Искры гнева (сборник)
Шрифт:
— Ханум [15] Хрыстя, — сказал тихо Захарка, — я знаю, зачем ты пришла. И знал, что ты придёшь. О тебе говорил мне казак Головатый, когда был здесь на похоронах деда Петра.
Захарка умолк, вздохнул. Сказал несколько слов по-татарски. Но тут же спохватился.
— Я, ханум, сделал так, как приказывал мне мой покойный хозяин, побывал в городе Изюме.
— Ты узнал, где он?.. Что с ним?.. — придвинулась к Захарке Хрыстя, догадавшись, зачем он ездил в Изюм.
15
Женщина,
— Узнал. Только лучше бы, ханум, мне тебе об этом не говорить.
— Говори! — воскликнула девушка. — Говори!
— Тогда знай. Твоего Семёна и других узников, которые сейчас там, в Изюмской крепости, скоро погонят в Крым, наверно в Кафу. — Помолчав, Захарка тихо добавил: — А оттуда, кто знает, может быть, и в Стамбул…
— В Крым, говоришь? — не веря своим ушам, переспросила Хрыстя. — Ты это твёрдо знаешь?
— Да, твёрдо!
— Нужно преградить дорогу! — решительно проговорила Хрыстя.
Захарку удивила смелость, уверенность девушки. Он припомнил, как недели три-четыре тому назад здесь, на этом дворе, покойный Пётр Скалыга и казак Головатый говорили о делах пастуха и солевара Семёна и девушки Хрысти. Семён с компанией смельчаков пугал панов и всяких богатеев. Затем был коварно схвачен, зверски избит и посажен в тюрьму. На защиту юноши и на борьбу с богатеями смело встала его невеста Хрыстя. Она пыталась освободить Семёна из Торской тюрьмы. Но не успела. Его оттуда перевели. И вот теперь он находится в Изюмской крепости.
— Его можно спасти? Скажи, можно? Кто нам поможет? Ты знаешь кого-нибудь в Изюме?.. — снова заговорила взволнованно Хрыстя.
Но как она ни допытывалась, Захарка не обнадёжил её возможностью спасения Семёна. Сказал только, что из Крыма гонят большой табун лошадей. И что, когда они прибудут в Изюм, тогда на юг погонят узников. И ещё сказал, что скоро они вдвоём с нею поедут в Изюм. И там, несомненно, узнают обо веем. Но отправятся только тогда, когда он из Изюма получит знак, что можно выезжать.
Гонец, которого ждал Захарка, прибыл ночью. Это был мальчик лет десяти — двенадцати, босой, без рубашки, в мохнатой татарской шапке и в овчинном тулупе. Тулуп защищал его от холода, а подвёрнутые полы служили вместо седла.
Влетев во двор, мальчик защёлкал пеньковым арапником, затарахтел кнутовищем в двери.
На шум из хаты вышли Хрыстя и Ганка. Но мальчик не стал даже разговаривать с ними. Когда появился Захарка, он сказал ему:
— Гости прибыли, — затем тут же повернул коня и помчался обратно в Изюм.
Восход солнца Хрыстя и Захарка встретили в слободке вблизи Изюма, в одном из татарских домов.
Когда солнце достигло зенита, Захарка осторожно, крадучись стал пробираться зарослями по-над берегом Северского Донца к условленному месту — развесистому чёрному тополю, где должен был встретиться с Гасаном и узнать от него, кто именно эти "прибывшие гости". О том, что они из Крыма, — он догадывался, даже был уверен в этом.
Крымский калга-бей [16] и изюмский полковник Фёдор Шидловский никогда не виделись. Но знали заочно друг друга хорошо, даже подружились, а потом, вследствие
16
Наместник хана.
Это случилось после того весеннего неудачного набега татар на Слободскую Украину, в том числе на городки Тор, Изюм и на село Маяки. Среди пленных из разбитого грозного и хищного чамбула, среди тех, кто не пошёл ко дну Северского Донца и кто не погиб в песках под Изюмом, был и сын калга-бея. Жадный до денег и драгоценностей, полковник Шидловский воспользовался возможностью получить за него хороший куш. Нескольких пленных татар он отпустил на волю, даже способствовал, чтобы они скорее добрались до Крыма. Пленные должны были передать калга-бею, что его наследник жив-здоров, обут и одет, но очень скучает по родным и по Кафе. И если отец желает увидеться со своим сыном, и ещё с несколькими знатными мурзами, то пусть не поскупится и присылает в Изюм пятьсот золотых дукатов, сотни две аршин хорошего бархата, пряностей и двух немых молодых слуг-телохранителей.
Кое-кому из приближённых полковника это условие казалось нелепой блажью. Но Шидловскому очень хотелось, чтобы его, войскового бригадира, владетельного магната, охраняли безъязыкие прислужники, как это заведено в Турции, у богатейших крымских мурз и в диванах, где вершат правосудие. Это очень хорошие слуги, и можно быть в полной уверенности, что такие телохранители не разгласят ни единой тайны.
В начале лета, когда рощи стали ещё более таинственно привлекательными, а на лугах и поймах поднялась, высокая трава, которую уже можно было косить, когда зацвела рожь и начали наливаться прозрачно-жёлтым соком вишни, в Изюм прибыл небольшой, в несколько человек, отряд татар. Встречали их далеко за околицей городка. С завязанными глазами провели около башен, рвов, каменных и земляных валов крепости.
Шидловский принимал мурз в просторной светлице с двумя удлинёнными и узкими, как бойницы, окнами. Он сидел на табурете за столиком, около окна, откуда хорошо было видно гостей и двор вблизи замковой башни, из которой начинался вход в эту светлицу.
На большой узорчатый ковёр, поджав по-мусульмански в белых шерстяных носках ноги, сел упитанный, в расшитой шёлком и золотом тюбетейке седобородый татарин. Это означало, что он не только главное доверенное лицо, а и самый старший среди присутствующих здесь, так как, по мусульманскому закону, бороду имел право носить только тот, кому уже за пятьдесят лет.
Рядом с седобородым умостился дородный, в широких полосатых шароварах, в белой, распахнутой на груди рубашке и накинутом на плечи, сшитом будто из густо сплетённой сети халате молодой таган-бей.
Бросив острый взгляд на Шидловского, бей окинул затем взглядом увешанную дорогими коврами и рушниками светлицу и, не показывая удивления или какой-либо заинтересованности, вдруг застыл, словно задремал.
Сзади двух мурз, тоже подобрав под себя ноги, примостился драгоман — переводчик — Юхан, русый, средних лет, длиннолицый, с бритым подбородком, одетый в татарского покроя халат, на голове — чёрная, расшитая белыми нитками тюбетейка, лицом он очень напоминал обыкновенного сельского парня со Слобожанщины.