассыпалось по улице пустой. В руке у вора лишь кусок один Остался, не длиннее, чем в аршин. И бросил тряпку, и заплакал вор: «Обманщик ты! Обманщику позор! На хлеб я нынче заработать мог, Когда б меня обман твой не увлек!»

РАССКАЗ

О КАЗВИНЦЕ И ЦИРЮЛЬНИКЕ

Среди казвинцев жив и посейчас Обычай -удивительный для нас - Накалывать, с вредом для естества, На теле образ тигра или льва. Работают же краской и иглой, Клиента подвергая боли злой. Но боль ему приходится терпеть, Чтоб это украшение иметь. И вот один казвинский человек С нуждою той к цирюльнику прибег. Сказал: «На мне искусство обнаружь! Приятность мне доставь, почтенный муж!» «О богатырь! – цирюльник вопросил.- Что хочешь ты, чтоб я изобразил?» «Льва разъяренного! – ответил тот.- Такого льва, чтоб ахнул весь народ. В созвездье Льва – звезда судьбы моей! А краску ставь погуще, потемней». «А на какое место, ваша честь, Фигуру льва прикажете навесть?» «Ставь на плечо,- казвинец отвечал,- Чтоб храбрым и решительным я стал, Чтоб под защитой льва моя спина В бою и на пиру была сильна!» Когда ж иглу в плечо ему вонзил Цирюльник, «богатырь» от боли взвыл: «О дорогой! Меня терзаешь ты! Скажи, что там изображаешь ты?» «Как что? – ему цирюльник отвечал.- Льва! Ты ведь сам же льва мне заказал!» «С какого ж места ты решил начать Столь яростного льва изображать?» «С хвоста».- «Брось хвост! Не надобно хвоста! Что хвост? Тщеславие и суета! Проклятый хвост затмил мне солнце дня, Закупорил дыханье у меня! О чародей искусства, светоч глаз, Льва без хвоста рисуй на этот раз». И вновь цирюльник немощную плоть Взялся без милосердия колоть. Без жалости, без передышки он Колол, усердьем к делу вдохновлен. «Что делаешь ты?» – мученик вскричал. «Главу и гриву»,- мастер отвечал. «Не надо гривы мне, повремени! С другого места рисовать начни!» Колоть пошел цирюльник. Снова тот Кричит: «Ай, что ты делаешь?» – «Живот». Взмолился вновь несчастный простота: «О дорогой, не надо живота! Столь яростному льву зачем живот? Без живота он лучше проживет!» И долго, долго, мрачен, молчалив, Стоял цирюльник, палец прикусив. И, на землю швырнув иглу, сказал: «Такого льва господь не создавал! Где, ваша милость, льва видали вы Без живота, хвоста и головы? Коль ты не терпишь боли, прочь ступай, Иди домой, на льва не притязай!»

*

О друг, умей страдания сносить, Чтоб сердце светом жизни просветить. Тем, чья душа от плотских уз вольна, Покорны звезды, солнце и луна. Тому, кто похоть в сердце победил, Покорны тучи и круги светил. И зноем дня не будет опален Тот, кто в терпенье гордом закален.

РАССКАЗ ОБ АПТЕКАРЕ И ЛЮБИТЕЛЕ ГЛИНЫ

Жил горожанин… чем-то он болел; Он, как халву, простую глину ел. Аптекаря однажды посетить Пришлось ему, чтоб сахару купить. Аптекарь вмиг (он плут великий был) Комками глины гири заменил. Сказал: «Торгую без обмана я - По гирям глина взвешена моя! Что вы хотите?» – «Сахар нужен мне, А глина гири заменит вполне». А сам подумал: «Гирь в аптеке нет. Пустое! Глина лучше, чем шербет». Вот так же сваха к юноше пришла: «Ох и невесту я тебе нашла! Боюсь – неровня вам. Беда одна - Дочь нашего кондитера она». А он в ответ: «Что слаще и жирней Кондитерских любезных дочерей!» «Ты не имеешь гирь, но глина мне Ценней и слаще сахара вдвойне». Аптекарь тот весы установил И вместо гири глину положил. И не спеша пошел в покой другой Колоть индийский сахар дорогой. Сказал: «Простите мне, как на беду, Топорик свой никак я не найду». Пока топорик он, ворча, искал, Тот покупатель глину колупал. Пихал оп воровато глину в рот, Боясь: «Аптекарь невпопад придет, Заметит: глину ем я, скажет – «вор». Тогда – увы – беда мне и позор!» Но про себя аптекарь от души Смеялся: «Ешь, несчастный, не спеши. Ты у меня желанное нашел. Меня боишься, ибо ты – осел. Ешь, ешь, любезный, досыта… А мне Одна опаска – вдруг ты мало съешь? За съеденную глину я прощу, По весу глины сахар отпущу. Не ведаю, поймешь ли ты потом, Кто был из нас разиней и глупцом!»

О НАБОЖНОМ ВОРЕ И САДОВНИКЕ

Бродяга некий, забредя в сады, На дерево залез и рвал плоды. Тут садовод с дубинкой прибежал, Крича: «Слезай! Ты как сюда попал? Ты кто?» А вор: «Я – раб творца миров Пришел вкусить плоды его даров. Ты не меня, ты бога своего Бранишь за щедрой скатертью его». Садовник, живо кликнув батраков, Сказал: «Видали божьих мы рабов!» Веревкой вора он велел скрутить Да как взялся его дубинкой бить. А вор: «Побойся бога, наконец! Ведь ты убьешь невинного, подлец!» А садовод несчастного лупил И так при этом вору говорил: «Дубинкой божьей божьего раба Бьет божий раб! Такая нам судьба. Ты – божий, божья у тебя спина, Дубинка тоже божья мне дана!»

СПАСШИЙСЯ ВОР

Какой-то человек, войдя в свой дом, Увидел вора, шарящего в нем. Погнался он за вором, в пот вогнал. И уж совсем он вора настигал, Но закричал в ту пору вор другой: «Эй, не беги, почтеннейший! Постой! Поди сюда, взгляни-ка- вот следы К твоим дверям крадущейся беды! Иди по ним, о добрый человек, Чтоб не утратить все добро навек». Подумал тот: «А вдруг ко мне опять Другой злодей забрался воровать? Бегущего ловить какой мне прок? Вернусь-ка я скорей на свой порог. А вдруг забравшийся ко мне злодей Жену мою зарежет и детей! Тот муж,- видать, доброжелатель мой,- Не зря советует спешить домой». «О друг! – второго вора он спросил.- Какие ты следы еще открыл?» А вор ответил: «Видишь – три следа? Вор этот подлый убежал туда! За ним скорей, почтенный, поспешай, Чтобы не скрылся этот негодяй». «Ах ты осел! – несчастный завопил.- Ведь этот вор в моем жилище был, Ведь я его почти уже догнал! Ты задержал меня – и он удрал. Ты мелешь о следах какой-то вздор!… Что мне в следах, когда вот сам он – вор?» А вор ему: «Увидя вора след, Полезным счел я дать тебе совет». Тот вору: «Или ты совсем дурак, Иль сам ты вор. Всего вернее – так. Я догонял, почти схватил его. Ты закричал – я упустил его!»

РАССКАЗ ОБ УЧИТЕЛЕ

Один учитель был не в меру строг. Был детям ад любой его урок. И, становясь день ото дня лютей, Он до отчаянья довел детей. Однажды перед школою, в тиши, Советоваться стали малыши: «Придет он скоро; как ему не лень Томиться здесь, томить нас целый день? Хоть заболел бы он – спаслись бы мы От злой зубрежки, словно от тюрьмы. Да крепок он, как каменный сидит, Кому бы дать затрещину – глядит». Сказал один малыш, смышленей всех: «И обмануть мучителя не грех. Условимся: один из нас войдет - Посмотрит и ладонями всплеснет: «Салам! Храни вас благодать творца! Что с вами стало? Нет на вас лица!» Другой войдет: «Учитель дорогой, Какой вы бледный, вы совсем больной! И третий и четвертый… Так подряд Все тридцать это слово повторят: «Что с вами? Дай вам боже добрый час Да уж не лихорадка ли у вас?» Ему покажется от наших слов, Что он и в самом деле нездоров. Как он больным себя вообразит - Воображение его сразит. И умный человек с ума сойдет, Коль верх воображение возьмет». «Ай, молодец! У нас ты всех умней»,- Обрадовались тридцать малышей И клятву дали заодно стоять И тайну никому не выдавать. Вот мальчик тот, что всех смелее был, Дверь в помещенье школьное открыл: «Салам, учитель! Сохрани вас бог! Как здравье ваше? Вид ваш очень плох». Учитель буркнул: «Я вполне здоров. Садись и не болтай-ка пустяков». Но все ж от замечанья малыша Тревоге поддалась его душа. Второй малыш сказал: «Как вы бледны! Учитель дорогой, вы не больны?» И третий мальчик то же повторил. Четвертый, пятый то же говорил… И так все тридцать школьников подряд - Тревогою учитель был объят, От страха оп невольно ослабел: «Да я н впрямь, как видно, заболел!» Вскочил, свернул поспешно коврик свой И через дворик побежал домой. Ужасно на свою жену сердит: «Я страшно болен, а она молчит. Я при смерти, а ей и дела нет!» Бежит домой, бегут ребята вслед. Жена спросила, увидав его: «Что с вами? Не случилось ли чего? Ведь вы не возвращались никогда Так рано! Да минует нас беда!» «Ты что, ослепла, что ли? – муж в ответ. Ты моего лица не видишь цвет? Все люди мне сочувствуют, одна Не видит мук моих моя жена!» «Да ты вполне здоров,- жена ему,- С чего ты вдруг взбесился, не пойму». «Негодная!
– учитель возопил.- Я бледен, я дрожу, валюсь без сил. Взгляни, как изменился я с лица - Да я на грани смертного конца!» Жена: «Я дам вам зеркало сейчас, Не изменился цвет лица у вас». «Да провались ты с зеркалом своим!- Вскричал учитель, яростью палим.- Постель мне постели, чтоб я прилег. Живей! Я от болезни изнемог». Постель ему устроила жена. «Бесцельно спорить,- думала она.- Он не послушает разумных слов. Хоть вижу я, что он вполне здоров. Ведь от дурной приметы человек Порой больным становится навек», Под несколько тяжелых одеял Учитель лег, и охал, и стонал. Ученики, забившись в уголок, Бубнили хором заданный урок. Малыш, что всю затею изобрел И на учителя болезнь навел, Сказал: «Вот мы бормочем и кричим - И нашему учителю вредим. От шума головная боль сильной, А стоит ли болеть из-за грошей?» «Он прав,- сказал учитель,- Полно вам! Ступайте-ка сегодня но домам». И малыши, прервавши свой урок, Порхнули птичьей стайкой за порог, А матери, их крики услыхав, Не в школе – за игрой их увидав, Спросили с гневом: «Кто вас отпустил? Сегодня разве праздник наступил?» А дети отвечали матерям: «Нас отпустил домой учитель сам. Он вышел утром к нам, на коврик сел И вдруг внезапно чем-то заболел». А матери в ответ: «Обман и ложь! Да нас ведь сказками не проведешь. Учителя мы завтра навестим, Мы ваш обман, лгуны, разоблачим». Пришли они к учителю домой, Глядят: лежит он тяжело больной. Вспотев от жарких, толстых одеял, Он, с головой укутанный, стонал. Сказали женщины: «Помилуй бог! Учитель наш и впрямь уж очень плох. Ведь если он умрет, то как нам быть? Кто будет наших сорванцов учить? Не знали мы, что впрямь недуг напал На вас, учитель!» – «Я и сам не знал, Да за уроком ваши сыновья Увидели, что очень болен я. Кто весь в трудах – почувствует не вдруг, Что силы подточил ему недуг. Кто очень занят, некогда тому Прислушаться к здоровью своему».

И 3 «ДИВАНА ШАМСА ТЕБРИ3СКОГО»

ГА3ЕЛИ

* * *

В счастливый миг.мы сидели с тобой – ты и я, Мы были два существа с душою одной – ты и я. Дерев полутень и пение птиц дарили бессмертием нас В ту пору, как в сад мы спустились немой – ты и я. Восходят на небо звезды, чтоб нас озирать; Появимся мы им прекрасной луной – ты и я. Нас двух-уже нет, в восторге в тот миг мы слились, Вдали от молвы суеверной и злой – ты и я. И птицы небесные кровью любви изойдут Там, где мы в веселье ночною порой – ты и я. Но вот что чудесно: в тот миг, как мы были вдвоем - Мы были: в Ираке – один, в Хорасане – другой,- ты и я.

* * *

Без границы пустыня песчаная, Вез конца – сердца повесть избранная. Ищет образов мир, чтобы форму принять,- Как узнаю в них свой без обмана я? Если срубленной встретишься ты голове, Что катится в полях, неустанная, Ты спроси, ты спроси тайны сердца у ней - Так откроется тайна желанная. Что бы было, когда уху стал бы сродни Говор птицы – их песня слияния? Что бы было, когда бы от птицы узнал Драгоценности тайн Сулеймана я? Что сказать мне? Что мыслить? В плену бытия Весть понятна ли, свыше нам данная? Как молчать, когда с каждым мгновеньем растет В пас тревога неслыханно странная? Куропатка и сокол летят в ту же высь, Где гнездо их -вершина туманная, В эту высь, где Сатурна на сфере седьмой Звезда миру сияет багряная. Но не выше ль семи тех небес – эмпирей? И над ним знаю вышние страны я! По зачем эмпирей нам? Цель наша – земля Единения благоуханная. Эту сказку оставь. И не спрашивай нас: Наша сказка лежит бездыханная. Пусть лишь Салах-эд-Дином воспета краса Царя всех царей первозданная.

* * *

Любовь – это к небу стремящийся ток, Что сотни покровов прорвал и совлек. В начале дороги – от жизни уход, В конце – шаг, не знавший, где след его лег. Не видя, приемлет любовь этот мир, И взор ее – самому зренью далек. «О сердце,- вскричал я,- блаженно пребудь, Что в любящих ты проникаешь чертог, Что смотришь сверх грани, доступной для глаз, В извилинах скрытый находишь поток. Душа, кто вдохнул в тебя этот порыв? Кто в сердце родил трепетанье тревог? О птица! Своим языком говори - Понятен мне тайн сокровенный намек». Душа отвечала: «Я в горне была, Чтоб дом мой из глины создатель испек; Летала вдали от строенья работ - Чтоб так построенья исполнился срок; Когда же противиться не было сил - В ту круглую форму вместил меня рок».