Искусство провокации
Шрифт:
Сначала я платил чиновникам и офицерам генерала Хосе Урибуру. Это был первый из длинной череды военных переворотов в Аргентине. Тогда пошла мода на военные перевороты. Люди, почему-то думают, что люди в погонах смогут их не только защитить, н и накормить — вранье! Военные готовы идти в бой только если знают, что в казне есть деньги на их содержание, а в городах, куда приведут их грязные сапоги, много жратвы и девок. Солдат должен быть сыт, но нигде не говориться, что солдат должен сам думать — как бы накормить кроме себя и еще кого-нибудь!
Потом, когда в сорок третьем, после очередного переворота к власти пришла очередная кучка спасителей, и в сорок шестом, когда горячий почитатель Муссолини взошел на первый пост в государстве, я уже платил чиновникам и офицерам правительства генерала Хуана Доминго Перона и неврастеничкам из женского комитета Евы Дуарте. Я никогда и ничего у них не просил — я просто за них платил: всегда приятно создавать себе должников. Они начинают со временем мучаться от этого, а вы ничего не просите — пусть увязнут. Растите их жадность, лелейте их мерзкое самомнение, а когда придет время — используйте их без остатка. Они вам все отдадут, лишь бы вы
Это было очень смешно, но очень доходно для меня, потому что приезжающие не были бедны: они везли с собой контейнеры, которые приходили морем. Самое смешное было в том, что эти контейнеры, набитые доверху всякими ценными вещами со всех стран мира, которые покорили армии вермахта, приходили в маленькие и большие порты побережья Аргентины на американских и английских военных кораблях. У меня же в друзьях-должниках (хотя свои долги здесь никто не признает — все считается подарком) было несколько чиновников порта и таможни. Я знал о каждом корабле самое главное: списки пассажиров. Что они там с собой везут не мог знать никто, но по бывшему положению мирного эмигранта-пассажира в СС, гестапо или вермахте можно понять главное — сколько он везет! Таможня только констатировала прибытие груза, а в графе «Есть ли запрещенный к ввозу товар — Да или Нет» всегда стояло — «Нет». Все товары классифицировались, как «товары народного потребления», которые и потребил избранный немецкий народ.
Я получал информацию, но ничего не брал, потому что каждое такое судно встречали крепкие ребята из местного управления полиции — очень похожие на сотрудников СС. Я составлял картотеку, которая впоследствии мне помогла создать широкую сеть аукционов по продаже всяких безделушек в виде произведений искусства из Петергофа и Лувра. Участники этих аукционов сами отдавали некоторые свои вещи, чтобы не погореть. (Скажите, откуда в Аргентине, в домах немецких семей так много старинных безделушек и янтаря?) Но самое главное, что я делал — я составлял списки людей, которые обосновывались в Аргентине и продолжали жить как в Германии: широко, открыто, устраивая шикарные банкеты и приемы, гуляя по неделям, выдавая своих юных фрейлейн за своих же адъютантов. Правда, было одно отличие от происходящего ранее в Германии — все стали сеньорами — все в одночасье превратились в Мигелей, Хуанов и Карлосов. И даже между собой (что значит дисциплина!) никто не называл друг друга «герр».
Когда очень долго человек чувствует себя победителем, это становиться ощущением банальным и обыденным и хочется каких-то перемен в своей жизни. Говорят, что жизнь можно улучшать до бесконечности — думаю, что это не так. Квартира, еще лучше квартира, дом, потом коттедж, потом вилла, еще больше вилла — что дальше? Дом на Капитолийском холме? Эйфелеву башню? Кремль? И человек уткнулся в стенку — это финал собственного благополучия. Тогда некоторые начинают заниматься благотворительностью. У людей это называется: вспомнить о Боге. Ха! Люди делятся деньгами вовсе не потому, что они вспомнили о Боге и не потому, что их заела совесть: сколько несчастных вокруг. Да плевать они хотели на несчастных. Их никто не любит. На самом же деле все очень просто: люди привыкли тратить деньги, привыкли все покупать. А когда настало время, что покупать нечего, потому что все есть, люди начинают тратить деньги на нищих. Они не покупают себе память в веках: никто о них не будет помнить. Ни один, поднявшийся за счет пожертвований, человек никогда не станет вспоминать, кто ему помог, потому что это стыдно — никто не хочет вспоминать, что не сам встал с колен! Просто люди привыкли тратить и занимаются благотворительностью из собственной привычки ежедневно тратить деньги. На одном приеме я сам слышал разговор двух уважаемых господ, которые мерялись величиной суммы взносов в благотворительные фонды, как если бы речь шла о яхтах: у кого яхта дороже. Им нравится выкинуть значительную сумму и при этом не пострадать финансово.
Но когда все хорошо — людям становится плохо, потому что скучно. Наиболее приличные уезжают в деревню и там проводят свои дни в покое и блаженстве: перестают ездить на шикарных авто (в деревне это просто не удобно), отпускают на волю девок, оплатив потерю их невинности (если она и была) сполна, и выращивают капусту. Но таких мало — большая часть сходит с ума от наркотиков и алкоголя, изводя свою физиологию до истощения всякими новомодными препаратами в целях поднятия женских тяжестей в виде грудей и задниц. Они не доживают до старости — они ее и не хотят, а ведь только в старости покой! Когда тебя уже не волнуют ни политика, ни курсы валют, ни бляди с подиума, ни костюмы от модных портных. Тебя волнует восход (как он красив!) и заход, который всегда может стать последним и поэтому кажется самым прекрасным в жизни. И я хочу такой старости, когда все оставят меня в покое, когда дети вырастут и уйдут в свои дома, которые я постараюсь им помочь купить, если только у меня будут дети. Когда девки перестанут меня волновать и мне не захочется больше платить за их сомнительные услуги, шмотки, обеды, духи и косметику, которой становится все больше на их потасканных лицах. Когда я перестану все время чего-то хотеть и начну обладать тем, что есть вокруг меня: воздухом, водой, солнцем, дождем и травой. Когда правительства и шпионы станут только буковками на газете, которой я буду подтирать свое дерьмо — я стану самым счастливым человеком. Но до этого надо постараться дожить.
...Прибывающие бывшие
А я им и не возражал. Не нравится Израиль — пожалуйста, мне все равно — мне там не жить — там арабы близко, а они меня раздражают тем, что им можно иметь сорок жен, а мне только сорок любовниц (жены обходятся дешевле), а это — обидно! К сорок пятому году у меня уже была такая картотека на фрицев, что будущие дивиденды меня вполне устраивали. Тем более, что бизнес с приездом немцев на их новую родину, стал еще более успешным: статьи расходов резко сократились, а доходные статьи стали расти не по дням, а по часам. Дело в том, что за информацию я уже не платил — они сами совершенно бесплатно друг про друга такое рассказывали, чтобы представить своих соплеменников совершенными нацистскими демонами, что я только диву давался. Например: прихожу в дом на авенида де-Майо к сеньору Хуану Марии Эстебану (бывшему фон Мейеру) и предлагаю ему несколько историй из его недавней прошлой службы в пражском гестапо. Все красиво оформлено, с фотографиями повешенных, личными подписями и приказами, а также копией решения военного трибунала о его розыске. Сеньор Эстебан пугается, а я, чтобы завтра проснуться здоровым, заверяю его, что некие бывшие единомышленники хотят его смерти. Я отдаю ему все эти документы, но вижу как работают его мозги: он отходит от первого испуга и перестает видеть во мне шантажиста. Он лихорадочно пытается понять: кто из его знакомых хочет создать ему проблемы. Он рассказывает многое из того, чего нет в моих досье на этих людей. Он топит своих, а я ухожу его другом, который не хочет ему зла. Я не боюсь, что он расскажет им про меня — он уже слишком много рассказал мне о них. Лично мне эти люди не нужны — я не вершу правосудие и меньше всего похож на судью. Но они нужны английской и американской разведкам, а мне нужны их безделушки, которые я выставлю на аукцион. Вернее, это они сами в счет взноса в благотворительный фонд, выставят их на мой аукцион. А я на эти деньги куплю очередную партию товара, выручку от которой вложу в предвыборную кампанию какого-нибудь парламентария, ну, скажем, в той же Австрии (то есть, куплю себе немного политики), проверну пару серьезных операций, а потом продам все это по сходной цене какой-нибудь разведке. Все ведь в жизни зависит от обстоятельств этой самой жизни!
Все мои мысли по поводу скорого моего визита в Аргентину сейчас, в пятьдесят пятом году, связаны не только с тем, что Моник наконец-то выдала обещанную информацию по «коллекционеру», у которого есть, вывезенные из Голландии, эскизы Рембрандта к «Ночному дозору». Я собираюсь посетить бывшие владения еще и потому что хочу пообщаться кое с кем по поводу проблем в Германии. Активность русских как-то спала и надо подкинуть им работы, а то они там, на Лубянке, совсем заснули после ухода Берии. Я ведь уезжая из Аргентины в пятидесятом (когда понял, что всему когда-нибудь приходит конец) в Нидерланды, купил пару гостиниц в самом центре Буэнос-Айреса на дорогой пешеходной улице Флорида через подставную фирму в Швейцарии, так что это вроде инспекции — как там мои гостиницы? Мне надо разбудить КГБ и заставить нервничать их нового резидента в Буэнос-Айресе.
А почему это в разведке так мало женщин? Я все-таки больше всего люблю работать с женщинами. Работать надо только с женщинами, потому что мужчины грубы, глупы и завистливы. Работать надо с женщинами, потому что кроме пользы ты испытываешь еще и удовольствие, а бывают случаи, что и удовлетворение. Если женщина с тобой спит, если она уверена, что ты ее любишь, если она считает тебя своим любовником (а многим дамам этого уже достаточно, чтобы перестать что-либо понимать вообще), щедрым на свой член и кошелек — она эту тайну будет хранить вечно и никогда тебя не продаст. Главное правило в этих играх: никогда не злите женщину! Когда она вам надоест, сделайте так, чтобы она вас бросила, тогда она всегда будет вас жалеть и любить, как бывшего любовника. А в этой категории взаимоотношений еще больше преимуществ, чем в прежней: не надо тратить физических сил (только финансовые) на ее надоевшие прелести. Женщине надо давать все, что она хочет и тогда, когда она хочет — после этого она будет делать то, что хотите вы. Хочешь — она будет шпионить, хочешь — будет предавать, хочешь (только из любви к тебе) — она будет спать с десятью самыми грязными мужиками на свете сразу. Сначала вы приручаете женщину, а потом вы ее используете, потому что она — жертва по своей натуре и это ей нравиться. Но никогда не переоценивайте своих возможностей и, упаси вас Господь, недооценивать ее способностей. Один неверный шаг — она ваш враг, а это залог и гарантия вашей гибели. Агрессивнее женщин, хитрее, злопамятней и извращеннее только гиены. А так, это самое жестокое, но прекрасное животное на свете. Нацисты — дети по сравнению с женщиной! Потому что они поступали глупо, тупо и прямолинейно. Если бы Гитлер был женщиной, а в СС и гестапо руководили тоже женщины — никто не справился бы с ними. Новые амазонки превратили бы в концлагерь для мужчин весь мир. Их бы не интересовало: евреи, китайцы, французы или славяне. Они оставляли бы в живых только самых сильных и способных к детопроизводству особей мужского пола. Господь хранил и этого не случилось.