Ищите женщину
Шрифт:
Но я уже принял приглашение Николая Ивановича и еду к нему в «Медвежий угол», как он назвал свое бунгало у озера Шамплейн, в штате Нью-Йорк. Я уговорю его не конфронтировать с Михайловым, а с нашей общей помощью найти золотую середину деловых взаимоотношений, оставив за Рюриком, раз он настаивает, международную сферу.
Очень было мне лестно, хотя и странно слышать от Вышковского, что на группе рассматривалась, оказывается, и моя кандидатура на кресло заместителя Бруткова. Вот уж никак не могу представить себя в подобной роли. Никогда ж никем не руководил! Кроме самого себя, разумеется. А у «старика» вопрос подчинения никогда не поднимался вообще. Вот Истина в своем
Дальше снова пошли эмоции. О предательстве Ирины. Их было достаточно для того, чтобы заснуть, если читать все подряд. Турецкий листал, бегло просматривая страницы – тоже своеобразный дневник путешественника. Во времени. Подумал, как, однако, похожи отец с сыном – и не только почерком, от которого тошнит, но и манерой общения с читателем, в котором каждый из авторов видит прежде всего свое собственное зеркальное отражение. Вот он наконец приехал. Все. Следующая запись пошла, вероятно, спустя некоторое время, когда улеглись первые волнения по поводу случившейся трагедии.
"…Я не могу писать. Просто заставляю себя, чтобы после не упустить деталей. А все происшедшее выглядит как какой-то невероятный рассказ из времен Фенимора Купера…
Очень приятный человек, сосед Бруткова, мистер Генри Салмон, чье бунгало «Волчье логово» – так они в шутку называли свои владения – расположено в полутора милях вверх по озеру, ехал на велосипеде по тропинке в Платсберг. И где-то на полпути к «Медвежьему углу» вдруг увидел на земле совершенно отчетливые следы крови, которые вели к обрыву над озером. Заглянув вниз с карниза, мистер Салмон пришел в неописуемый ужас: там, зацепившись ногами за колючий кустарник, лицом вниз висел мертвый человек, в котором, он мог бы поклясться, узнал своего соседа-профессора, выходца из России.
Полиция из Платсберга прибыла часа два спустя. Не без труда из-под обрыва вытащили тело, естественно, оно было опознано мистером Салмоном, после чего увезено в город. Полицейские пошарили под обрывом, но ничего не обнаружили, так как было уже достаточно темно. Тело, по утверждению полицейского врача, пробыло на месте гибели почти сутки. То есть профессор Брутков был убит накануне часов в пять-шесть вечера, когда совершал свой обычный моцион перед ужином. Характер ранений, представлявших многочисленные рваные глубокие порезы затылка, задней части шеи и спины, позволяет предположить, что нанесены они диким зверем, с которым нечаянно столкнулся человек. Таким зверем в этих краях можно назвать взрослую рысь. Она, по утверждению старожилов и охотников, кидается на добычу сверху и сзади. Вероятно, так и произошло. Зверь кинулся, человек оступился и свалился с обрыва.
Я не знаю, что двигало мной, когда я уговорил Петра Ильича Суркина, проживающего в «Медвежьем углу» со своей пожилой супругой Катенькой в качестве сторожа, истопника и… мажордома, вместе со мной пройти последний скорбный путь Николая Ивановича.
Мы шли по неширокой, хорошо утоптанной тропинке, и Петр Ильич печально рассказывал мне, что в тот день Брутков ожидал гостей. Он был уверен, что я приеду к нему двумя днями раньше, как мы, собственно, и договаривались, но я задержался из-за каких-то непредвиденных и необязательных дел. А не задержись я, возможно, ничего бы и не случилось… Воистину Бог располагает…
Но вместо меня утренним поездом к нему приехал мужчина средних лет, плотный, приземистый, с темным венчиком волос вокруг лысины и длинными усами. По описанию я сразу узнал Сергея Яковлевича Сахно, помощника Михайлова. Его еще тайно называют рюриковским Берией. У хозяина с гостем состоялся громкий, но невнятный разговор, после
Конечно, никакой я не куперовский Следопыт и не ищейка из полиции, тем более что до меня здесь, на месте гибели дорогого мне человека, уже успели побывать и все истоптать десятки людей. Но меня не оставляло какое-то неясное внутреннее убеждение, что производимый вечером осмотр мог показать не все. Откуда это? Сам не пойму. Не знаю, гложет, поэтому я и попросил Петра Ильича прихватить с собой на всякий случай веревку. Я хотел сам спуститься на то место, где лежал, а точнее, висел Николай Иванович. Странно, что и Петр Ильич не удивился моей просьбе. Может быть, это ощущение возникло оттого, что на мой вопрос: часто ли в здешних местах дикие звери нападают на людей – Петр Ильич, как старожил, усомнился. Разве что весной, когда у них детеныши, а так… что-то давно никто не рассказывал.
Одним словом, я спустился по веревке на самое дно обрыва и там обнаружил именно то, что интуитивно искал. Это был довольно красивый нож в виде распластанной в прыжке лисицы, с выкидывающимся лезвием. И рукоятка, и само лезвие почернели от крови. Романы я не читаю, но в кино, помню, видел, что опытные детективы берут улики не голыми пальцами, а сперва накинув сверху платок. Вероятно, чтобы не стереть ненароком следы рук преступника. Я сделал то же самое. Потом, уже в доме, мы втроем, то есть в присутствии супруги Петра Ильича, ну просто изумительной Катеньки, рассмотрели этот нож. Но самое примечательное заключалось в том, что я узнал его. Я вспомнил, что видел этот хулиганский выкидной нож в руках у господина Сахно. Да, именно у него! Я написал своеобразный протокол по поводу находки, осиротевшие хозяева подписали его. А я сверх прочего еще высказал предположение в постскриптуме о возможной принадлежности этого орудия убийства. А также о факте посещения дома Бруткова вышеуказанным господином Сахно, прибывшим тогда-то и тогда-то отбывшем, что никем из полиции не проверялось, однако же факт весьма неприятного разговора хозяина с гостем имел место, что также подтверждалось свидетелями, поставившими свои подписи, число, месяц и год.
Расставание было печальным. Мы словно догадывались, что больше никогда судьба уже не сведет нас. У каждого своя дорога, свой груз, свои грехи. Суркин безумно сожалел, что не смог сам отыскать Бруткова ни в тот день, ни на следующий, будто это что-то изменило бы…
В полиции Платсберга мне сообщили, что за трупом погибшего профессора приезжали из Нью-Йорка, туда же забрали и дело о смерти, поскольку покойник оказался видным человеком и у нью-йоркской полиции, видно, имелись какие-то свои соображения. А здесь дело было, по сути, закрыто в связи с отсутствием иных версий, кроме первоначальной. Да и все факты указывают именно на это.
Я не стал ничего говорить и не решился демонстрировать свою находку. Тем более что и дела-то здесь уже не было. Но и оставлять нож без внимания я тоже не собирался…
…В институте скандал! И я тому причиной.
Должен сказать, что детектив из меня никогда не получится. Нож пообтерся у меня в кармане и стал выглядеть как обычно. Правда, кровавая чернота все-таки осталась.
Мы собрались в кабинете Михайлова на скорбный ученый совет, чтобы отдать последний долг ушедшему от нас другу. За длинным столом и вокруг него собралось более сотни сотрудников и гостей, пришедших почтить память Николая Ивановича.