Искатель, 1996 №5
Шрифт:
В такси пахло сыростью, наверное, оттого, что пошел дождь. Кори взглянул на чешские купюры с изображением русского солдата с автоматом в руке, целующего пышущую здоровьем чешскую девушку-крестьянку.
— Вы американец? — сказал таксист. — Я догадался по тому, как вы одеты. Я работал в Нью-Йорке после войны, да вот свалял дурака, вернулся сюда навестить родителей, а обратно в Америку меня отсюда уже не отпустили. Нашим не понравилось, что я служил в Британских Военно-воздушных силах, ну, в общем, вы понимаете. Сначала меня послали на лесоповал, а потом разрешили работать таксистом. А знаете, какая у меня профессия? Фармацевт! Но им тут плевать на то, что вы знаете и умеете. Им лишь бы вы работали — и ладушки.
— А за что вас послали на лесоповал?
— Не захотел вступать в партию. Я не коммунист,
— Нет.
— А доллары не меняете? Могу дать по двадцать пять крон за доллар. В банке дают всего семнадцать.
— Я никогда не делаю ничего незаконного в стране, где являюсь гостем, — сказал Кори, поглубже пряча в карман чешские деньги.
— А что тут незаконного? — удивился таксист. — У нас все как-нибудь да плутуют, а то просто умрешь с голоду. Вы слышали когда-нибудь историю о двух американцах, которые прилетели в Пражский аэропорт и получили в бюро обмена валюты семь крон за доллар? Потом они пошли в банк, и там им дали по семнадцать крон, только за сумму побольше. После обеда они остались без единой кроны, пришлось им обменять пять долларов у официанта. Тот дал им по тридцать две кроны за доллар. А когда они вернулись в гостиницу, двое каких-то парней с черного рынка поднялись к ним и предложили за каждый доллар тридцать восемь крон. Туг один из них, из американцев, забеспокоился и говорит другому: позвоню-ка я в Нью-Йорк. По-моему, с долларом случилось что-то неладное, — таксист невесело рассмеялся. — Никак мне не удается выпутаться из затруднений, а ведь у меня еще есть и дети. Вы собираетесь в Подоли искупаться в бассейне?
— Хотел бы.
— Наговорил я вам тут лишнего, — сказал таксист, сосредоточенно глядя на дорогу, и поехал быстрее. — Так уж у нас повелось: повезет посадить в машину иностранца, так все уши ему прожужжим, душу отводим. Если наша система еще долго сохранится, вся страна станет одной огромной богадельней — вроде Польши. И это еще при том, что Чехословакия — самая богатая из всех социалистических стран. Вы никогда не бывали в Польше, Венгрии, Болгарии, или, скажем, в России? Вот где и вправду ни черта нет! Они приезжают к нам — так у них буквально глаза вылазят на лоб при виде наших товаров. Если эта система — будущее мира, лучше уж сразу сбросить на него атомную бомбу, и пусть он остается на съедение насекомым.
Такси ехало вдоль реки. Изящные шпили башен замка «Градчаны» стремились ввысь, впиваясь в дождливое небо.
— И подумать только, что это один из самых красивых городов мира, — с горечью сказал таксист. — А в самом деле, вы не обменяете пять долларов на кроны?
— У меня достаточно чешских денег, благодарю вас.
Таксист пожал плечами и вздохнул:
— Не везет — так не везет. И никогда не везло.
Они остановились перед большим зданием с флагами на крыша Вокруг здания раскинулись цветочные клумбы.
— Вот и Подоли, Олимпийский стадион, — сказал таксист и выключил счетчик. — С вас двадцать восемь крон.
Кори взглянул в грустные глаза таксиста и расплатился чешскими кронами, не поскупившись на чаевые.
— Спасибо, — сказал таксист. — Вас ждать?
— Не знаю, надолго ли я задержусь в бассейне, — ответил Кори и вошел в здание.
Просторные трибуны для зрителей окружали продолговатый бассейн, сверкающий зеленоватым блеском воды под прозрачной крышей. Эхо сотен голосов заполняло огромный зал сооружения, выстроенного для проведения Олимпийских игр.
Кори нырнул в подогретую воду и, сколько позволяло дыхание, оставался под водой. Когда же он вынырнул, кто-то столкнулся с ним и сильной рукой остановил на месте. Кори увидел перед собой улыбающееся лицо Вендтланда.
— Прошу прощения, — сказал Вендтланд, стараясь перекрыть голосом стоящий в воздухе гул и шлепая руками по воде. — Надеюсь, я не причинил вам боли?
— Нисколько, — ответил запыхавшийся Кори, ловя открытым ртом воздух.
— Останемся здесь, у нас очень мало времени, — Вендтланд поддерживал Кори, будто помогал ему оставаться на поверхности воды. Он наклонился к самому его уху: — Они не собираются отпускать вас отсюда, а пока вмешаются наши государственные органы, время будет упущено. Они поверили, что жена Мондоро вылетела в Прагу, и он захочет ждать ее здесь. Но она не появится в Праге. Сегодня ночью мы вытащим вас отсюда.
— Как?
— Вы получите инструкции. Строго соблюдайте их. Будьте осторожны у себя в номере, вас подслушивают. Увидимся ночью.
И Вендтланд глубоко нырнул. Минуту спустя Кори снова увидел его — выходящим из воды на противоположном конце бассейна.
Стайка шумливых подростков, плескаясь во все стороны водой, пронеслась мимо Кори, едва не задев его. Он медленно подплыл к краю бассейна и, выбравшись из воды, уселся на кафельный барьер.
Итак, он стал пешкой в игре, участвовать в которой не хотел, но из которой не мог выбраться самостоятельно. А началось все с его первого эксперимента на червях. Потом были опыты на теплокровных животных, например, на мышах и крысах. За ними последовали высшие существа — обезьяны. Кульминацией же стал эксперимент на человеке. Кори понимал, что перенос памяти — это лишь начало исследовательского процесса, который в дальнейшем может разветвиться на тысячи различных направлений. Поскольку молекулы РНК сродни вирусам — молекулам, окруженным протеиновой оболочкой, и в связи c тем, что вирусы — это паразиты, они могут начать бурно размножаться под влиянием того или иного стимула. Вирус РНК, несущий характерные особенности памяти, может быть выращен в культурах, а это значит, что идеи можно было бы поместить в лабораторные сосуды. Превращенные в порошок в потоке нагретого воздуха РНК можно было бы рассеивать над большими территориями, как, например, инсектициды. Вдыхаемые людьми, они воздействовали бы на человеческий организм, поражая клетки мозга, распространяясь по этим клеткам и захватывая все новые и новые участки мозга, влияли бы на процесс мышления. Что тогда могло бы удержать правительства разных стран от распространения дисперсных РНК, содержащих специально отобранные идеи? Их не удалось бы победить с помощью другого вируса, едва лишь эти РНК завладевали бы здоровыми клетками. Найдется ли тогда какая-либо защита от такого искусственного поражения человеческого сознания?
Обучение можно осуществлять путем инъекций или распылением в воздухе. Означает ли это, что, лишь вдыхая распыленные РНК, человечество превратится в сообщество эрудитов? Или будет состоять из фашистов, коммунистов, миролюбивых или агрессивных индивидуумов — по прихоти правительств?
Масштаб подобных фантастических перспектив казался безграничным.
Но если эта идея пришла в голову ему, размышлял Кори, она вполне может придти в голову и другим ученым: русским или, например, китайским. Тысячи биохимиков работают во всем мире над выделением, расщеплением энзимов, их сепарированием, оценкой их свойств, пытаясь овладеть их секретами. Успеху исследований способствует не только качество, но и количество экспериментов. И рано или поздно кто-то еще сумеет найти метод воплощения этих идей в действительность.
Пока что он, Кори, достиг наибольших успехов в трансплантации РНК в человеческий мозг и получил наиболее ощутимые результаты. Другие ученые были менее удачливы даже в опытах меньшего масштаба. Но долго ли быть ему впереди других?
Выйдя из плавательного бассейна, Кори сразу же увидел такси, на котором приехал сюда. Таксист все еще ожидал его и помахал ему рукой:
— Я знал, что вас надолго не хватит, сбежите от визгливой детворы, — весело крикнул таксист.
— Отель «Амбассадор», — сказал Кори, садясь в машину и устало откинувшись на спинку сиденья.