Искра
Шрифт:
Рванул чёрный вихрь, да так, что серый снег поднял позёмкой. От ледяного ветра в лицо у Искры слёзы брызнули - но на душу покой сошёл: Ворон летел.
До входа в ущелье долетел и сел на каменный выступ совсем рядом - громада крылатого мрака. Покосился на Искру мерцающим глазом:
– Пришёл, значит?
– Пришёл, - сказал Искра.
– Вот я. Всё дам, что захочешь взять. Но скажи, можно ли злобную нежить навсегда отвадить от стойбища моих родичей?
Ворон голову склонил набок - насмешливо:
– Навсегда - нет. Надолго - да. Ты
– Ты не поможешь мне?
– спросил Искра - без особой надежды. И так получил немало.
– Нет, - ответил Ворон.
– У каждого - своё дело.
– Что мне дать тебе?
– спросил Искра.
– Храни моих детей, - сказал Ворон и взлетел.
Всё объяснил. И пообещал. Духи между словами говорят больше, чем словами. Понял Искра - и страх отступил.
Присел Искра на корточки, обнял клубящийся снег:
– Милый мой друг, маленький келе, найдёшь ли по следам тордох Кровавого Мора? И туда ли Лихорадка сбежала?
Кивнул медвежонок, как человек - и побежал по снегу, похожему на пепел. И Искра побежал за ним, не отставая.
Бежал Искра, как во сне - и жалел, что тянет его вниз человеческое тело, что лететь он не может. А расстояния в Нижнем мире всё так же обманны, воздух густ - не вдохнёшь вдоволь, холод сквозь парку пробирается до самых костей. Кажется, вон она, Песцовая река, тускло блестит среди серых холмов - рукой подать... а Искра из сил выбился, пока добирался до пастбищ Кровавого Мора.
Без оленей. И без полётов. И маленькая нежить, келе-сплетники, из-под ног его порскали, словно евражки. Но всё-таки добежал он до раздвоенной сопки, на которой из серого снега человечьи пальцы растут - а вокруг неё стадо дохлых оленей пасётся.
Увидали Искру мёртвые пастухи - и перепугались, и обрадовались.
Тот парень, из детей Нерпы, у кого одежда красными узорами вышита, только руками развёл:
– Сёп-сёп... Пришёл, значит? Не бывало такого, чтобы живой человек сам, по доброй воле, под землю спустился.
Стоял Искра рядом с мертвецами - и не было в его сердце страха, одна жалость, боль душевная.
– Пришёл, - сказал он.
– Один пришёл, но уйду вместе с вами. За вашей свободой я пришёл. Заставлю Кровавого Мора вас из рабства отпустить - чтобы смогли вы снова на свет родиться, в Срединном мире жить, под солнцем.
Подошла к нему молодая рабыня - стан тонкий и косы, словно густая тень, чёрные, да лицо посерело, иссохло, будто палый лист, кости кожу рвут. Погубил Кровавый Мор её красоту, жизнь её весёлую отобрал - и сжал Искра кулак на рукояти ножа в ярости.
– Пришёл, дитя огня, - сказала рабыня.
– Это ты - шаман, что сестре Кровавого Мора глаз выжег? Нынче она у брата в тордохе сидит, детские сердца ест да плачется на судьбу свою несчастную. Пообещал Кровавый Мор, что кожу с тебя сдерёт и новые плеки сошьёт ей.
Рассмеялся Искра - зло:
– Сестре его один глаз выжег - ему самому оба вырежу. Позабудет
Покачала головой рабыня:
– Не спеши, великий шаман. Нынче гуляют они. Упьются кровью допьяна - легче тебе будет с ними справиться. Ты с пастухами останься да на тордох смотри. Станут злобные твари пьяны, как туши выпотрошенные - брошу я в холодный очаг прядь своих волос. Как синие искры из ондигила полетят - так и иди.
Взял Искра мёртвую девушку за руку - ладонь её понюхал, хоть кости сквозь гнилую плоть просвечивали, словно жерди - сквозь худую ровдугу.
– Ты, сестра, скоро из-под земли, словно птица, выпорхнешь. У добрых людей на свет родишься, снова красавицей станешь, за богатыря замуж выйдешь, солнце тебе улыбаться будет. Это не я говорю, это сама судьба тебе скажет.
Понял он, что мёртвые - друзья ему, что помогать ему станут, чем смогут.
Присел Искра на склоне сопки - и тут же понял, как устал: в сон его потянуло. Подозвал он тогда к себе медвежонка - верного друга и обнял его за шею. От ледяного холода медвежонка-метели мигом проснулся Искра. Из благодарности каплю крови дал ему, медведям дал, что рядом, на склоне, прилегли - и куклу из-за пазухи вынул.
– А тебя, - спросил, - чем угостить? Что ты такое? Келе ты - или просто тепло Кедровкино?
– Крошкой варёного мяса меня угостить бы, - хихикнула кукла.
– Жаль, оставил ты еду в Срединном мире, не иначе - решил, что тебе, как шаманской песне, еды не надо.
Вздохнул Искра - и впрямь не подумал он о еде, а в Нижнем мире лишь мертвечина и пепел. Погладил он куклу пальцем по кусочку меха, что волосы ей заменял:
– Вернёмся домой - не крошкой тебя угощу, а целой миской. Потерпи, маленькая подруга, - и снова куклу под парку спрятал. Тепло от неё было.
Долго ли Искра сидел на склоне сопки - не помнил он, только показалось ему, что на плеках его и на полах парки серый мох пробиваться начал. Тьма вокруг тихими голосами шепталась, в чёрной воде Песцовой реки что-то белое мелькало, словно рыбьи кости... И вдруг резануло щёку Искры холодом.
Вздрогнул он - и понял, что спал. Верный друг медвежонок это заметил - и ледяным языком в щёку Искру лизнул. Очнулся Искра и тут же на тордох Кровавого Мора посмотрел - а из ондигила синие искры летят.
Вскочил Искра на ноги - и сердце у него похолодело.
Ни уголька у него нет. Как же...
Но тут шевельнулась за пазухой кукла, шепнула:
– Не сомневайся, Искра. Ты сам - огонь, - и показалось Искре, что слышит он голос Копья: "Не трусь, названый сын, сердце в кулак сожми. Вот бубен тебе - для шамана оружие и голос".
Вдохнул Искра поглубже - и пошёл к тордоху, что человеческой кожей покрыт.
Выскочила к нему навстречу рабыня.
– Пришёл!
– шепнула, и мёртвые глаза у неё надеждой загорелись, как у живой.
– Зови теперь своего отца, Искра. Сожги это поганое гнездо - пусть пепел по ветру разлетится.