Исход. Апокалипсис в шляпе, заместо кролика
Шрифт:
– А какова вероятность того, что этот человек при виде нас, не впадёт на наш счёт в заблуждение, а точнее, не перепутает нас? – спрашивает молодого человека его сосед и не из прежнего своего независимого вида положения, а он развернулся к нему и заглянул ему в лицо. И вот тут-то молодой человек вдруг обнаруживает, что его сосед и по совместительству собеседник, до чего схоже в одежде с ним приодет. И хотя он видит в нём только то, что сверху, он не сомневается в том, что и всё что ниже также выглядит, как и у него. К тому же ботинки он уже видел, и теперь только догадался, почему они остановили на себе его взгляд – они своей похожестью и заворожили его взгляд и мысли, пытающиеся разобраться, что их так в этих ботинках насторожило. А оно вон что оказывается.
Ну а что насчёт самого этого собеседника, то, как уже стало понятно и это было дано понять, то он был знаком молодому человеку на скамейке. Ну а само знакомство с ним произошло путём стольких стечений обстоятельств, и возможно что, невероятных случайностей и событий, решивших настоять на этой встрече, что впору говорить об их предопределённости и ни в коей мере не о случайности всего произошедшего.
Так вначале они друг на друга натолкнулись в поезде и при этом не кратковременно, столкнувшись в тамбуре, когда один выходил из туалета, а другой заждался этого по сидельца и надолго его запомнил, а определённо памятливо, раз между ними произошёл свой знаковый разговор. Затем, когда их дорожки разошлись по причине разности пункта конечного следования, они спустя долгое время, достаточное для того чтобы забыть об этой встрече и можно было считать, что уже встретиться не реально, да и зачем это нужно, опять же вдруг сталкиваются друг с другом на одной из городских дорог, в парке. И эта встреча только удивляет и пока что мало что объясняет, хоть и начинает видится со своим судьбоносным подтекстом, о котором если задуматься, то ещё больше возникает вопросов, чем ответов на них. А вот говорить о том, что если звёзды зажигаются, то это кому-то нужно, здесь совершенно не в тему, да и причём тут звёзды, когда встреча произошла днём, а пить до звёздочек уже и сил нет.
Ну и как завершающий штрих этого неожиданного во всех смыслах знакомства, эта третья, сегодняшняя встреча, которая кардинально отличалась от двух прежних встреч тем, что она была спланирована не судьбой или случаем, а о ней позаботились сами участники этой встречи, где один обозначил своё место нахождение, а второй, если у него возникнет необходимость в этой встрече, всегда сумеет первого там найти. А тут к тому же всё так удачно совпало, где второму участнику этой встречи, тому, у кого возникла необходимость в ней, а не тот, кто свои точные координаты нахождения в такое-то время, там-то обозначил, как раз и понадобилось в это место прибыть и там усилить для себя необходимость с кем-нибудь переговорить.
Ну а почему так сложно ведётся об этих людях повествование, без использования их имён, тогда как было куда как легче их понимать и идентифицировать с именами, то дело в том, что и они об этом удобстве насчёт друг друга не позаботились с самой первой встречи. А когда второй раз встретились, то за всем этим постигшим их удивлением, опять не поспешили демонстрировать в себе эту, здорово живёшь, культурность. Да и в общем, их и так всё устраивало и совсем не чувствовалась необходимость называть друг друга по именам, когда одного «ты» было достаточно.
Ну а на третьей встрече, можно сказать закрепляющей всякое знакомство, с переходом на новый уровень общения, как-то вообще не пристало что-то менять в своих взаимоотношениях, так удачно приведших к этой встрече. И если бы чего-то было не так, и была какая-то недоговорённость, то эта встреча и не состоялась. А раз она состоялась и прямо сейчас происходит, то какая быть может идти речь обо всех этих условностях, придуманными людьми сами себе на уме, теми же джентльменами. Коих на дух не переносят эти встретившиеся меду собой люди, явно мыслящими иными категориями ума и культуры.
– Эти джентльмены в своей родословной не знают никакой меры, а как любят перед всеми другими джентльменами выпендриваться своим титулами и связями, в том числе и не брачными, то тут если бы не придуманный ими самими этикет и желание других джентльменов на том же перечислении своих титулов настаивать, то им бы давно морду набили. А так они, чувствуя прописанными законодательными актами поддержку своей говорливости, пока не выговорят все свои титулы, то и не успокоятся. – Примерно так они рассуждали.
– Я и герцог, – с напыщенной физиономией, примется перечислять свою титулованность, и так уж и быть, самобытность, этот джентльмен, – и кавалер таких-то и таких степеней внимания к своей персоне со стороны Её величества. Плюс ни в коем случае нельзя забывать о подвязке, которую я ношу всегда с собой. Мало ли какие бывают случаи, и она всегда может пригодится великосветской даме, оставшейся без чулок, когда её муж нежданно из похода возвращается, и практически сразу, после того как только кратко представится перед незваным гостем (джентльмены никогда не говорят о себе пунктуально, то есть напрямую, а лишь только со стороны), этим много титульным джентльменом: «Сэр, в первый раз вас вижу у себя дома и в спальне моей супруги, Анны, прошу великодушно меня извинить за эту спонтанность и спешку мыслей, я только что с дороги. Будем знакомы, я сэр Баламут, большое сердце. Рыцарь без страха и упрёка со стороны незамужних великосветских дам», не дожидаясь от него своих должных пояснений (видно, что устал с дороги и ему желается по скорее во всём разобраться, чтобы пригласить этого незваного сэра выкурить по трубке под рюмку коньяка), требовательно смотрит на свою супругу, Анну, – это значит так ты встречаешь в моё отсутствие столь приятных гостей?! Вообще отбилась от рук, паскуда, стоя перед ним в одном неглиже, – и само собой начинает в лице негодовать, заметив недочёты в её внешнем виде.
– Если уж так спешила приветствовать этого столь приятного во всём джентльмена, – вон как он хладнокровно себя держит и даже глазом не моргнул, когда я тут заскочил с саблей наголо, а он стоит только в одних подштанниках, сразу видно благородство, – то тогда почему не натянула на себя чулки, которые придают столько эффекту. – Переполнился негодованием на Анну её доблестный супруг, сэр Баламут каких в Йоркширских лесах редко встретишь.
И вскоре бы Анне несдобровать, не найди у себя в кармане подвязку этот не представленный сэру Баламуту сэр. – Позвольте не объясняться и не объяснять, возможно превратно вами понятую ситуацию с вашей супругой, в таком непозволительном виде представшей перед своим доблестным супругом, нежданно-негаданно вдруг домой заявившемся. – Обратился к сэру Баламуту этот позабывший вдруг о всех своих титулах и представлениях сэр. – Такое положение вещей не требует для себя объяснений и пояснений, когда и так всё предельно ясно для бесконечно уверенного в себе, честолюбивого мужа, не знающего поражений на любых фронтах, для которого любая тень сомнений в сторону его супруги недопустима (она своим недоверием порочит его славное имя и честь). И только для мужа и самого бесчестного, не имеющего никогда честного имени, и тогда, чего о нём заботиться, у него всё равно к тебе не будет никакого доверия и возникнут вопросы, потребуются объяснения. – Со скромным достоинством посмотрев на сэра Баламута, закончил свою речь скромно умолчавший свою роль во всём этот деле неназванный сэр.
Здесь сэр Баламут хотел было задуматься над скромностью этого сэра, но тот его опередил, преподнеся этот скромный подарок, подвязку, почему-то сэру Баламуту. А сэр Баламут, явно растерявшись, да и к тому же не нужно забывать о его долгой дороге, приведшей его в разрозненность мысли, берёт и не отказывается от этого подарка – возможно сэр Баламут ко всему прочему, крайне прижимистый человек, и не выпускает из своих рук, всё что в них попадает.
И вроде бы как ситуация разрешилась благополучно и сэры могут пойти выкурить по трубке табаку, а Анна, наконец-то, привести себя в должный порядок (в самом деле, сколько можно своим раздетым видом нервировать сэра Баламута, которому может быть неприятно видеть, как его новый друг, не представившийся сэр, смущается при виде всего того, что она тут выставила напоказ), но стоило этим великолепно себя чувствующим сэрам посмотреть на Анну, на которой от злости лица нет, где она переполненная негодованием на обоих сэров, не сводит своего взгляда с подвязки в руках сэра Баламута и совершенно не понимает, зачем она ему (хотя, конечно, догадывается, – леди Гамильтон задарить, – но сейчас, когда на ней чулок нет, она об этом с него спросить не может, а тот, что за невыносимый сэр, этим пользуется), как их и понесло в раскатистый смех.
А у Анны на фоне этого смеха закатилась своя смешливая истерика, которая привела к тому, что с неё начало сползать ночная рубашка и оголяться то, что вывело из себя сэра Баламута, вынужденного задержаться в спальне с леди Анной, которой, по словам сэра Баламута, срочно потребовалась хорошая трёпка, – сам видишь, какая невыносимая стерва, – в результате чего он пошёл на негостеприимный шаг и отправил не представившегося сэра одного на веранду, в одиночестве курить трубку.
Но мы слишком отвлеклись, углубившись в исторические аналогии и пора бы вернуться к нашим по особенному знакомцам, кто на дух не переносит всех этих джентльменов, из-за их не знающей меру удержи себя представлять и представляться. И при этом все эти джентльмены терпеть могут лишь только одно, когда только одни джентльмены о себе много возомнят и, перечисляя своих предков достижения, представляются. А спроси ты их о том, что они сами из себя представляют, то они и понимать вас уже перестали, носом от вас воротя, – я только свой йоркширский терьер понимаю и ко мне с вашим непонятным языком не следует подступаться. Я всё равно ничего не пойму и звать вас предпочитаю не знать и обходить стороной.