Искушение леди

Максвелл Кэти

– Никогда! – Он испуганно отшатнулся. – Этого никогда не случится.

Марми решительно наступала на него.

– Лорд Тони, пожалуйста. Я знаю, как нелегко вам было поверить ей. Я позволила вам и миссис Персиваль… – Она запнулась, подбирая нужное слово.

– Поиграть в свою игру, – невыразительным тоном подсказал он, используя ее же выражение.

– Но ведь на самом деле это была не игра, не так ли? – парировала она. – Я уже очень давно не видела, чтобы вы доверяли другому человеку, пусть даже совсем немного.

– И меня с легкостью

обвели вокруг пальца, ты не находишь? Я выставил себя круглым дураком.

– Это все любовь. Время от времени она заставляет всех нас вести себя непредсказуемо.

– Любовь? – Тони презрительно скривился. Любовь – это игра для глупцов, никчемное чувство, опасная эмоция. Именно она привела его отца к помешательству. – Я не люблю ее.

Марми поняла, что зашла слишком далеко. Она умолкла, обхватив себя руками за плечи. Тони не знал, почему она ничего не ответила и не возразила ему. Хотя сам он совершенно определенно больше не собирался распространяться на эту тему.

– Очень хорошо, я понимаю, – наконец еле слышно высказалась Марми, даже не пытаясь скрыть разочарование. – Вы и так уже чересчур отложили свою поездку в Алдер-Хаус. Вероятно, это к лучшему, что вы расстались.

Тони что-то невнятно пробурчал в ответ. Он чувствовал: что бы он ни сказал, она все равно ему не поверит. Любовь! Какая нелепая мысль!

Улыбка у Марми получилась грустной и понимающей, как будто она легко читала его мысли.

– Позвольте мне заняться вашим ужином, милорд. – И она направилась в дальнюю часть дома, на кухню.

А Тони не двинулся с места. Он напряженно размышлял.

Вполне возможно, им двигала не любовь… но ему, вне всякого сомнения, нужна была Деб. А что, если Марми права и она влюбилась в него? Ее настроение резко изменилось после того, как он сделал ей предложение. Так что мысли Марми о том, что и у Деб есть гордость, вполне имели право на существование.

Дела могли задержать его в Йоркшире на несколько недель. Кроме того, если Деб поймет, что беременна, он может ей понадобиться, а пройдут недели, а то и месяцы, прежде чем он получит от нее весточку. Очень важные месяцы.

Он не мог оставить ее одну в этом мире. Особенно если Марми права и Деб испытывала к нему намного более глубокие чувства, чем хотела показать. В конце концов, большую часть жизни он и сам скрывал свои истинные чувства, и если вспомнить поцелуй, который она подарила ему на прощание… Что же она пыталась сказать на самом деле?

Тони прошел в кухню, где обнаружил Марми, вместе с миссис Франклин инспектирующую огромный кусок окорока. Роальд выкладывал на тарелку холодную говядину.

– Я уезжаю, – объявил Тони. – Сделайте мне несколько бутербродов с мясом, я возьму их с собой.

– Уезжаете в такой поздний час и не поужинав, милорд? – всполошилась миссис Франклин.

– Еще нет и четырех пополудни. Кроме того, мне нравится путешествовать по ночам.

– Но дорога в Йоркшир после таких дождей может оказаться непроходимой, – напомнила ему Марми.

– Я

еду не в Йоркшир, а в Лондон.

Тони заметил торжествующие взгляды, которыми обменялись женщины, но он был слишком поглощен собственными мыслями, чтобы придать этому какое-либо значение.

Он должен найти Деб.

Он должен разыскать ее.

А когда он ее отыщет, то потребует объяснить, что означал тот прощальный поцелуй.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Первое впечатление, которое осталось у Деборы от Лондона, – оглушительный шум и толпы людей. Вокруг нее царил настоящий бедлам, какофония большого города – тысячи людей кричали, ругались и торговались одновременно, а вдвое больше животных лаяли, ржали и блеяли. И этот неумолчный гул пронизывал стук колес катившихся по узким улочкам экипажей.

Глядя из окошка почтовой кареты на это столпотворение, Дебора изумлялась тому, что еще никогда ей не приходилось видеть ни такого количества прохожих, ни столь живописного смешения форм, размеров и цветов их одеяний. По тротуару важно шествовал мужчина с трубкой в зубах и – подумать только! – с попугаем на плече. Важная дама, формы которой угрожающе выпирали из портшеза, недовольно покрикивала на носильщиков, которые, по ее мнению, двигались слишком уж неуклюже и неторопливо. В толпе среди взрослых шныряли мальчишки, и Дебора, глядя из окна экипажа, заметила, как один из них ловко очистил карман какого-то зеваки. Она хотела окриком привлечь внимание прохожих, но было уже слишком поздно. Толпа поглотила и воришку, и его жертву, причем пострадавший так ничего и не заметил.

Впрочем, Деб еще не настолько пришла в себя, чтобы пускаться на поиски приключений. Всю дорогу до Лондона, едва только почтовая карета выехала со двора гостиницы в Дерби, она тихонько плакала, пребывая в крайне расстроенных чувствах. Прочие пассажиры утешали ее, бормоча соболезнования и будучи твердо уверенными в том, что она оплакивает кончину близкого родственника.

В каком-то смысле их предположения соответствовали истине.

Отказавшись от предложения Тони, она совершила самый трудный поступок в своей жизни. Искушение принять его было слишком велико, и теперь даже гордость служила ей слабым утешением.

Дебора с нетерпением ожидала, когда же упадет в объятия Лизбет, чтобы выплакаться, – но при этом не собиралась рассказывать сестре о том, что с ней произошло. О нет, эта тайна принадлежала только ей, ей одной.

В Лондоне одна из пассажирок, пожилая дама, путешествовавшая с внуками, заметив растерянность и смущение Деборы, сжалилась над ней. Она помогла молодой женщине нанять коляску, которая отвезла ее к дому Лизбет и Эдмонда, расположенному в небогатом, но приличном квартале неподалеку от Нью-Роуд. Возница запросил возмутительную сумму в двенадцать шиллингов. Дебора начала опасаться, что с такими ценами ее скромных средств надолго не хватит.