Ищущий, который нашел
Шрифт:
– Азот стала человеком, - почему-то полушепотом произнес я. Вартран вскинул на меня больные старые глаза. Я не видел в них мудрости: только боль. Но тут же он справился с собой и тихо сказал, не глядя на меня:
– Ты узнал от меня все, что хотел. Увы, больше я ничего не могу сказать. Тебе нужно как можно скорее покинуть Пятое Княжество. Время не ждет, да и мы тебе не рады, Повелитель, - с ядовитой насмешкой добавил вдруг яшинто, и я невольно вскрикнул, потому что когтистые пальцы впились в мою руку, оставив кровавые полукружья на коже. Я молча поклонился и, уже выходя, вдруг добавил:
– А я благодарен вам. За то, что помогли мне узнать, наконец, что нужно делать. И стать сильнее и мудрее. Если кому и стоит на вас злится, так это Азот, но и она должна быть благодарна - она получила бессмертие души. Разве что Лаурон...
Выехали мы на рассвете. Лаурон, Силна и Азот пошли со мной. Яшинто доставили нас до станции, лично переговорили с человеком, управляющим этой жуткой махиной, и нам выделили два купе: для меня с Лауроном и Силны с Азот.
Я стоял в тамбуре у окна в нутре железного зверя и заворожено смотрел, как клубится белый туман, взмывая ввысь, словно песок в торнадо. И эта белоснежная мгла закрывала собой все окно, а фигуры яшинто на пустой платформе становились крошечными. Полыхало вдали над вершиной неприступной скалы д'Афатонито, горели белым огнем ледяные склоны, уютно дымились печки в редких человеческих домах где-то в стороне. Силна стояла рядом со мной, тоже глядя вдаль, а по щекам текли слезы. Наверное, девушка думала об умершем учителе. А может, о том страшном, что пришлось пережить. Как бы то ни было, лицо было спокойным, только дрожали губы и капали слезы. Потрескавшиеся от мороза руки вцепились в перильца у окна. Поезд дергался и трясся, но я привык. Я мысленно прощался с прекрасным гордым краем, с холодными яшинто, обожествляющими смерть. Прощался с Хоггом, которого я так и не узнал, но в то же время понимал его лучше, чем кого бы то ни было. Я знал, куда еду, и невольно улыбался. Как же это прекрасно - знать, куда и зачем идешь. И, главное, ради чего.
– Мы едем в Центр?
– даже не вытирая слез, спросила Силна. Я сам осторожно смахнул слезинки с ее щек и ответил:
– Да. Только то, что я должен сделать, я сделаю один. Это только мое задание, а ты жди. Жди, и все будет хорошо, я обещаю, - твердо сказал я, глядя ей в глаза. Силна криво улыбнулась, и из глаз опять хлынули слезы.
– Я всегда всех ждала. Ждала Дориса, но он предал меня - он умер. Потом я ждала вас. Но вы тоже умерли. Потом я ждала Лефрема. И теперь я только-только вас нашла, и вы предлагаете мне опять ждать?! Там, в Центре, И.О. княгиня Зефира. Та самая. Вы же любили ее? Там смерть... Я не хочу вас делить с ними! Не хочу!
– вдруг закричала Силна, вцепляясь в ворот моей рубашки. И вдруг прижалась ко мне, всхлипывая. Я ощущал ее горячее, вздрагивающее от рыданий тело совсем близко, сильные руки, сомкнувшиеся на вороте рубашки. Я обнял Силну за трясущиеся плечи и сжал крепко-крепко. Сердце забилось чаще, и перед глазами все поплыло куда-то. Захотелось раствориться в ней, ощутить себя с ней одним целым, только бы ни на миг, быть ближе каждой клеточкой тела, всей душой... Я зарылся лицом в копну рыжих волос. От девушки пахло потом, да и от меня здорово несло: мыться в таких условиях было невозможно. Но даже запах пота был каким-то родным. И я чувствовал, что мне хорошо и уютно, когда Силна вот так вот замирает в моих объятиях. Больше всего хотелось позволить себе... Впрочем, я бы все равно этого не сделал. Да и Силна отстранилась, посмотрела мне в глаза и всхлипнула. Веки распухли, и глаза превратились в щелки, но лицо все равно было прекрасным. Я приблизил ее к себе и твердо сказал:
– Мы всегда будем вместе. Я обещаю. Я не уйду и не умру. Просто я не должен отвлекаться. То, что я должен сделать, очень важно, и...
– меня нагло перебили:
– Отвлекаться?! А разве не это помогало тебе жить? Жить как человеку, а не как...
– она не договорила, сунув мне под нос вынутый из-за пазухи помятый листок. Я совсем забыл о нем! Получается, когда я умирал, она забрала рисунок... Стыд опалил меня. Силна ведь права. Именно она помогала мне оставаться человеком, несмотря на все мои блуждания впотьмах. Ее рисунок был мне путеводным лучом. Если бы не он, я бы... Да, впрочем, не важно! Я совершаю сейчас ошибку. Когда-то я отверг Зефиру, но Силне со мной по пути.
– Прости. Ты права, милая. Мы больше не расстанемся никогда, - уверенно сказал я. А Силна вдруг прильнула ко мне, и я ощутил ее губы на своих губах. И опять все поплыло куда-то, закружилось в бешеном вихре, только бешено стучало сердце. Впрочем, физиологические изменения, происходящие с организмом, были мне не внове. А вот ощущение уюта и спокойствия, умиротворения и тихой, светлой радости, словно все так и должно быть, я испытывал впервые. Я с сожалением оторвался от Силны и, сжав ее руку, тихо сказал:
– Спокойной ночи, милая. Тебе еще успокаивать Азот, она сегодня сама не своя.
Силна молча кивнула, а глаза сияли, как изумруды. Я пошел к Лаурону. Мне было хорошо, я знал, что впереди почти неделя мирных разговоров с братом в тряском поезде, обеды в вагоне-ресторане и живительное общение с Силной. Азот я предпочитал избегать: последние дни она стала нервной. Видимо, бытность человеком так угнетала ее. Глупая, она не знала еще, какое счастье обрела...
***
Я вздохнул, перевел взгляд на соседнюю лавку. Лаурон умудрился развалиться на узкой, прикрученной к трясущемуся полу кушетке, смяв простыню и свесив босые ноги. Копна отросших волос была скрыта нахлобученной сверху подушкой. Солнечные лучи играли по купе, щекоча мне нос. Я еще немного посмотрел на брата, всхрапывающего и изредка дергающего ногой в такт толчкам поезда. Этим утром мы прибывали в Центральное Княжество, а это означало конец пути. Во всех смыслах. И от этого неприятно холодела спина. С одной стороны, я хотел приехать в до боли знакомый дворец, упасть на мягкую шелковую постель, увидеть старых знакомых. А с другой - не хотелось видеть, что стало по моей вине с миром. В поезде ехали несколько чиновников, и я пытался расспросить их, но они ничего толкового не отвечали. В целом картина была печальной: омерзительные кровавые пиршества, подобные тем, что я имел несчастье видеть в деревне, происходили то там, то тут, все чаще. А что касается Центра, все было слишком мутно, как покрывшаяся жирной пленкой гладь озера, за которой нельзя рассмотреть ничего. Я тряхнул головой, выгоняя прилипчивые мысли. Наклонился к босой пятке Лаурона и провел ногтями по загрубевшей, покрытой мозолями коже. Брат резко дернул ногой, едва не заехав мне по лицу, и вскочил. На меня тут же посыпался град ругательств. А потом прямо мне в лицо полетела подушка. Я успел увернуться, и подушка с глухим стуком врезалась в стену, сбив прибитую к стене картину. Я оценил силу удара и, согнувшись, резко выстрелил ногой в грудь Лаурону. Тот опрокинулся на спину, но тут же вскочил и, сосредоточенно и недовольно хмурясь, почти без замаха ударил меня в живот. Точнее замах был, только молниеносный. Я успел перехватить руку только потому, что поезд дернулся, и Лаурона толкнуло назад. Я вывернул запястье, но меня тут же повалили, ловко подставив подножку. Мы покатились по полу, пока я не подмял Лаурона, применив удушающий захват. Полузадушенный Лаурон вдруг рассмеялся, и я полетел через голову, подброшенный сильным и точным ударом ног. Отдышавшись, мы посмотрели друг на друга. Я рассмеялся, а брат с надутым видом уселся на полу.
– С добрым утром, - радостно заметил я, смеясь еще громче с надутого и недовольного лица брата. Лаурон хмыкнул:
– Ты точно старше меня? И вроде как умнее?
– ядовитый прищур. Меня охватил приступ острой нежности. Странно, сейчас я узнавал в этом хмуром язвительном парне своего брата, и мне было хорошо.
– Это как посчитать. Моя биография имеет некоторые, как бы точнее выразиться... Ммм... недосказанности, - промычал я, откусывая яблоко, валяющееся со вчерашнего вечера на столе. Силна притащила из вагона-ресторана, куда я не удосужился вчера пойти, оставив себя без обеда. Желудок громко протестовал. Да и вообще, хотелось уже помыться в горячей ванне... Хогг, я совсем отвык от роскоши!
– Интересно, можно ли использовать имя Хогга как ругательство?
– вслух поинтересовался я. Лаурон, зашнуровывая сапог, пробурчал:
– Лично я бы использовал как ругательство имя Виктор. Хогг лично мне ничего плохого не сделал, зато Виктор...
– я вздрогнул. Конечно, Лаурон имел в виду, что я разбудил его, да еще и таким весьма неприятным образом. Вот только он прав. Я сотворил больше зла, чем Хогг. И мне страшно смотреть, во что превратилось Центральное Княжество. Потому что все это - дело моих рук. Чтобы отвлечься, я спросил: