Ищи меня в отражениях
Шрифт:
– А Ступакова-то у нас в актрисы собралась!
– Да ее детям показывать нельзя!
– Ну что вы, девочки, может быть, в новогоднем спектакле надо сыграть чучело.
– Да-да, кто-то ведь должен исполнять самую ответственную роль, - загалдела компания.
– Ей и гримироваться не надо!
Раздался взрыв хохота. Но Надя и бровью не повела. Открыв тетрадь, она принялась рисовать.
– Сань, слушай, а че за проблемы со Ступаковой? Чем она всем насолила?
– решил выяснить я.
– Да кто с ней общаться будет после того, что она сделала? Она же ненормальная. У
– В смысле? Что она сделала?
– Ну, с девчонками она давно не ладит. Я уж и не помню, чего они там не поделили в самом начале. В общем, Вика с Оксанкой как-то решили над ней прикольнуться. Заперли ее после физры в раздевалке, той, что подальше, на втором этаже. Ну, и оставили ее там... на ночь, короче, оставили.
– Ага...
– Да не говори! На самом деле, сами виноваты. В этих бабских терках не разберешься, кто прав, кто виноват. Ну вот, Ступакова просидела в раздевалке где-то до полуночи, может и дольше. Родители ее уже милицию вызвали. Они тут всю школу на уши поставили. А эта хоть бы закричала или в дверь стучала. Нет, она там своими делишками занималась... Когда дверь в раздевалку открыли, она стены разрисовывала, - Воробей покачал головой для убедительности.
– Тимон, ты бы видел эти рисунки...
– И что там?
– Блин, такой жести я в жизни не видел... Там даже милиционера на входе поставили, чтобы дети не смотрели. Только мы с пацанами по пожарной лестнице забрались и через окно подглядели.
– Ну, так что там было?
– Да полный капец там был, вот что! Она всех девчонок нарисовала...
Воробей выпучил глаза и выпалил:
– Мертвыми...
– Мертвыми?
– Ну, вот так... Помню, Вику она нарисовала с веревкой на горле и языком... И все, как настоящие... Жесть, короче!
– А она точно этих девчонок рисовала?
– Да, конечно! Ты знаешь, как она рисует?!
– Да, видел уже...
– буркнул я.
– Эта Ступакова ненормальная! Что у нее там в голове творится?... Ее тогда чуть из школы не выгнали.
– Ну, никто не заставлял запирать ее в раздевалке...
– Да про это даже не вспомнили потом. Ее родоки извинялись, извинялись... ремонт в раздевалке сделали за свой счет. Кое-как замяли. Если бы отец Вики узнал...
Начался урок, и больше я о Наде не спрашивал.
Весь день я порывался осуществить свой план, но осмелился подойти к ней, только когда закончился последний урок.
– Нам надо поговорить.
– Думаешь, стоит?
– Да, - я протянул ей альбом. Надя молча спрятала его в сумку.
– Не понимаю, зачем ты мне его дала. Рисунки, кажется, хорошие, но меня это не интересует, - сказал я небрежно и громко, чтобы слышал класс.
– Я в этом не разбираюсь, - продолжал я.
– Не знаю, что ты там себе нафантазировала... В общем, это была неплохая попытка обратить на себя внимание. Но, знаешь, ты мне не очень нравишься...
– теперь уже все, кто был в классе, с интересом наблюдали устроенное мной бесплатное представление.
Надя выглядела так, словно ее ударили. Пятна заалели на ее шее и щеках. Мне стало ужасно, невыносимо стыдно! Нельзя так обижать ее, но это был единственный способ отпугнуть упрямую
– Эй, ну, ты не расстраивайся. Я не виноват, что ты в меня...
– Что!?
– слезы брызнули из ее глаз.
– Ты дурак!
– Она рванула прочь. Я спокойно посмотрел ей вслед и оглядел присутствующих. Все таращились на меня. Хмыкнув, я закинул на плечо сумку и покинул класс.
Я готов был умереть, провалиться в ад и гореть там вечно.
После этого позорного разговора я промаялся весь вечер. Чувство стыда жгло и разъедало изнутри. Мутило, как после удара под дых. Я без толку блуждал по холодному заснеженному парку, тому самому, где две недели назад увидел Надю в хлопьях падающего снега. Она показалась мне тогда такой нежной, ранимой... С тех пор снег шел каждый день, и весь парк превратился в огромный сугроб. Лишь расчищенные дорожки чернели местами.
Я все размышлял и прокручивал в голове события, связанные с Надей. Почему она все еще учится в этой школе? Неужели нельзя перевестись? Ее отторгают, словно чужеродный орган. А она каждый день возвращается в класс, как на битву. И я со своими объявлением... Гадство!
Ведь, она наверняка надеялась на меня. Во всяком случае, вряд ли ожидала, что я тут же приму условия игры класса. А я повел себя, как полная скотина! И это после того, как она неделю не отходила от моей постели. Ведь именно ее сострадание и непонятно откуда взявшиеся дружеские чувства насытили меня и вернули в сознание. Но в конце концов, разве не о ней я забочусь?
Я очутился на краю дорожки, потоптался немного, оставляя вмятины на снегу. Потом нагнулся, зачерпнул колючего снега и смял его в твердую ледышку. Бросок, в который я вложил все раздражение и злость, заставил снежок улететь куда-то в темноту парковых деревьев, за пределы светового круга, созданного последним фонарем.
В самом деле, ну почему я должен волноваться за нее? Пусть волнуются ее родители. У нее они есть, в отличие от некоторых. А если ей нужен друг, то я меньше всего подхожу для этой роли. Волки с овцами не дружат. Она решила, что все знает обо мне! Удивить хотела, дурёха. Что она может знать, если я и сам-то не до конца знаю? Наверное, думает, что я супермен какой-нибудь, и что весело мне от всего этого.
А знает она, что мне больно каждый раз, когда со мной творится эта чертовщина?
Что я, случается, не могу себя контролировать?
Что меня мучает голод, нестерпимый, изнуряющий...
Что я могу высосать жизненные силы из человека? Опустошить его?! Убить!
Я злобно пнул урну, и та со стоном перевернулась.
Она думает, что несчастна, что одинока. А я бы с радостью поменялся с ней местами, просто чтобы стать нормальным. Чтоб как все стать!
Мне-то где искать ответы на вопросы? Мне кто-нибудь объяснял, что со мной происходит? Почему я такой? У неё, по крайней мере, есть кого спрашивать. Есть родители, учителя. Да она может просто пойти в библиотеку, взять учебник физиологии и разобраться, что у нее внутри, и как это работает. А мне никто не расскажет, как работает мой организм. Про таких, как я, ни в одной серьезной книге не написано.