Исчезнувший оазис
Шрифт:
За столом в дальнем конце помещения сидел человек — кудрявый толстяк в круглых очках и цветастой рубашке. Он разговаривал по телефону и, похоже, прерываться не собирался, несмотря на появление гостей. Флин выждал минуту и кашлянул. Его знакомый поднял глаза, заметил их и расплылся в улыбке. Тут уж он быстро попрощался, повесил трубку и вскочил на ноги.
— Профессор Флин! — воскликнул египтянин, спеша навстречу. — Как ты, дружище?
— Спасибо, хорошо, приятель! — ответил Флин, целуя его в обе щеки. — Фрея — Мажди Расул. Лучший фотограф древностей во всем Египте.
Фрея и Мажди пожали руки.
— Берегись его, — с улыбкой предупредил египтянин. — Он страшный сердцеед!
Фрея потупилась и сказала, что постарается это учесть.
Они вежливо порасспрашивали друг друга о делах; Мажди принялся с восторгом описывать, как недавно нашел коробку неизвестных доселе негативов Антонио Беато («Сто пятьдесят лет пролежали, и никто их не видел! Это же сущий клад!»), перед тем как Флин направил разговор непосредственно к цели визита.
— У меня к тебе просьба, — сказал он. — Надо обработать пару пленок. Чем скорее, тем лучше. Сумеешь?
— Надеюсь, — отозвался хозяин, протягивая руку. — Здесь же как-никак фотостудия.
Флин кивнул Фрее, та открыла рюкзак и передала ему кассету вместе с фотоаппаратом.
— Их нашли в пустыне, — пояснил Флин. — Возможно, пролежали там несколько лет, так что на многое я не рассчитываю.
— Смотря что понимать под пустыней, — сказал Мажди, крутя вещи в руках. Первым делом он осмотрел «лейку», затем — кассету: открыл крышечку, вытряхнул на ладонь рулончик пленки. — Если они валялись на солнцепеке — тогда да, пленка поджарилась и ничего уже на ней не увидишь. А если в тени, то…
— Они были в брезентовой сумке, — вставила Фрея.
— В таком случае кое-что получится. Сначала я займусь пленкой. С той, что в камере, может быть больше сложностей. Закажем срочную проявку?
Флин улыбнулся:
— Было бы здорово.
— А обслуживание по классу люкс с чаепитием?
— Еще лучше!
Мажди прокричал что-то через лестницу и, оставив «лейку» на столе, подошел к двери в дальнем конце коридора. Внутри оказалась фотолаборатория: раковина, кюветы, сушильный шкаф, фонарь и полка с емкостями реактивов.
— Дайте двадцать минут, — сказал он, подбросил в руке рулончик пленки, подмигнул гостям и пропал в темноте лаборатории, закрыв за собой дверь. — Только, чур, не обниматься на моем диване! — раздался его приглушенный голос.
Флин и Фрея молчали, смущенные словами египтянина. Фрея уже отошла после погони, ее пульс стал ровнее.
— Вы как, ничего? — спросил Флин.
Она кивнула.
— Точно?
Опять кивнула.
— А вы?
Он развел руками.
— Мы же в музее. Лучше некуда.
Фрея улыбнулась — скорее не самой шутке, а попытке пошутить. Они переглянулись, не зная, что сказать друг другу, как выразить потрясение от пережитого.
— Вы знаете этих людей? — спросила Фрея после некоторого молчания.
Флин покачал головой:
— Нет, но они точно не братья Маркс.
В этот раз девушка не улыбнулась. Флин взял ее за руку, ободряюще сжал в своей.
— Все будет хорошо, поверьте, — сказал он. — Мы выберемся.
Они застыли, глядя друг другу в глаза, и через миг разошлись, словно обоим стало неловко от этой секунды сближения. Фрея уселась в кожаное кресло и начала листать книжку с аэрофотоснимками гигантских статуй и пирамид, Флин подошел к стеллажу с коробками у стены, провел пальцем по облетающим, желтым от времени этикеткам, вытащил одну коробку наугад — «Барельефы» — и стал рассеянно просматривать содержимое.
Вскоре появился какой-то старик с двумя стаканами чая, насыпал туда сахара и зашаркал прочь. В окно влетел воробей, посидел на лопасти вентилятора и выпорхнул обратно. Прошло двадцать минут, двадцать пять, тридцать. Через три четверти часа в дверях лаборатории возникла голова Мажди.
— Ну как, вышло что-нибудь? — спросил Флин, направляясь к нему.
Египтянин хмурился. Его радушия определенно поубавилось.
— Пленки-то я проявил, если ты об этом, хотя, надо заметить… Не хочу показаться ханжой, но… — Он покачал головой и жестом пригласил зайти. — В общем, сам посмотри.
Флин с Фреей переглянулись и пошли за ним в комнату. Теперь там горел свет — одна-единственная лампочка на шнуре.
Мажди вынул из сушильного шкафа длинную полосу негативов, положил ее на короб с подсветкой и выключил лампочку. Сквозь матовую поверхность короба просочился неоновый свет, кадры на пленке стали контрастными.
— В смысле, я все понимаю, — проворчал фотограф, освобождая место, — но, право слово… Здесь музей, а не секс-клуб.
Флин и Фрея нагнулись над кубом — разглядеть негативы. До них не сразу дошло, что там изображено, а когда это случилось, оба вытаращили глаза, не зная, то ли смеяться, толи плакать.
— Бог ты мой, — пробормотал Флин.
На черно-белых снимках красовалась крупная, не лишенная привлекательности бабенка, на которой из одежды были только чулки с поясом, стринги и лифчик, причем в процессе съемки исчезали и они, обнажая грудь, обильно заросший лобок и внушительный зад — ему было посвящено три четверти кадров. Снимали, судя по всему, в номере отеля, на кровати. «Модель» местами лежала на спине, разведя ноги, как гимнастка, но чаше стояла на корточках спиной к камере с просунутым между ног огромным бананом.
— Чтобы я еще хоть раз заказал банановый пирог… — мрачно произнес Мажди, поправляя очки. — И что тебя дернуло это снять?..
— Да не я это, черт подери! — вскипел Флин. — Неужели ты решил…
Он замолчал, сокрушенно качая головой.
— Мы не знаем, кто их снял, — вмешалась Фрея. Ее, похоже, увиденное потрясло куда меньше. — Камеру нашли в пустыне. Мы надеялись, что снимки расскажут нам о владельце — откуда он взялся, что делал.
— Познавательно, нечего сказать, — заметил Мажди и повернул голову набок, рассматривая одну особенно пикантную позу. — Нет, ну как только ей удалось…