Искатель. 1963. Выпуск №4
Шрифт:
Мы до боли вдавливались в землю. Среди пулеметного шума, посвиста пуль и треска срезанных веток раздавались тихие стоны и проклятия. Я пополз в середину прогалины, там был куст и низина. Двое, тяжело дыша, ползли за мной. Один был ранен в ногу и с трудом волочил ее. Огонь утих, мы, трое, прижались друг к другу. Было невыносимо жарко, душно, хотелось пить. Между деревцев замелькали грязно-зеленые мундиры. Мы еще теснее сжались и стали стрелять, что-то крича. Мундиры все ближе и ближе: они кругом, везде. Двигались, сходясь к нам и выбрасывая поток пуль перед собой. Вот из-за кривой сосенки показался край каски, и я увидел дуло автомата. Я поднимаю ТТ, рывком нажимаю спусковой крючок. Осечка. Патрон уткнулся в патронник. Волнение вдруг пропало. Сломал веточку, стал поправлять патрон, как будто впереди много-много времени — длинная секунда. Я и он выстрелили одновременно, по правому плечу больно ударило, все завертелось в оранжевом тумане. Тысячи горячих раскаленных солнц придвинулись к лицу. Рот наполнился чем-то соленым. Надо мной склонились черные каски.
— Рус! Жив?
И голос издалека:
— Он только ранен.
Меня поворачивают, бинт плотно ложится на рану. Меня несут на шинели…
…Должен же он еще мигнуть. Я ждал. И пес мигнул и даже отвернулся. Я опустился на большой отрезок. Теперь я сидел на корточках, но пес не мигал больше. Сколько времени прошло? Согнувшись в три погибели, я со злостью смотрел в волчьи глаза. Капли пота щекотали брови и кончик носа. В щиколотках — невыносимая боль, сил уже совсем не было.
Пес зевнул.
Как во сне я почувствовал пол. Мышцы обмякли и расслабились. Сладкая волна покоя разлилась по телу.
Может быть, я спал, скорее дремал. На высокой белой горе стоял Андрей и махал вареной телячьей ногой. Я пополз к нему. Он стал спускаться бегом навстречу, протянув мне мясо, и вдруг вместо мяса — клыкастая пасть Лорда. Я очнулся. Сколько прошло времени?
Пес глухо зарычал. Наверное, скоро утро и придет Беккер. Надо подняться и быть в первоначальном положении, чтоб он ничего не понял.
Я снова упорно следил за псом, вот он дернулся и зевнул — вершок вверх..
Опять напряженная, неудобная поза. Попробовал шевельнуться, но он зарычал, хотя и не так злобно; еще вершок — и снова я надолго застыл в скорченном положении.
И вот, наконец, я снова, как вначале, припечатался к стене, руки плотно прижаты к телу. Щелкнул замок. Вошел Беккер, собака легла у его ног.
— Ну как, будешь говорить?
Я молчал.
— Хорошо, майн либер, посмотрим дальше…
Беккер с псом ушли.
Я сел на стул. Тело болело, особенно поясница и пятки, руки дрожали. Я задремал. Вошедший Эрих ткнул меня железной палкой.
— Ауфштеен! — вдруг дико закричал он и засмеялся. Он всегда смеялся, как идиот.
Я встал.
Он отвернулся и засвистел «Марианка, хает ду блонде харе».
Я стоял у стола. Потом он вытащил сигарету и закурил.
— Покурить, — сказал я.
— Кипу. — Так немцы называли окурок.
Он тянул ее долго, отдал мне маленький огрызочек — почти ничего.
Я потянулся к листу бумаги на столе.
— Ээ — хальт!
Он вытащил из кармана газетный листок, протянул мне и смотрел, открыв рот, как я завертел окурок.
Затянулся крепко, всеми легкими, все поплыло.
Я присел на стул.
Эрих ничего не сказал.
Вошел кривоногий Ивальд с баландой и тонким листочком хлеба. После еды меня сильнее потянуло ко сну, я с трудом боролся с дремотой. Прошло много-много времени. Эрих два раза ел бутерброды и пил кофе. Два раза Беккер заменял Эриха. Беккер сидел молча по полчаса, может быть больше, и уходил.
Вечером он выгнал Эриха и снова привел собаку.
Это была вторая ночь — я и пес.
Теперь я знал, что делать. Внимательно следил за ним. Через час он устал и начал мигать, а я рывками пополз вниз по стене. Глаза собаки как-то странно изменились. Я еще не понимал, что в них изменилось, но они были не те. Я гораздо быстрее сползал вниз.
Да, глаза собаки были не те.
Часа через два я опустился на пол и дремал по-настоящему.
Он тоже лег. Иногда он глухо рычал. Почему?
Я начал подъем часа через три вверх по стене рывками.
Он все время мигал, зевал и отворачивался. Я почувствовал: между нами протянулась незримая ниточка сообщества.
Утром, когда вошел Беккер, все было как вначале. Я стоял у стены не шевелясь, собака сидела напротив.
Мне показалось, что Беккер посмотрел на меня удивленно. Голодный, истощенный человек не спит две ночи.
У Эриха за целый день я стрельнул два окурка.
Когда мы остались с псом на третью ночь, я просто сел на пол и заснул, и страшный пес, которого ненавидели все пленные, зевнул и лег рядом.
Мне снилась Москва. Я ехал в трамвае, кто-то в кожаном пальто сел рядом, толкнув меня. Проснулся я рядом с псом. Он положил мне огромную голову на грудь и спал. Потом мы поднялись. Я стал к стене.
Утром Беккер долго и пристально разглядывал меня. Я тоже посмотрел ему прямо в глаза.
На четвертую ночь мы с псом только и ждали, когда щелкнет замок. Улеглись и дрыхли вповалку. Я положил голову на его мягкий, теплый бок, это было здорово. Я выспался, как никогда!
Беккер не вошел, а ворвался, бледный и даже без перчаток, а я стоял, плотно прижавшись к стене.
От растерянности он долго молчал.
— Ты будешь говорить?
Я сразу почувствовал неуверенность в его голосе, он как будто думал о чем-то постороннем и спрашивал механически. Я три часа простоял, но суп и хлеб мне принесли.
Потом Беккер сказал, что отправит меня в эсэсовские лагеря. Ои ходил по комнате взад и вперед.
— Ты совсем не спал? — вдруг спросил он.
— Нет, ни секунды.
— Ты не думай, что все кончено, я не дам тебе спать, пока не назовешь всех.
Он подошел ко мне и в упор смотрел на меня, ничего не говоря. Он долго смотрел.