Ирано-таджикская поэзия

Рудаки Абульхасан

* * *

Вчера я послал тебе сказать с вечерней звездою: «Привет тому, чей лик сквозь тьму глядит луной молодою». Склонился я, сказал: «Ты солнцу отдай мой поклон - Чьим жаром спален, как золото, склон под горной грядою». Я грудь обнажил, и можно на ней кровавые раны счесть, Снеси любимому весть, кто кровью не сыт. как стебель водою! Качался я взад, вперед-пусть уснет сердце-дитя в груди: Чтоб уснуло оно – люльку качать надо мерной чредою. Сердцу-дитяти дай молока, чтоб стих его плач, О ты, помогающий всем, как я, отягченным бедою! Сердца приют – лишь в мире один – единения град. Долго ли будешь сердце вдали плена держать уздою? Я смолкаю, но дай опьянеть, кравчий, мне поскорей, Чтоб голове моей не болеть болью худою.

* * *

Когда бы дан деревьям был шаг или полет - Не знать ни топора им, ни злой пилы невзгод. А солнце если б ночью не шло и не летело - Не знал бы мир рассвета и дней не знал бы счет. Когда бы влага моря не поднялась до неба - Ручья бы сад не видел, росы не знал бы плод, Уйдя и вновь вернувшись, меж створок перламутра - Так станет капля перлом в родимом лоне вод. Не плакал ли Иосиф, из дома похищаем, И не достиг ли царства и счастья он высот? И Мухаммад, из Мекки уехавший в Медину,- Не основал ли в славе великой власти род? Когда путей нет внешних – в себе самом ты странствуй, Как лалу – блеск пусть дарит тебе лучистый свод. Ты в существе, о мастер, своем открой дорогу - Так к россыпям бесценным в земле открылся ход. Из горечи суровой ты к сладости проникни - Как на соленой почве плодов душистый мед. Чудес таких от Шамса – Тебриза славы – ждите, Как дерево – от солнца дары своих красот.

* * *

Когда мой труп перед тобой, что в гробе тленом станет,- Не думай, что моя душа жить в мире бренном станет, Но плачь над мертвым надо мной- и не кричи «увы!». Увы – когда кто жертвой тьмы во сие забвенном станет. Когда увидишь ты мой гроб, не восклицай «ушел!». Ведь в единении душа жить несравненном станет. Меня в могилу проводив, ты не напутствуй вдаль: Могила – скиния, где рай в дне неизменном станет. Кончину видел ты, теперь ты воскресенье зри; Закат ли солнцу и луне позорным пленом станет? В чем нисхожденье видишь ты, в том истинный восход: Могилы плен – исход души в краю блаженном станет. Зерно, зарытое в земле, дает живой росток; Верь, вечно жить и человек в зерне нетленном станет. Ведро, что в воду погрузишь,- не полно ль до краев? В колодце ль слезы Иосиф-дух лить, сокровенном, станет? Ты здесь замкни уста, чтоб там открыть – на высоте, И вопль твой – гимном торжества в не протяженном станет.

* * *

О вы, рабы прелестных жен! Я уж давно влюблен! В любовный сон я погружен. Я уж давно влюблен. Еще курилось бытие, еще слагался мир, А я, друзья, уж был влюблен! Я уж давно влюблен. Семь тысяч лет из года в год лепили облик мой - И вот я ими закален: я уж давно влюблен. Едва спросил аллах людей: «Не я ли ваш господь?» - Я вмиг постиг его закон! Я уж давно влюблен. О ангелы, на раменах держащие миры. Вздымайте ввысь познанья троп! Я уж давно влюблен. Скажите Солнцу моему: «Руми пришел в Тебриз! Руми любовью опален!» Я уж давно влюблен. Но кто же тот, кого зову «Тебризским Солнцем» я? Не светоч истины ли он? Я уж давно влюблен. Я видел милую мою в тюрбане золотом, Она кружилась, и неслась, и обегала дом… И выбивал ее смычок из лютни перезвон, Как высекают огоньки из камешка кремнем. Опьянена, охмелена, стихи поет она И виночерпия зовет в своем напеве том. А виночерпий тут как тут: в руках его кувшин, И чашу наполняет он воинственным вином. (Видал ли ты когда-нибудь, чтобы в простой воде, Змеясь, плясали языки таинственным огнем?) А луноликий чашу ту поставил на крыльцо, Поклон отвесил и порог поцеловал потом. И ненаглядная моя ту чашу подняла И вот уже припала к ней неутолимым ртом. Мгновенно искры понеслись из золотых волос… Она увидела себя в грядущем и былом: «Я – солнце истины миров! Я вся – сама любовь! Я очаровываю дух блаженным полусном».

* * *

Я – живописец. Образ твой творю я каждый миг! Мне кажется, что я в него до глубины проник. Я сотни обликов создал – и всем я душу дал, Но всех бросаю я в огонь, лишь твой увижу лик. О, кто же ты, краса моя: хмельное ли вино? Самум ли, против снов моих идущий напрямик? Душа тобой напоена, пропитана тобой, Пронизана, растворена и стала как двойник. И капля каждая в крови, гудящей о тебе, Ревнует к праху, что легко к стопам твоим приник. Вот тело бренное мое: лишь глина да вода… Но ты со мной – и я звеню, как сказочный родник

* * *

«Друг,- молвила милая,- в смене годов Ты видел немало чужих городов. Который из них всех милее тебе?» «Да тот, где искал я любимых следов. Туда сквозь игольное мог бы ушко Я к милой пройти на воркующий зов. Везде, где блистает ее красота, Колодезь – мой рай и теплица – меж льдов. С тобою мне адовы муки милы, Темница с тобой краше пышных садов; Пустыня сухая – душистый цветник; Без милой средь розовых плачу кустов. С тобою назвал бы я светлым жильем Могилу под сенью надгробных цветов. Тот город я лучшим бы в мире считал. Где жил бы с любимой средь мирных трудов». Я ловчим соколом летел с ладони всеблагого Туда, куда вело меня божественное слово. Я облетел все семь планет, все девять сфер небесных, Вершин Сатурна достигал и возвращался снова. Еще Адам не создан был, а я был стражем рая, И с гуриями я вкусил блаженства неземного. На царском троне восседал, владел кольцом с печатью, До Сулеймана я смирял любого духа злого. В огонь входил – и пламя вмиг преображалось в розы, Шел по цветам я, по огню багряного покрова. Став перлом, с неба я упал в ларец земной юдоли, А вознесусь – и небо вмиг венчать меня готово. Все времена поют вослед за Шамсом песню эту, Но спета мною до времен ее первооснова. Паломник трудный путь вершит, к Каабе устремлен, Идет без устали, придет – и что же видит он? Тут камениста и суха бесплодная земля, И дом высокий из камней на ней сооружен. Паломник шел в далекий путь, чтоб господа узреть, Он ищет бога, но пред ним стоит как бы заслон. Идет кругом, обходит дом – все попусту; но вдруг Он слышит голос изнутри, звучащий, словно звон: «Зачем не ищешь бога там, где он живет всегда? Зачем каменья свято чтишь, им отдаешь поклон? Обитель сердца – вот где цель, вот Истины дворец, Хвала вошедшему, где бог один запечатлен». Хвала не спящим, словно Шамс, в обители своей И отвергающим, как он, паломничества сон. Вы, взыскующие бога средь небесной синевы, Поиски оставьте эти, вы – есть Он, а Он – есть вы. Вы – посланники господни, вы пророка вознесли, Вы-закона дух и буква, веры твердь, ислама львы, Знаки бога, по которым вышивает вкривь и вкось Богослов, не понимая суть божественной канвы. Вы в источнике бессмертья, тленье пе коснется вас, Вы – циновка всеблагого, трон аллаха средь травы. Для чего искать вам то, что не терялось никогда? На себя взгляните – вот вы, от подошв до головы. Если вы хотите бога увидать глаза в глаза - С зеркала души смахните муть смиренья, пыль молвы. И тогда, Руми подобно, истиною озарясь, В зеркале себя узрите, ведь всевышний – это вы.

* * *

Ты к возлюбленной стремишься? Будь же сам с собой жесток: Для свечи души и тела не жалеет мотылек. Был бы вечности причастен, богом был бы, если б ты Отказался от богатства, стать рабом смиренным смог. Только истиной любуйся, говори лишь о любви, Хвастай четками безумья, взвейся, как хмельной клинок. Что за польза в промедленье, если с миром ты одно! Путь у нас с тобой совместный – так идем же в погребок! Пей вино из кубка страсти к похищающей сердца, Вера и безверье – басни, болтовня – какой в них прок! Страсть – вино и виночерпий, в ней начала и концы, Сказано о чистых сердцем: «Напоил их сам пророк». Знай, одна лишь ночь свиданья стоит жизни вечной всей; Песня же Руми об этом – клад, закопанный в песок.

* * *

О правоверные, себя утратил я среди людей. Я чужд Христу, исламу чужд, не варвар и не иудей. Я четырех начал лишен, не подчинен движенью сфер, Мне чужды запад и восток, моря и горы – я ничей. Живу вне четырех стихий, не раб ни неба, ни земли, Я в нынешнем, я в прошлом дне – теку, меняясь, как ручей. Ни ад, ни рай, ни этот мир, ни мир нездешний – не мои, И мы с Адамом не в родстве – я не знавал эдемских дней. Нет имени моим чертам, вне места и пространства я, Ведь я – душа любой души, нет у меня души своей. Отринув двойственность, я вник в неразделимость двух миров, Лишь на нее взираю я, и говорю я лишь о ней. Но скорбь, раскаянье и стыд терзали бы всю жизнь меня, Когда б единый миг провел в разлуке с милою моей. Ты до беспамятства, о Шамс, вином и страстью опьянён, в целом мире ничего нет опьянения нужней.

* * *

То любят безмерно, а то ненавидят меня, То сердце дарят, то мое сокрушают, казня; То властвую я, как хозяин, над мыслью своей, То мысль моя держит в тисках меня, как западня; То, словно Иосиф, чарую своей красотой, То, словно Иакова, скорби одела броня; То, словно Иов, терпелив я, покорен и тих, То полог терпенья сжигает страстей головня; То полон до края, то пуст я, как полый тростник, То чувств не сдержать, то живу, безучастность храня То жадно за золотом брошусь я в самый огонь, То золото щедро бросаю в объятья огня; То страшен лицом я, уродлив, как ада гонец, То лик мой сияет, красою прекрасных дразня; То вера благая внушает смирение мне, То мною владеет безверья и блуда возня; То лев я свирепый, волк алчущий, злая змея, То общий любимец, подобье прохладного дня; То мерзок и дерзок, несносен и тягостен я. То голос мой нежен и радует сердце, звеня; Вот облик познавших: они то чисты и светлы, То грязью позора клеймит их порока ступня.

* * *

Бываю правдивым, бываю лжецом – все равны, То светлый араб я, то черен лицом – все равны. Я солнцем бываю, крылатым Симургом души, Царя Сулеймана волшебным кольцом – все равны. Я – буря и прах, я – вода и огонь, я слыву Порой благородным, порой подлецом – все равны. Таджиком ли. тюрком ли – быть я умею любым, Порой прозорливым, порою слепцом – все равны. Я – день, я – неделя, я – год, Рамазан и Байрам, Светильник, зажженный Всевышним Отцом,- все равны. Я цвет изменяю, я сменой желаний пленен, Лишь миг – и за новым иду бубенцом – все равны. Мой месяц – над небом, при мне барабаны и стяг, Шатер мой сравнялся с небесным дворцом – все равны. Я – выше людей. Див и ангел – родня мне. Они Одним осиянны нездешним венцом – все равны. У ног моих – пери, и знатные родом – в пыли, Они предо мною, певцом и жрецом, все равны. Я бога взыскую; мне ведома сущность вещей: Все ночи и дни. что даны нам творцом,- все равны. Так сказано мною. Таков и сияющий Шамс: То тучами скрыт, то горит багрецом – все равны.