Ирландский спаситель
Шрифт:
Я вижу, как выражение лица Александра темнеет, пока я говорю, его глаза сужаются, и их наполняет выражение чистой, ненавистной ярости.
— Где этот человек? — Жестко спрашивает он, когда я замолкаю. — С ним следовало бы сделать то же самое. Я должен сделать то же самое с ним для тебя…
— Он мертв, — тихо говорю я. — Моя подруга застрелила его. Он мертв уже некоторое время.
Александр на мгновение замолкает. Когда он, наконец, заговаривает, его тон торжественный и низкий, его глаза не совсем встречаются с моими.
— Мне тоже причинили боль, Анастасия, — говорит он наконец. — Возможно, не так, как тебе, не так… физически. Но мой отец был жестоким человеком. Я уйду в могилу, клянясь, что моя мать умерла из-за его пренебрежения. Его вторая жена была такой же жестокой женщиной, как и он, и она часто причиняла мне боль разными способами. Она наслаждалась моей болью, потому что я был напоминанием о том, что она была не единственной женщиной, которую он когда-либо брал в постель или сделал своей женой.
Он делает глубокий, медленный вдох, его пальцы теребят одеяло.
— На протяжении многих лет я пытался спасти другие сломанные вещи. Других сломленных девушек, таких как моя сводная сестра, которой мой отец причинил такую боль, что она в конце концов умерла. — Медленно Александр поднимает свой взгляд на мой, и я вижу глубину боли в нем, что он вспоминает что-то, о чем он очень старается не думать часто.
— Александр, мне так жаль…
— Просто послушай. Я никогда никому об этом не говорил, но… — Он делает глубокий, прерывистый вдох. — Сейчас я пытаюсь найти все прекрасные вещи в мире, которые больше никто не полюбит, потому что они в чем-то ущербны. Моя сводная сестра была ущербна. У нее была косолапость, с которой она родилась, она не могла правильно ходить, несмотря на всю свою красоту. Мой отец ненавидел ее за это и утверждал, что она будет истощать его всю свою жизнь, что никто никогда на ней не женится. И все же… — Александр качает головой, его лицо сильно бледнеет. — Я знаю, о чем ты подумала, когда увидела эти фотографии. После того, что мы сделали здесь сегодня вечером, но я никогда не прикасался ни к одной из них. Я хотел их… хотел их, но я бы не стал к ним прикасаться. Я думал, что если я буду держать свои руки подальше от них, если я буду только фантазировать, если я никогда не буду прикасаться к ним или заставлять их прикасаться ко мне, они останутся со мной. Но это не так.
К моему ужасу, я вижу, как слезы начинают наполнять голубые глаза Александра, его голос прерывается.
— Они все бросали меня, — говорит он хриплым голосом. — Что бы я ни делал, как бы хорошо я ни заботился о своих маленьких питомцах, они заболевали, или убегали, или убивали себя. Я так старался сделать их жизнь легкой, красивой, кормить, одевать и заботиться о них, чтобы никто никогда больше не причинил им вреда и не использовал их, но они все равно уходили. И теперь, когда у меня есть… — он сглатывает, его руки трясутся под одеялом. — Теперь ты тоже оставишь меня, не важно как.
Я смотрю на него, и до меня кое-что доходит.
— Александр, — тихо бормочу я, протягивая руку, чтобы коснуться его руки. — Сколько времени прошло с тех пор, как у тебя с кем-то был секс? До сегодняшнего вечера?
Он смотрит на меня мгновение, как будто не совсем понимает вопрос, а затем отводит взгляд.
— Больше лет, чем я могу сосчитать, — наконец признается он.
— Ты не был… — Я смотрю на него широко раскрытыми глазами.
— Нет, я не был девственником, Анастасия. Когда мы со сводной сестрой были подростками, я влюбился в нее. Мы пытались отказывать себе в течение очень долгого времени, но подростковые желания, это то, с чем трудно бороться. У нас был роман, я потерял с ней невинность, хотя мой отец украл ее задолго до этого. Я был единственным мужчиной, который когда-либо прикасался к ней так, как она хотела. Единственным, кого она любила. — Он вздрагивает, и я вижу, как слезы стекают по его переносице, смачивая одеяло. — Мой отец пришел в ярость от ревности, когда узнал. Он… забрал ее у меня на глазах. Он издевался над ней, пока она не умерла, в то время как я был вынужден смотреть. Он сказал мне, очень ясно, что это моя вина. Что если бы я не прикоснулся к ней, если бы я не поддался своему грязному желанию, она была бы жива. И с тех пор я не прикасался к другой женщине до сегодняшнего вечера. Ни к одной из моих маленьких куколок.
О боже, во всем этом столько смысла. Каждая деталь встает на свои места, и я чувствую тошноту и ужас, но не из-за Александра, а из-за его отца. Человек, которому удалось взять сына с доброй душой и превратить его в такого человека, который все еще добр сердцем, но настолько поврежден до самых глубин себя, что выражает это самыми странными способами. Мужчина, который, будучи подростком, был убежден, что секс с женщиной, которую он любил, был причиной ее смерти, и в результате годами подавлял свои естественные желания, его способы проявления любви и заботы с годами становились все более извращенными.
Я верю, что он никогда не причинял вреда ни одной из тех девушек, которых покупал. Что он только хотел подарить им что-то такое же красивое, как то, что он видел, когда смотрел на них, чтобы защитить их от таких мужчин, как его отец. И все же, все они тоже были настолько повреждены, вероятно, их использовали и злоупотребляли таким образом, что я не хочу даже начинать представлять, что все они нашли какой-то способ сбежать от него, поверив, что он извращенный и опасный.
— Теперь ты тоже бросишь меня, — шепчет он. — Я не должен был прикасаться к тебе, не должен был позволять, но я хотел, больше, чем кого-либо другого, больше, чем…
— Ты тоже заходил в их комнаты? — Тихо спрашиваю я. — Ты наблюдал за ними, пока они спали, и…
Александр пораженно смотрит на меня.
— Что? Нет. Только ты, Ана, после Марго ты была единственной девушкой, которую я хотел так сильно, что я… я не мог остановиться. Прости, что я тебя испачкал, прости…
— Александр. — Я хватаю его за руки, сжимая их до тех пор, пока он не поднимает на меня глаза. — Ты не виноват. Твой отец был жестоким, ужасным человеком, и он лгал тебе. В сексе нет ничего грязного или неправильного, если мы оба этого хотим. Ты хотел этого, верно?
Он сглатывает, медленно кивая. Он никогда не выглядел таким по юношески молодым, как в этот момент, глядя на меня сквозь темные, мокрые от слез ресницы, цепляясь за мои руки.
— Да, — шепчет он с сильным акцентом. — Да, я хотел тебя, Анастасия. Так сильно, что мог сразу кончить в тот момент, когда оказался внутри тебя, в тебе было так хорошо…
— И я хотела тебя. Ты ничего не заставлял меня делать. Я хотела этого. Я уговорила тебя на это. Так что здесь нет ничего грязного или плохого. Просто два человека, которые желают друг друга. — И один из них владеет другим, подумала я, но я этого не говорю. Я не думаю, что это имеет значение прямо сейчас, возможно, это никогда не будет иметь значения. Я не чувствую себя сейчас собственностью Александра. Я чувствую себя единственной вещью, которая удерживает его от раскручивания спирали, а это странное положение, в котором я нахожусь после всего.
— Я не собираюсь оставлять тебя, — шепчу я, цепляясь за его руки. А затем, прежде чем он успевает что-либо сказать, я наклоняюсь вперед и целую его.
На мгновение он замирает, и я думаю, что он собирается оттолкнуть меня. Но он этого не делает, и через мгновение смягчается, его руки движутся, обвивая мои. Затем внезапно, прежде чем я понимаю, что происходит, он опрокидывает меня на спину, раздвигает мои ноги, растягивается на мне. Его темные волосы лихо спадают на лицо, выражение мягкое и уязвимое, его голубые глаза изучают мои.