Искусство умирать
Шрифт:
Она расставила Ваньку и отключилась.
– Я сказал то, что хотел сказать.
Все молчали.
Прыгать буду с высоты – в морге классные цветы…
Так запел Ванька.
Вечером Икемура зашел к Орвеллу. Орвелл лежал и читал кого-то из древних поэтов.
– Это что за книжка?
– Кольридж. Сказание о старом моряке.
– О чем это?
– О больной совести.
– Ты не можешь говорить понятнее?
– О том, что прощения не бывает. Даже за ошибку.
– А еще понятнее?
– Попробую
А ветра не было совсем, но мой корабль летел.
При свете молний и луне вздохнули мертвецы.
Они задвигались, вздохнув, потом приподнялись, и их не двигались зрачки, и было страшно как во сне при виде вставших тел.
– Это невозможно понять, – сказал Икемура, – и тем более невозможно запомнить. Я удивляюсь – такие вещи должны быстро умирать, ведь я не смог бы повторить этих стихов, даже если бы разучивал их три дня подряд. Я удивляюсь, как такая книжка смогла пережить столько веков. А ты как думаешь?
– Я думаю, эта книжка написана так, что она не сможет умереть. Даже тогда, когда люди совершенно разучатся понимать ее. Она живет совсем независимо от нашего понимания.
– А, значит это кибернетический фокус, или что-то такое, – сказал Икемура.
– Зачем ты пришел? – он закрыл книжку и сел. – Четыре поколения моих предков занимались лингвистикой, поэтому я и знаю что такое больная совесть.
Икемура взял книжку в руки, повертел и отдал:
– Я не умею читать таким шрифтом. И я пришел поговорить не о древностях, а о серьезном деле. Исчез реликтовый меч. Надеюсь, ты его не брал?
– Что???
– Значит не брал. Остаются двое: Гессе и Бат. Помоему ясно, кто из двоих сделал это.
– Ты хочешь сказать, что Бат взял меч, чтобы…
– Чтобы захватить власть. Сегодня он собирался убить тебя. Ведь Коре уже нет. А теперь исчез меч.
Это было обвинение в бунте, слишком тяжелое обвинение. За участие в бунте полагалась шоковая смерть – высшая мера наказания на Земле. Поэтому бунтовщики никогда не сдавались. Гораздо легче умереть в бою, чем от болевого шока.
Икемура вдруг стал неприятен как скользкая болотная ященица Икекара – Орвелл видел таких в Южной Гидре. Он тряхнул головой.
– Что ты предлагаешь?
– Я предлагаю загнать его в капсулу и усыпить. У него нет оружия, только меч. Но внутри корабля он не сможет применитиь меч. Поэтому мы его возьмем.
Нужен только твой приказ. Хотя бы устный.
– Я хочу подумать.
– Думай, но не слишком долго. Каждая секунда…
– Не говори мне о секундах. Я согласен. Если мы вернемся домой, то все выяснится. А сейчас нам придется обойтись еще без одного человека. Даже если он не виновен, это разумная мера. Я этого не одобряю, но не вижу другого выхода.
– Вот-вот.
Икемура снова попытался прочесть строки.
– Почему здесь такие короткие строчки? – спросил он.
– Это стихи.
– Стихи? Какой ужас. Как хорошо, что я не умею читать таким шрифтом.
Информация:
В точности не установлено, когда и где возникла письменность. Но известно, что вначале люди писали рисунками на камнях, а потом на глиняных табличках.
Умение читать было редким и до некоторой степени священным искусством. Потом стали писать на восковых табличках, но все равно, грамотными были лишь немногие.
В последствии был изобретен папирус, который сворачивали в неудобные свитки и не замечали их неудобства. На папирусе писали чернилами. Так продолжалось вплоть до средних веков, пока кто-то не изобрел бумажные листы. Потом было изобретено книгопечатание, а еще позже – поголовная грамотность. Трудно поверить, но в истории человечества был период, когда читать и писать умели абсолюно все.
Этому учили даже принудительно, рассматривая поголовное принуждение как верх культурности.
Конец этому положило изобретение печатной машинки. То есть, печатная машинка была началом конца. Первыми разучились писать люди, которым приходилось писать по многу – литераторы. Печатная машинка давала большие преимущества по сравнению с карандашом и человек, проработав несколько лет только на машинке, вдруг чувствовал, что карандаш больше не подчиняется его корявым пальцам. Человек огорчался и вновь садился за машинку, отложив осиротевший карандаш.
В карандашах и чернильных ручках совсем отпала необходимость тогда, когда каждый обзавелся клавиатурой. По привычке (а в школах всегда учат по привычке – тому что уже закончилось или заканчивается) в школах обучали письму, но с письмом было все хуже и хуже. А когда печатающие диктофоны распространились повсеместно, то письму перестали учить даже в школах. Все сказанное мгновенно воспроизводилось на бумаге без всякого участия пальцев – и воспроизводилось большими, красивыми буквами, единообразным шрифтом. И без орфографических ошибок – без этого кошмара древних учеников.
Как то всегда бывает, не обошлось без противников прогресса. Некоторые ретрограды фанатично обучали своих детей писать. Они утверждали, что именно умение писать развило человеческую руку, а уже рука развила человеческий мозг.
Поэтому, с исчезновением умения писать человек деградирует до уровня зеленой мартышки. А когда и эти фанатики вымерли, человечество разучилось писать окончательно.
С чтением было получше: читать умели многие, а прочесть вывеску или обьявление умели все. Правда, все простые и удобные печатающие диктофоны воспроизводили лишь один, самый разборчивый шрифт, поэтому старые книги, напечатанные разными шрифтами, стали доступны лишь специалистам. Икемура, не имеющий специальной подготовки, никак не смог бы прочесть Кольриджа. Это его не огорчало: порножурналы гораздо интереснее древней зауми звуков.
20
Фил и Бат были близнецами и не расставались с детства. Они часто ссорились и дрались, особенно раньше, разбивали друг другу носы и ставили фонари под глазами, но все равно любили друг друга. И всегда советовались: одна голова хорошо, а две лучше. Они были очень похожи и различить их можно было только по татуировке на запястье: у Фила был синий дракон, а у Бата красный.
– Почему ты проголосовал против меня? – спросил Бат.
Они вышли из корабля, чтобы спокойно поговорить, и сейчас стояли внутри энергетического купола. Купол срегка потрескивал, сильно пахло озоном. Горы уже начинали синеть, предчувствуя вечер. Мелкая птичка, похожая на воробья, пролетая, задела купол и исчезла с негромким булькающим звуком. По небу двигались отдельные редкие облака и каждое облако было необычным – каждое напоминало человеческо лицо, женское лицо.