Исчезнувший принц

Бёрнетт Фрэнсис Элиза Ходжсон

А тот эпизод, когда принца тайком перевозили через границу под бараньими шкурами! Мальчики, замерев, слушали Марко. Вдруг пастуха поймают! Марко, сам увлеченный рассказом, говорил очень живо, словно все это совершалось вот сейчас, сию минуту. У него было такое чувство, словно он впервые повествует о тех событиях взволнованным слушателям и сам был весь во власти воображения, а сердце молотом стучало в груди, как у пастуха, которого стражи остановили на границе, осведомляясь, что за поклажу он вывозит из страны под бараньими шкурами.

А

потом еще добрые монахи! Марко пришлось по ходу повествования объяснить, кто такие монахи, и, когда он рассказывал о тишине, царящей в старинных, одиноко стоящих монастырях, о их огражденных высокими каменными стенами садах, полных цветов, о немощных, которых здесь лечат, о мудрых старцах, которые хранят обет молчания, и о солнце, золотящем своими лучами купола и кресты, мальчишки недоуменно переглядывались. Они мало что могли понять, но красочный рассказ все равно доставлял им большое удовольствие.

А затем повествование кончилось, рассказывать больше было нечего. Когда наступило молчание, мальчишки негромко заворчали. Они были разочарованы.

— Ой, нет, — запротестовали они, — это не порядок. Рассказывай дальше! Неужели больше ничего не было?

— Эго все, что действительно происходило, хотя историю с пастухом и принцем некоторые считают выдумкой. Но сам я верю, что оно так и было.

Рэт слушал рассказ Марко с горящим взглядом. Он сидел, кусая ногти. Так происходило всегда, когда он волновался или злился.

— Вот что я тебе скажу, — вдруг воскликнул Рэт, — я скажу, что случилось! Это кто-то из Маранбвичей хотел его убить. Они хотели также убить его отца и сделать королем кого-нибудь из своих, но они-то хорошо знали, что народ не потерпит этого при живом Айворе. Они успели нанести ему только один удар в спину, эти злодеи. Они услышали, что идет старик пастух, и убежали, думая, что принц уже мертвый.

— Точно, это ты точно говоришь, — согласились с ним его товарищи. — Ты угадал, Рэт.

— А когда принц выздоровел, — продолжал Рэт в лихорадочном возбуждении, все еще обкусывая ногти, — он не мог вернуться. Ведь он еще был так молод, мальчик еще. Короновали другого человека, и сторонники нового короля были в силе и подчинили себе всю страну. Что он мог сделать, не имея армии, а набрать ее он еще не мог, молод был. Наверное, он решил подождать, пока не вырастет, и тогда ему станет понятно, что надо делать. Наверное, он даже уехал куда-нибудь и стал жить и зарабатывать себе на хлеб, будто он и не принц вовсе. А потом он, наверное, женился, и у него родился сын, и он все ему под большим секретом рассказал, кто он есть, и все о стране Самавии.

Тут на лице Рэта появилось мстительное выражение.

— На его месте я бы все рассказал сыну и велел бы помнить, что с ним сделали Маранбвичи. И еще бы я сказал так: «Если мне не удастся вернуть трон, ты должен об этом позаботиться, когда вырастешь».

И я бы еще с него взял клятву, что если он вернет себе трон, то заставит расплатиться за все этих Марановичей или их детей, и даже внуков, пусть тоже помучаются. Я бы заставил сына поклясться, что он ни одного Мара-новича не оставит в живых. А если он не сумеет выполнить клятву, пока живет, пусть передаст клятву своему сыну и сыну сына и так до тех пор, пока существует династия Федорбвичей. А ты как бы поступил? — резко спросил он у Марко.

Кровь у Марко тоже была горячая, но нрав у него был другой, и он имел возможность часто беседовать с очень здравомыслящим человеком, своим отцом.

— Нет, — тихо ответил Марко. — Какая бы из этого вышла польза? Это не принесло бы добра Самавии и самому принцу тоже, если бы он стал мучить и убивать людей. Лучше пусть они живут и постараются сделать что-то хорошее для своей страны. Патриот должен думать о родине, а не о себе самом.

— Сначала их надо как следует помучить, а потом пусть приносят пользу, — отрезал Рэт. — А ты, что бы ты сам сказал своему сыну, если был бы Айвором?

— Я бы сказал, чтобы он сначала все-все узнал о Самавии, и все то, что обязаны знать короли, и изучить законы, и как устроены другие страны, и как нужно уметь владеть собой, словно он генерал, который командует солдатами на войне, так, чтобы никогда не совершать никаких неожиданных и необдуманных поступков и не делать ничего такого, за что потом может быть стыдно. И я бы завещал ему научить всему этому своего сына и чтобы сын передал этот завет своим сыновьям. Чтобы, как долго ни тянулось время ожидания, всегда существовал бы король, готовый возглавить Самавию, когда Самавия сама этого захочет. И он мог бы стать настоящим королем.

Тут Марко осекся и оглядел мальчишек, уставившихся на него во все глаза.

— Но я не сам все это придумал, — пояснил он. — Я это услышал от одного ученого, знающего человека. Уверен, что Исчезнувший Принц думал то же самое. А если это так, то уже пять веков этот завет переходит от отца к сыну и они все время учатся, как быть достойными королями для Самавии. И кто знает, может, такой будущий король ходит сейчас по улицам Вены или Будапешта, Парижа или Лондона и готов ответить согласием, если о нем узнают и его призовут.

— Вот здорово было бы! — крикнул кто-то из мальчишек.

— Наверное, интересно знать, что ты король, а больше об этом никому неизвестно, — заметил вслух Рэт, — знать, что ты король и должен сидеть на троне с короной на голове. Интересно бы посмотреть на такого человека. У него, наверное, и вид какой_гнибудь особенный?

Он засмеялся своим резким, пискливым смешком и вдруг повернулся к Марко:

— Но он был бы дурак дураком, если бы отказался от мести. А как тебя зовут?