Искатели счастья
Шрифт:
Иной раз, чаще после покаянной ночной молитвы, время прекращало секундное тик-так, ежечасное бом-бом, в последний раз громыхало суточным двенадцатикратным боем и затихало. Наступала вечность и захватывала меня, и направляла меня в поток. Я плыл по этому струящемуся потоку счастья, золотистому, полному ароматного радужного света, в котором радостно купались и другие люди, братья мои и сестры. И всегда в такие моменты приходила мысль, как сходит откровение на детей Божиих: «Если есть поток счастья, то существует и Источник его, Который до времени скрыт от чувственного созерцания земных людей. Но Он существует,
И тогда я открывал дверь моего дома и говорил: «Войди, Господи, очисти меня от скверны и стань самым желанным гостем!»
И тогда я открывал дверь моих глаз и говорил: «Войди и сюда, Господи, разгони мрак души моей и ослепи меня сиянием славы Твоей!»
И тогда я открывал дверь моего разума и говорил: «Войди и сюда, Господи, и просвети мой ум светом Твоего Евангелия!»
И тогда я открывал двери сердца своего и говорил: «Приди сюда, Господи, ибо здесь дом Твой, который Ты сам сотворил и оставил мне для Своего посещения!»
Как учат святые отцы, для вхождения в вечные чертоги Царствия небесного необходимо совлечь ветхого человека с грехами, страстями, нечистотой похоти и гордости житейской и облечься в нового, подобного Христу. Мне этот процесс представлялся удушением в себе самом – как сказал Высоцкий - «того, который во мне сидит и считает, что он истребитель», то есть моего мрачного двойника, сотканного из моих грехов. Поначалу-то это казалось простым, особенно во время поста, когда я отсекал от себя все мирские привязанности и развлечения, тем самым давая простор вечной моей составляющей - челоВЕЧНОсти.
В первый день поста я отключал телевизор, задвигал в дальний угол детективы, романы, книги «культовых и знаковых» авторов - и обкладывался Библией, Псалтирью, Житиями святых свт. Димитрия Ростовского, «Добротолюбием», «Лествицей», «Невидимой бранью» и книгами, в которых рассказывалось о жизни современных святых. Не отвлекающийся на светские развлечения разум впитывал светоносные слова, как сухая губка драгоценную влагу. Мною овладевал голод, который испытывает «алчущий правды», который как известно насытится в Царствии небесном. Через неделю-другую с брезгливой неприязнью посматривал я в сторону светских изданий и даже покушался на аутодафе, то есть попросту собирал книги в суперобложках в объемную китайскую сумку.
Потом, разгорячившись, отправлял туда Пушкина за «Гавриилиаду», Толстого за написание своего еретического евангелия, Гайдо Газданова за написание речей мастеру масонской ложи, Чехова за атеизм, Иосифа Бродского за насмешки над православием и Есенина за «Инонию» и «молиться не учи, не надо, к старому возврата больше нет»… И выносил в прихожую для последующего удаления из дома и погружения в мусорный контейнер. Наутро сумки у входной двери я не обнаруживал, а Юля, опустив глаза, признавалась, что перенесла книги и разложила в своей комнате. Утром перед работой я не обнаруживал в себе пророческого вопля «Порождения ехидны! Кто внушил вам бежать от будущего гнева? ...Уже и секира при корне дерев лежит: всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь». (Матф. 3;7-10). Утром я был вял и малодушен, «бездомен и смиренен», поэтому молча пожимал плечами, чмокал жену в щеку и выбегал из дому.
Но этот самый ветхий человек во мне только прикидывался удушенным. О, нет! Его предсмертные судороги с закатыванием выпученных глаз и испускание тленного амбре рано - ох, как рано!
– меня успокаивали, вселяя надежду на вот-вот наступающую персональную святость. После окончания поста, уже к концу Светлой седмицы, вдоволь находившись по гостям, страдая от переедания и похмелья, я перетаскивал детективы и романы, «культовых и знаковых» в свой кабинет и не без удовольствия зачитывался тем, что недавно почитал за мусор.
Конечно, со стыдом возвращал Пушкина за «Пора, мой друг, пора», Толстого за гениальное описание русской жизни, Гайдо Газданова за «остаточное православие», кормление нищих за свой счет, Чехова за душевный лиризм и снисхождение к убогим, Иосифа Бродского за его «Сретенье», «Рождество» и Есенина за Русь, наполненную колокольным звоном, где в небесах горят звезды-свечи, а во Вселенной совершается космическая Литургия в унисон с земным богослужением на Святой Руси…
Юля никак не комментировала это и не пыталась по-женски подчеркнуть свою мудрую практичность, и лишь едва заметная улыбка Моны Лизы, мерцающая на ее личике, и без слов обнаруживала внутреннее ликование.
Тогда я снимал с полки стеллажа папку с письмами Настоящего читателя и вновь и вновь перечитывал его добрые и мудрые слова. О, эти письма, написанные четким округлым почерком, с рисунками, газетными вырезками, цитатами, особо ценные из которых мэтр обводил красным фломастером!.. Старик в них не только делился своим опытом, но спрашивал советов, изящно шутил и, конечно, рассказывал об одиночестве и разрушительной работе старости. Нет, он не жаловался! Скорей, как исследователь-биолог, чуть отстраненно, даже с самоиронией, описывал состояние здоровья и ощущения увядающего тела. Несколько раз в его письмах звучала мысль: «Не знаю, что бы я сделал с собой, чтобы прекратить эти мучения, если бы не моя вера в милость Спасителя, которая – слава Богу – не оставляет меня».
…И вот, как-то раз придя домой, я обнаружил на рабочем столе письмо старика, которое стало последним. Еще не распечатав конверт, лишь коснувшись пальцами прямоугольного куска бумаги, я понял, что это прощальное письмо.
«…Если ты читаешь это письмо, значит меня уже нет на земле. Поверь, мне бы очень не хотелось, чтобы в твоих воспоминаниях я ассоциировался с мертвым, разлагающимся трупом, лежащим в деревянном ящике… Пусть мое тело закопают родичи и соседи. А ты, Юра, будешь читать мои письма и вспоминать своего убогого старого друга живым, каковым я и останусь на самом деле. И будешь молиться о моем упокоении, а я каким-то образом попробую отвечать тебе добром на добро за твои посильные молитвы.
В заключение, должен поделиться с тобой своими, так сказать, итоговыми наблюдениями. Сейчас я понимаю, что Господь меня вёл за руку по земной жизни. И книги стали частью этого пути. Я не могу не быть благодарным Спасителю за это. Ну что ж, пусть книги… лишь бы с Богом, лишь бы с Ним и к Нему. Конечно, для спасения души вполне достаточно небольших знаний, заключенных в Катехизисе. Но, видимо, так уж устроено наше сознание, что нам постоянно требуется подпитывание веры через рассудок, чтение книг.