Искусство провокации

Сад Герман

Перелистывая архивные тома и читая страницу за страницей, Трошин поймал себя на мысли, что в рядах троцкистов были не только агенты НКВД, которые выполняли свою работу, но и агенты нацистов. Тут у Сергея что-то заклинило: а зачем, собственно говоря, при таком обилии сотрудников НКВД в Испании, их безумной борьбе с троцкистами, еще и Конраду заниматься тем же самым? Значит, его задачей было либо физическое устранение руководящих лиц движения или, вероятно, какое-то еще более серьезное дело. Ведь, вот же, написано, что среди ярых догматиков-сталинистов были такие одиозные фигуры, как Вальтер Ульбрихт (будущий лидер ГДР), в ту пору руководивший подразделением НКВД, которое охотилось за немецкими, австрийскими и швейцарскими «троцкистами» уже непосредственно внутри республиканских интербригад. Получается, что НКВД делало одно дело с Гитлером: делало все возможное, чтобы республиканцы не смогли победить и к

власти пришел генерал Франко! Сталин ведь тоже знал, что Франко не фашист, а националист, что абсолютно соответствовало политике сталинского руководства и чуть было не скопировано с методов «наведения порядка» в СССР. Трошин ни минуты не мог подумать, что все это происходило из-за какой-то фантастической глупости советского руководства! Они ждали развития событий. Этим-то и объясняется столь долгое отсутствие реакции советского правительства на события, происходившие в Испании. И только в октябре тридцать шестого, когда Сталин понял, что в Испании в игру вступил Гитлер, что события уже не напоминают революционную ситуацию в России в начале века и Франко пошел не по тому пути, как ожидалось, он выступил с открытым письмом к руководству испанских коммунистов: «Освобождение Испании от ига фашистских реакционеров является не только внутренней заботой самих испанцев, но и общим делом всего прогрессивного человечества».

До Сергея начало доходить, что Конрад, находясь в ближнем кругу Льва Троцкого, не только подрывал троцкистское движение изнутри для НКВД, но и создавал себе алиби для нацистов, как ярый противник сталинизма. Это уже не просто глубокое внедрение в фашистские круги — это серьезное положение в самых высоких слоях новой германской власти. Скорее всего, ему было доверены какие-то операции СС в Южной Америке. Хотя, может быть, уничтожение Троцкого было санкционировано и в Берлине после начала долгожданного и активного движения Сталина навстречу Германии (австрийский художник мог слегка помочь грузинскому священнику!), которое и состоялось чуть ранее непосредственного устранения Троцкого. Больно уж странное совпадение — в августе тридцать девятого подписывается пакт «Молотов-Риббентроп», а ровно через год, в августе сорокового, Рамон Меркадер убивает Льва Троцкого. Желания Сталина и Гитлера совпали и уже, казалось, ничто не мешает двум львам договориться. Проблема лишь в том, что по законам природы — два льва договориться не могут. А ведь, выступая перед высшим командованием вермахта 22 августа 1939 года — всего за сутки до подписания пакта о ненападении между Германией и СССР, Гитлер заявил: «Сталин и я — единственные, кто видит будущее. Через несколько недель я протяну Сталину руку на общей германо-русской границе и вместе с ним предприму раздел мира».

Но на поле играли не правительства Германии и СССР, а лидеры, которые делали в этой игре ставку на секретные операции и свои тайные службы: СС и НКВД. Гитлеру был нужен СССР, как союзник; Сталину в этой же степени был нужен Гитлер. Цель у них была одна, методы одинаковые, да только пути достижения этой цели разные: Германия предполагала, договорившись с СССР, положить к своим ногам Европу — Сталин думал о том же. Когда в июле сорок пятого на Потсдамской конференции глав держав-победительниц кто-то спросил у Сталина, какие чувства он испытывает, когда советская армия стоит у ворот Берлина, он многозначительно ответил: «Царь Александр Первый дошел до Парижа...» Трошин сделал неутешительный для себя вывод: впервые он столкнулся не с тайным агентом НКВД, а с непосредственным участником серьезной политической игры, которая решала судьбы мира. Он понял, где надо искать теперь Конрада — в Аргентине. Понял он еще и то, что Конрад — это не один человек — это многоходовая сложная и опасная игра советской разведки во многом направленная против своего же правительства. Понял он и то, что игра началась снова: Конрад вновь потребовался КГБ для сумасшедшей чехарды, в которой завязнут многие правительства мира. Спустя десять лет после окончания страшной войны, вокруг новой Германии опять витают духи современных провокаторов и интриганов. Трошин понял, что от него хотят: Конрад был так глубоко «зарыт под землей», что он должен, как медиум, вытащить на свет дух прошлого — мир остался недоволен результатами дележа имущества поверженной Германии.

17.

В центре Амстердама много стоянок такси особенно перед отелями и Центральным вокзалом. Но я не люблю такси. Я вообще не люблю автомобили: они грохочут, визжат, гадят и мешают гулять. В городе такие узкие улочки, что бывает одной фруктовой повозке с повозкой торговца рыбой не разминуться. Стоят, ругаются и не уступают друг другу ни полметра булыжной мостовой! В такие моменты мне нравиться наблюдать не за торговцами:

поругаются и разойдутся, а вот жители, которые высовываются из окон, и прохожие, которые останавливаются и начинают рассуждать между собой — кто из них прав — гораздо интереснее. В городе слишком скучно, потому что слишком тихо, слишком чисто, слишком сытно, слишком уютно, все — слишком!

Я люблю вечером выйти из дома и взять со стоянки свой велосипед. Он прикован железной цепью к дорожному столбику у самой обочины (мой столбик номер тринадцать). До ближайшего брюн-кафе совсем недалеко и можно было бы встретиться с Моник там, но город-то маленький, а хозяин ближайшей пивной знает меня давно. Ему, конечно, все равно — с кем я встречаюсь, но если я буду не с девушкой, а, предположим, с мужчиной, или с девушкой, но ему совершенно незнакомой, то он, чего доброго, решит, что я или стал педиком (ему-то что — пожалуйста! Только интересно!), либо подцепил что-то новое, что он еще не пробовал. Замучает расспросами! У людей, которые много пьют пива происходит отупение мозгов, да и живот на остатки этих мозгов начинает давить.

Я доеду на велосипеде до Лейдсеплейн, оставлю его там на платной стоянке (всего-то 5 гульденов в час), пересяду на прогулочный катер, который довезет меня до Центрального вокзала, возьму билет до Утрехта, войду в купе и увижу Моник. Она — потрясающая женщина, она не только курит «Корону», которая своим размером напоминает прилично выращенный фаллос, но и не носит нижнего белья. Вообще и никогда не носит. Говорит, что в Китае женщины засовывают такие сигары себе в промежность и дымят ими, как плохо отрегулированные двигатели внутреннего сгорания. Я был в Китае, но никогда не видел там хороших гаванских сигар! Моник всегда врет.

«Моник прекрасна, Моник чудесна, Моник, тебя я та-а-ак хочу!» — французская песенка времен второй мировой войны крутилась у меня в голове, пока я брал билет и выходил на платформу. Как только вышел — понял, что действительно неплохо было бы! Ладно, там будет видно. Девушка эта из породы злобных тварей, которых не уговаривать надо, а уворачиваться — откусят что-нибудь к чертовой матери!..

Я так и знала, что ты, паршивый полукровка, даже один тюльпан даме не принесешь! — Она сидела на кресле, сбросив туфли и подобрав ноги под себя. Если бы на ярко-желтой шелковой блузке были швы — они треснули бы очень давно под напором такого бюста!

Что ты, милая Моник! Ты когда-нибудь видела меня с цветами? Скажи, а что ты ешь такое, что твоя грудь растет с каждым разом минимум на один размер? — Я сел в кресло напротив Моник. Поезд тронулся, в купе горел неяркий свет — стало очень уютно. Она сидела, укрывшись клетчатым пледом. В купе стоял весьма легкомысленный аромат — через плотную завесу французских духов пробивался неясный сладковатый запах. На столике перед девицей лежал изящный серебряный портсигар, украшенный разными полудрагоценными камешками.

Моник, радость моя, где же твои сигары? И что это такое ты куришь? Смотри, на этот аромат сбегутся все полицейские Нидерландов.

Дон, кажется я на свободной территории! Что ты хочешь испугать — ЭТО?! — Моник сбросила плед и встала, причем сразу в такую позу, что попытаться ее описать очень трудно! Ну, вот, приблизительно, так. Правая рука чуть согнута и открытой ладошкой — лежит на правой части задницы; левая рука локтем чуть повернута в мою сторону, согнута и лежит на верхней части левого бедра — чуть-чуть вперед; корпус тоже слегка наклонен вперед и влево так, что левый сосок почти уткнулся мне в правый глаз и я им уже ничего не видел; подбородок чуть вздернут, а голова легка повернута вправо и вверх; полные губы приоткрыты, хищно поблескивали белые зубки и виден был розовый язычок. Да! Чуть не забыл! Юбку Моник, видимо, забыла на предыдущей остановке, а про белье я уже говорил. Вот в такой позе она замерла, а я правым глазом заметил, что в том месте, где тело расходится надвое, виднеется кончик еще одного такого же розового язычка — вот только зубов видно не было.

Дорогая, не надо так нервничать! Если полицейские и появятся, то им придется занимать очередь в конце состава, зато у меня будет хороший финансовый год.

Нахал, хам, сволочь, фашист, полукровка, идиот и предатель! — Моник плюхнулась в кресло, но перед этим я успел таки укусить ее за сосок. — Ты — педик! Точно! Ты — педик.

Моник! Приличная девушка не должна вот так вот сразу набрасываться на мужчину, который не только еще не выпил чай, но даже не предложил девушке сделать ему минет. Сколько раз я говорил тебе, что это отпугивает мужчин! Им может показаться, что девушка слишком доступна, а это может привести к непоправимым последствиям. Например, тебя могут изнасиловать и, вообще, ты можешь простудиться! Кстати, избавься от привычки постоянно высовывать свои языки — это неприлично. Людям может показаться, что ты дразнишься!