Исчезнувший
Шрифт:
– Вы его разглядели? – спросила охранника Закс.
– Я к нему не присматривался. Расписываются – я пропускаю, – заявил охранник оправдывающимся тоном. – Большего от меня не требуется.
– У нас имеются его подпись, Райм, и фамилия. Липа, конечно, но хоть образец почерка. На какой строчке он расписался? – обратилась она к охраннику.
Видеозапись прогнали еще раз. Убийца был четвертым из расписавшихся, однако на этой строке стояла женская фамилия.
– Сосчитайте всех, кто расписывался, – посоветовал Райм.
На видеозаписи в книге расписывались девять человек – восемь студентов, в том числе убитая, и убийца.
– Расписались
– Спроси у охранника, точно ли убийца расписался. Может, только сделал вид.
Она передала вопрос, охранник невозмутимо ответил:
– Точно. Я сам видел. Может, я не всегда гляжу на лицо, но слежу, чтоб расписывались.
– Ладно, прихвати книгу регистрации и все прочее, разберемся, – сказал Райм.
А теперь, почтеннейшая публика, последует короткий антракт. Насладитесь воспоминаниями о номере “Ленивая удавка”, скоро вас ждет еще много интересного.
Второе отделение вот-вот начнется.
По Бродвею шел мужчина. Дойдя до угла, он остановился, будто про что-то вспомнил. Снял с ремня сотовый телефон и поднес к уху. Говоря в трубку, он рассеянно оглядывался по сторонам. На самом деле он никому не звонил, а высматривал, не идет ли кто следом.
Теперь Малерих ничем не походил на человека, который исчез рано утром из училища. Он превратился в гладко выбритого блондина в спортивном костюме. Случайный прохожий мог бы заметить шрам, что выглядывал из-под воротничка и шел вверх по шее, а также сросшиеся пальцы – мизинец и безымянный – на левой руке.
Но никто на него не смотрел.
Убедившись, что за ним не следят, он поднялся по ступенькам в квартиру, которую снял несколько месяцев назад в тихом темном здании, разительно непохожем на его дом и мастерскую в пустыне близ Лас-Вегаса.
Как я сказал, наше следующее отделение скоро начнется. А пока обсудите номер, который вы видели, и попытайтесь догадаться, каким будет следующий.
Эти и дюжина других фраз вертелись у Малериха в голове. Почтеннейшая публика. Он постоянно обращался к воображаемым зрителям. Треп – вот как это называлось. Обращенный к публике монолог, призванный дать ей информацию, с помощью которой трюк сработает при полном взаимопонимании между артистом и зрителями.
После пожара Малерих порвал почти все связи с близкими и знакомыми, воображаемая “почтеннейшая публика” постепенно заменила их, превратившись в его постоянного компаньона. Его утешала мысль о том, что после случившейся три года назад трагедии он не остался в полном одиночестве.
Квартира была скудно обставлена: недорогие диван и стулья, обеденный стол, сервированный на одного. Спальня была заполнена орудиями его ремесла. Тут было все – бутафория, веревки, костюмы, машинка для формовки латекса, парики, ткани в рулонах, швейная машинка, краски, петарды, наборы для грима, монтажные платы, батарейки, цветная бумага и вата, мотки огнепроводного шнура и сотня других вещей.
Он заварил травяной чай, уселся за обеденный стол и стал есть фрукты, запивая их этим слабым напитком. Он был доволен тем, как все прошло утром. Первую исполнительницу он прикончил легко. Она так и не догадалась, что он затаился
Закончив завтракать, он отнес тарелки на кухню, тщательно вымыл и поставил на решетку сушиться. Он был педантичен во всем – его наставник, неистовый, зацикленный на своем ремесле иллюзионист без чувства юмора, в буквальном смысле слова вбил в него привычку к дисциплине.
Малерих поставил кассету с пленкой, отснятой на месте предстоящего представления. Хотя все детали зафиксировались у него в памяти, он хотел еще раз изучить обстановку. Наставник также вбил в него и другое: важность заповеди “100:1”. Одна минута на сцене требует ста минут тренировки.
Не отрывая глаз от экрана, он пододвинул к себе накрытый бархатной скатертью столик и начал вслепую упражняться в карточных фокусах из раннего репертуара Гарри Гудини. В жизни Малериха Гудини сыграл важную роль. Когда Малерих зеленым юнцом начал выступать на сцене, он взял псевдоним Молодой Гудини. Вторая часть нынешней его фамилии осталась от его прежней жизни, еще до пожара, но была также и данью восхищения великим Гудини, которого в действительности звали Эрихом Вайссом. Что до первой части, “мал”, то Малерих позаимствовал ее из латинского, “мале” переводилось как “плохой”, “злой” и отвечало зловещему характеру иллюзий, которые он создавал.
Намечая план действий, он механически тасовал карты, и те молниеносно перелетали из руки в руку со змеиным шипением. Наблюдая за ним, зрители бы только покачивали головами, думая, что это обман зрения.
Но все было как раз наоборот. В карточных фокусах, которыми в эту минуту рассеянно занимался Малерих, не было ничего чудесного – всего лишь ловкость рук.
О да, почтеннейшая публика, то, что вы видели, и то, что увидите, – самое настоящее.
Такое же настоящее, как петля на шее девушки.
Такое же настоящее, как неспешное движение часовой стрелки, приближающее ужас, что предстоит испытать нашему следующему исполнителю.
– Здравствуй.
Молодая женщина лет двадцати семи присела у кровати, на которой лежала ее мать.
– Как ты, мама? – спросила Кара.
Она поправила ее подушку и отхлебнула кофе из стаканчика. Кофе, единственный наркотик, который она себе позволяла, стал ее стойкой вредной привычкой. Этим утром она пила его уже в третий раз.
Она носила стрижку “под мальчика”, ее волосы в данный момент были выкрашены в рыжевато-лиловый цвет. За годы жизни в Нью-Йорке она перепробовала, кажется, все цвета. Некоторые считали, что она с этой прической похожа на фею. На ней были черные брюки в обтяжку, темно-лиловая майка и, при росте всего сто пятьдесят три сантиметра, туфли без каблуков.
– Завтра у меня представление. Пустячок из программы мистера Бальзака. На этот раз он позволит мне выступить самостоятельно.
Кара рассказывала о своих планах. Болтая, она смотрела на лицо семидесятипятилетней матери. Кожа у той была на удивление гладкой и розовой. Парикмахер “Стайвесант-мэнор”, одного из лучших в городе платных интернатов для престарелых, собрала ей волосы в модный пучок.