Ищите женщину
Шрифт:
– Если вопрос, я повторяю, ставится именно так, то – поймать и разоблачить убийцу двух посетителей отеля, один из которых гражданин Соединенных Штатов и высокое дипломатическое лицо.
– Все! Причина двух убийств, насколько я понимаю, тебе уже известна. Обозначим ее так – торговля государственными секретами. Мы разве обязаны знать, что это за секреты?
– Костя, но это же демагогия!
– Верно. Я просто проверяю на тебе варианты переговоров с Наумовым, с директором ФСБ, с одним из его замов, скажем так, лояльным к нам с тобой. Итак, нам чужие секреты не нужны. Поэтому мы их выделяем и передаем заинтересованным в них лицам. Мы в политику не лезем, а раскрываем исключительно уголовно наказуемые преступления. Не перебивай! – Меркулов
– В питерском отделении Манхэттен-банка.
– Ну вот видишь! И что, симпатичная?
– Костя, – засмеялся Турецкий, – мы все давно знаем, что ты – старый ловелас и дамский угодник. Но поверь мне, эта девочка сорока с лишком лет даже тебе не по зубам. О себе я уж и не говорю! Вот разве что Вячеслав.
– Все, закончили совет, а то вы забредете черт-те куда! Значит, если нет возражений, примем за основу. Сегодня ты, Саня, встреться с другом. А ты, Вячеслав, обеспечь ему полную… сам понимаешь. Мы пока еще, к сожалению, в состоянии конфронтации. И должны быть абсолютно уверены, что компромат будет передан именно в нужные руки. А поэтому, Саня, оригиналы компромата я заберу к себе, а ты сделай у Клавдии копию, которую передашь нашему другу. Постарайся быть максимально осторожным, не влипни в неприятность и не попади в аварию, и вообще, своей машиной сегодня не пользуйся. Впрочем, Вячеслав обеспечит.
– Да чего вы вдруг так всполошились? – удивился Турецкий.
– А после твоих фортелей в Питере, о которых нам с Костей уже хорошо известно, – ответил Грязнов, – ты кое-кого крепко обозлил. Именно поэтому Костя так и торопится сделать шаг навстречу. Я правильно понимаю? – Он посмотрел на Меркулова, и тот кивнул.
– Значит, Витька настучал-таки?
– Ничего он не настучал. Не будь мальчишкой, – сухо бросил Меркулов. – Он тебе верный товарищ и заботится в первую очередь о твоей же безопасности. Артист!… – Нехорошо сказал, с укоризной.
– Ладно, я шучу. Я все понимаю. Но почему мы просто не можем позвонить тому же Наумову и все рассказать?
– А ты совершенно уверен, что это он? Тебе разве ни о чем не говорит пример его предшественника? А если это игра с противоположным знаком? Если кто-то именно добивается возможности завладеть этим компроматом? Хорошо мы тогда будем выглядеть!
– Ты прав, Костя, я не подумал.
– Вот поэтому ты до сих пор и не заместитель генерального прокурора! – с сарказмом заметил Костя.
Отомстил– таки.
– Согласен, – в который раз уже развел руками Турецкий. – Но ты походя кинул насчет передачи материалов в Штаты. Это-то как понимать?
– Сядешь в самолет, полетишь и вручишь лично. Чего непонятного? Тебе не привыкать. И вообще, все это мелочи. Не занимайся пустяками! – Костя начал раздражаться и поднялся. – О чем мы говорим? Только зря время тратим… Все, большой совет закончен. Занимаемся делами. Я из-за тебя, Александр Борисович, уже полдня потерял!
Когда Меркулов, забрав пластиковую папочку с материалами, удалился к себе, Грязнов сказал:
– Иди за ним, быстренько сделай нужные копии и заодно стрельни у Клавдии пару конфеток.
А сам достал из кармана своей роскошной генеральской куртки фляжку коньяка.
Потом они сели друг напротив друга и под коньячок стали обсуждать вопросы взаимодействия и транспортные проблемы. А когда прикончили, Грязнов отправился к себе на Петровку, а Турецкий, позвонив домой и радостно сообщив о своем возвращении, уселся, чтобы добить наконец рукопись Игоря Красновского. Ибо до вечера было далеко.
ИЗ ЗАПИСОК КРАСНОВСКОГО
Читать все подряд не было никакой возможности. Отчаянные вопли влюбленного физика изобиловали такими эпитетами, которые не приснились бы десятку самых замечательных графоманов. Любовная тоска перемежалась отчаянными проклятиями в адрес неверной богини. Местами автор впадал в такую экзальтацию, что Турецкий терял уверенность: да полноте, физик ли все это сочинял?! Сам он эту породу людей считал заведомыми сухарями, ничем, кроме формул, не интересующимися. А известные споры в шестидесятых между физиками и лириками вообще называл откровенной бредятиной, хотя сам в них, естественно, не мог участвовать – по малолетству. Словом, его точка зрения была тоже расхожей, как и любая противоположная.
Наконец он понял: экзальтация Красновского была не наигранная, а вполне естественная для него. Просто такой человек. Наверно, талантливый в науке, а в жизни – восторженное и обидчивое дитя, во всем взыскующее истины. От этого у него и протесты, и диссидентство, и в то же время совершенно непонятная покорность судьбе, а то вдруг бунтарство… Он, видимо, никогда не хитрил, ни под кого не подлаживался, был искренним во всем.
Но все равно эти литературные изыски действовали на нервы. Не Лев, поди, Николаевич! Да и сюжетец, прямо надо сказать…
Поэтому Турецкий старался не сильно раздражаться, к чему его подталкивал и почерк «писателя», а выбирать необходимую для дела информацию. Тонущую среди эмоций и пейзажей.
"…Меня встретил профессор Вышковский и выразил сожаление по поводу несвоевременного отъезда Николая Ивановича в отпуск. Он замечательный человек, в нашем ВАКе его бы попросту выставили на посмешище. Надо ж такое сочинить! «Особенности экономических моделей стран третьего мира на этапе перехода от социализма к рыночному капитализму». И он читает лекции по всему миру. И всем, оказывается, интересно. Так вот, зачем же Брутков не вовремя оставил стены института? Ведь экономическая группа, при поддержке самого Леонтьева, намерена выдвигать Николая Ивановича на пост директора. Михайлов, со своей беспричинной жесткостью и полной несамокритичностью, не устраивал практически большинство штатных и нештатных работников института.
Должен заметить Bpropos, что разговоры на эту тему уже были. Но Брутков почему-то старался в них не участвовать. Я понимаю, щепетильность ученого! Да, но из-за этого не должна гибнуть идея.
А идея такова, что частный институт, являющийся духовным достоянием прежде всего российского общества, не должен становиться вотчиной человека, страдающего чрезмерными амбициями личного свойства. На этом уровне Брутков с его взвешенными рекомендациями и способностью к компромиссам был бы гораздо полезнее для общего дела. Да и у Рюрика Алексеевича ведь никто не собирается отнимать власть. Есть направления деятельности, в которых он чувствует себя словно рыба в воде, вот и пусть старается дальше на благо новой России. А что белого коня до сих пор никто не предлагает ему для триумфального въезда в Первопрестольную, так известно: за спрос денег не берут. Знать, не по чину.