Искатель. 1963. Выпуск №4
Шрифт:
— Мне страшно, — прошептал он, не глядя на меня. — Прямо кишки от страха переворачиваются.
Я повернулся к Марчелло.
— А ты смотри за Гуго. Все равно, если я сорву крест, расстреляют нас всех!
Я подбадривал себя, но на душе было муторно и тоскливо. Марчелло и Джулиано почти не нюхали пороха и думали только о доме. А я прошел плен, и меня приняли в подпольную группу. Но командовать, заставлять других мне не приходилось никогда.
Вдруг Марчелло вынул бритву, протянул мне и улыбнулся кривой, нерадостной улыбкой.
— Давай вместе…
Почувствовав бритву в руке, я сразу обрел решимость.
Я бросился к веревке и полоснул выше узла.
Джулиано вдруг повернулся и быстро пошел по шпалам. Марчелло смотрел в сторону Гуго и не шевелился.
Я догнал Джулиано, ткнул его кулаком в спину. Он резко повернулся, как будто сквозь него пропустили ток. Как сейчас помню его лицо — растерянное, испуганное. Он посмотрел на бритву в моей руке.
— Я боюсь, — тихо сказал он. — Они убьют нас…
Вдруг я увидел между вагонами Марчелло. В его руках был большой камень.
— Смотри за Гуго! — крикнул я Джулиано. Он торопливо полез под вагон и из-за колеса стал смотреть на немца.
Я быстро сделал свое дело и соскочил с подножки. Навстречу мне бежал Марчелло.
Мы схватили шпалу, подняли ее вдвоем и понесли. Ноги подкашивались, шпала казалась горой, взваленной на плечи, давила к земле.
Мы вышли вовремя. Гуго поднялся и оглянулся. Мы свалили шпалу. Джулиано подбежал и помог нам. Он совсем растерялся от страха. Бегал, мельтешил. Шинель его была распахнута, глаза стали безумными. Оставалось самое главное — снять полотно с крыши. Оно по краям прижато кирпичами.
Я подбежал к вагону и дернул за край полотна. Оно не поддавалось. Подбежал Марчелло и, оглянувшись по сторонам, стал помогать, но полотно не поддавалось. Джулиано бегал взад-вперед, ломал руки, бормотал что-то непонятное.
— Смотри за Гуго! — крикнул я.
Марчелло, наоборот, неузнаваемо изменился, движения его стали уверенны и спокойны, губы плотно сжаты, и мне, глядя на него, стало веселей.
Он подставил спину. Я влез на него и дотянулся до кирпича.
— Гуго! — вдруг истошным голосом закричал Джулиано.
Но я сбросил кирпичи, спрыгнул на землю, и мы начали тянуть, не обращая ни на что внимания. Азарт овладел нами — видно, Марчелло был такой, как и я.
Джулиано вылез из-под вагона, он плакал, что-то шептал, хватал нас за руки.
— Он идет… все пропало… конец!
Но мы уже сдернули полотно и стали его складывать.
Джулиано не выдержал, выскочил из-за вагона и побежал навстречу Гуго. Они столкнулись на полпути. Джулиано что-то кричал, махал руками, тянул Гуго за рукав, что-то доказывал ему.
Мы свернули белое большое полотно с крестом и засунули его за шпалы.
Из-за вагона выскочил Гуго, а с ним и Джулиано. Гуго бил его железной трубой, сипел и плевался.
Из их совместного визга я уловил, что Джулиано набросился на Гуго, требуя привести четвертого пленного, а то тяжелые шпалы трудно таскать втроем.
Джулиано кричал, визжал от боли и от страха, что Гуго застанет нас за упрятыванием полотна.
Гуго совсем взбесился и стал похож на собаку. На его губах выступила пена, лицо посинело. Он брызгал слюной во все стороны и норовил ударить побольней «эту проклятую итальянскую свинью».
Джулиано увертывался, бросая свое хлипкое тело из стороны в сторону, падал и, елозя на коленях, запутывался в длинной шинели.
Я с волнением следил за взглядом Гуго. Конец веревки болтался так явно, что не заметить его было трудно.
Один Марчелло был спокоен. Но лицо его стало белее полотна. Потом мы понесли шпалу, а за нами, спотыкаясь о камни и рельсы, трусил Гуго. Он забегал вперед, пропускал нас, оставаясь сзади, тыкал в бок Джулиано, мне и Марчелло проклятой трубой.
Послышался гул самолетов и разрывы зениток. Гул быстро приближался.
Из-за бугра вынырнули два самолета, они шли прямо на состав.
— Ложись! — крикнул Джулиано не своим голосом и побежал по рельсам, подальше от оборванной веревки.
Я и Марчелло бросились за ним.
Гуго остался на месте и лег в кювет прямо против вагона.
Самолеты пролетали над нами вдоль железнодорожного полотна. Мы лежали, тесно прижавшись друг к другу, молчали. Хотелось сказать что-нибудь хорошее, успокоить Джулиано, приободрить. Я похлопал его по плечу и сказал: «Молодец!» Больше ничего. Он не ответил, повернул свое маленькое личико и попытался улыбнуться, но улыбка не получилась. Большие черные глаза смотрели испуганно, веки дрожали. По-моему, он и сам не рад своему животному страху.
Самолеты вдруг развернулись и пошли на восток. Мы проводили их глазами и переглянулись. Конечно, мы все думали об одном, теперь выхода почти не было, свои самолеты или фашистские — все было смертью.
Самолеты улетели, стало тихо-тихо, даже ветер перестал.
— У моей маленькой Лючии большие черные глаза и небольшой ротик. Сильвия самая красивая в деревне. Солнце там, — сказал вдруг Марчелло и протянул руку на юг.
И вдруг я снова услышал далекий самолетный гул. Мы привстали и прислушались. Гул приближался. Вот оно! Я понял это сразу. Я всегда чувствовал настоящую опасность. Посмотрел на Марчелло и по выражению его лица понял: что-то случилось. «Ну, пропали!»
Гуго подошел к нашему подопечному вагону и сейчас держал в руках отрезанный конец веревки. Конечно, он сразу все понял!
Вдруг — Гуго, как зверь, бросился к принесенной куче шпал и стал ворочать их. «Разыскивает полотно с крестом!» — мелькнуло у меня в голове.
Самолетный гул перешел в свист, и сразу с трех сторон над составом пронеслись бомбардировщики.
Джулиано прыгнул в кювет, выбрался из него и побежал к воронке. Самолеты делали боевой разворот для атаки на эшелон. В воздухе стоял сплошной рев моторов и свист. Вот они пошли в атаку; мы, замерев, смотрели на Гуго. Он, не обращая внимания на самолеты, с остервенением разбрасывал шпалы. Кепка слетела, волосы растрепались. И вот в его руках белый сверток! Кинулся к вагону, — на ходу разворачивая полотно. И вдруг мы увидели то, чего я не забуду никогда: маленький, тщедушный Джулиано бросился к Гуго и вцепился пальцами в его горло. Гуго и Джулиано упали, покатились по земле.