Искусство невозможного (в 3-х томах)

Березовский Борис Абрамович

— причем начиналось все спокойно, как всегда в английском театре,

— а заканчивалось все эмоциями совершенно бешеными.

— Я не могу вас не спросить о вашем саде. Потому что мы видели недавно по ТВ, как вы замечательно сажали деревья. Увлеклись ли вы садоводством и зеленые ли у вас пальцы, как говорят англичане? То есть копаетесь ли вы в земле?

— Я совершенно не увлекся садоводством. Вот господин Лобков предложил мне снять вот эту программу «Растительная жизнь», и я даже вначале решил, что это просто шутка. Но так как я знаю Павла Лобкова как очень серьезного человека, я ему, безусловно, не мог отказать. Это был единственный случай, когда я превратился в садовода за последние 40 лет, не

считая тех времен, когда у родителей был участок в 6 соток и я там вместе с ними тоже сажал деревья. Я могу сказать, что это меня не сильно увлекает, хотя тот парк, не сад, который мне достался в наследство от предыдущих хозяев, действительно очень красивый, ухоженный и ему действительно очень много лет.

— Спасибо большое! Я последнее только хочу сказать, что вы своего рода современный Герцен в нашем представлении. Вы сохраняете традиции русской эмиграции в Лондоне?

— Я не пытаюсь как бы следовать традициям, которые есть знание. Я пытаюсь следовать традициям, которые есть мое ощущение жизни. И безусловно, здесь, в Лондоне, я остаюсь русским человеком, без сомнений, так, как я ощущаю себя, как я ощущал себя в России. И в этом смысле ничего не изменилось.

15 апреля 2003 г. Комсомольская правда (частично), Москва. Полностью публикуется впервые

КАК Я ОБЕДАЛА С БЕРЕЗОВСКИМ И КАК БОРИС АБРАМОВИЧ НА ЖУРНАЛИСТЕ «КП» СЭКОНОМИЛ

Корр.: Вы можете не думать о глобальном?

БЕРЕЗОВСКИЙ: Я вообще никогда о глобальном не думаю.

— Потому что вы мне интересны как человек.

— Подождите, вам интересен человек, который не думает о глобальном?

— Да, конечно. Будем говорить о птичках, цветочках и бабочках.

— Я думаю, на самом деле, всегда только об одном… Знаете, как в том анекдоте? «А я завсегда о бабах думаю». Никаких других мыслей вообще нет в голове.

— Я хотела попасть к вам в дом не для того, чтобы проверить, есть ли у вас пыль под диваном и какой скелет в каком шкафу сидит. Хотя один сундук меня бы все-таки интересовал. Сундук с масками Путина.

— Нет никаких масок. Знаете, вообще все было очень просто. Я бегал, я каждый день бегаю по утрам в лесу. Второго апреля утром в половине девятого я бегаю по лесу. А перед этим встречался с адвокатами, они предполагали: будут такие вопросы. Я подумал: как мне все надоело со всеми этими вопросами… И стал думать, что бы такое сделать? Бац, правильно. Масочку. Почему? Потому что я считаю, что все это фарс. Все, что делает Путин. Не знаю, разрешит ли ваша редакция это опубликовать.

— Попробую.

— Вот видите, раньше бы сказали: «Конечно разрешит!», а теперь сказали: «Попробую»… Путин, все его окружение, которое я очень хо-

рошо знаю, все их ходы с точностью до миллиметра понимаю, потому что никогда в своей жизни они сами ничего не придумали. Ничего! Они ничего придумывать реально не в состоянии. К сожалению, это мои друзья. Поэтому мы и были друзья: один умеет придумывать, другие — исполнять. Я подумал, что все, что происходит, — это фарс. Вот вы предложили: давайте, Борис Абрамович, не о высоких материях, давайте по-простому, о птичках, о бабочках, о девочках. А я вам говорю, что все очень просто: бегаю, вокруг бабочки, птички. Все такой фарс. А как бороться с фарсом? С фарсом можно бороться только фарсом. Все бессмысленно по-другому. Я думаю: ну хорошо, тогда вот так. Я позвонил по поводу этой маски в девять часов утра, а в пол– одиннадцатого уже суд. Мне уже маску нужно. Я позвонил секретарше: «Милочка, будь любезна, купи маску Путина где-нибудь». Она: «Да, Борис Абрамыч, сейчас поеду». Поехала. Звонит: «Что-то там проблема, Борис Абрамович, маски нету Путина». И тут я вспоминаю про Добби. Это такое животное, которое очень похоже на Путина. Даже были споры, чуть

ли в суд не хотели подавать на Гарри Поттера. Путина может не быть маски, но Добби должна быть где-то. И эта несчастная девушка поехала. А потом я звоню еще одному своему сотруднику и говорю: «Слушай, там Милочка не может найти маску ни Добби, ни Путина, вытащи мне из Интернета либо Путина, либо Добби, либо двоих сразу и наложи одну на другую». И на самом деле это маска Путина и Добби одновременно.

— А на что вы ее надели?

— Очень просто, там есть резиночки такие.

— На бумагу распечатали?

— На бумагу распечатали, взяли пластиковую, я могу даже вам ее показать.

— Можно я вас щелкну?

— Не меня, а Добби.

— Вместе с маской, таким-то вас еще никто не видел. Подержите их вместе.

— Что значит «вместе»? Давайте лучше я вас сниму. Или боитесь? А опубликуете?

— Я вообще ничего не боюсь.

— Надевайте.

— Но никто же не поймет, что это я.

— А вы колечко покажите. У вас такое приметное колечко. Не публикуйте лучше, не надо. А то вас с работы уволят. Сто процентов! Не сразу. Но через некоторое время.

— Да, где-то я вообще слышала, что связаться с Березовским — это значит поставить крест на будущем. Это правда?

— Напротив, поставить крест на настоящем.

— То есть?

— То есть Березовский — это будущее.Вы сказали: связаться с Березовским

— поставить крест на будущем, а я сказал: связаться с Березовским

— поставить крест на настоящем во имя будущего.

— То есть вы — это будущее?

— Конечно. Вы разве не помните, что так происходило всегда? 96-год

— это будущее? 99-й год — это будущее? Не настоящее. Правда?

— Это прошлое все-таки, я бы сказала.

— По отношению к 2003 году. Но декабрь 2003-го еще не наступил.

— По части того, почему я так расстраиваюсь, что мы с вами не обедаем у вас дома. Прежде всего я хотела оценить ваш вкус.

— Потрясающе! Посмотрите, что я только что записал. «Вкус — это персональная таблица Менделеева». Интересная мысль, как мне кажется. Почему персональная таблица Менделеева? Потому что вкус мы формируем самостоятельно. Тело не мы формируем, а наши родители. А дальше — мы сами. Это фантастика! Вы говорите то же самое слово, которому я только что пытался дать определение…

— Кто-то с кого-то считывает информацию.

— Господь Бог. С одной стороны, есть общие рамки, которые задаются извне, — генные. А с другой стороны, в эти гены мы вкладываем вполне конкретную персональную картинку. Гены сами по себе персонифицированы, но к этому мы еще добавляем опыт. Самый тривиальный пример — котлеты, которые недавно наш великий президент предложил отделить от мух, а Леня Парфенов даже показал, как это делается. Так вот: на самом деле котлеты каждая семья, каждая женщина, точнее, готовит свои. У одной больше свинины, меньше говядины, у другой — другие пропорции. Третья больше хлеба кладет, потому что на мяса денег не хватает. Те котлеты, которые готовила моя мать, кардинально отличались от тех котлет, которые готовила моя первая жена.

— А вторая и третья?

— Они уже не готовили. Вторая готовила, третья — нет. Мои дети старшие обожают только те котлеты, которые готовила моя первая жена. И не любят те котлеты, которые готовит моя мать. А я, напротив, не могу есть котлеты, которые готовила жена, а обожаю котлеты, которые готовила моя мать. Мой вкус складывался, как кирпичики, из моего персонального жизненного опыта. А потом, исполь-

зуя это, я стал определять, что хорошо, а что плохо. Вот — хорошо, потому что эти элементы, которые были сформированы моей жизнью с детства, оказались доминирующими. Они развились от слова «хорошо». А вот то, что не так, это слово «плохо», или невкусно. Интересно, на самом деле, да?…