Испанские поэты XX века

Гарсиа Лорка Федерико

* * *

«Над крышами скользнув, течет поток червонный…»

Над крышами скользнув, течет поток червонный, в бездонной синеве разбрызгивая злато; счастливые цветы, разлив зеленых листьев, весна хмельных полей — все золотом объято. Поля хмельной весны облиты позолотой — червонною тоской далекого заката; над платиной речной прохлада луговая, пернатых суета и ветерок крылатый. Я — словно обнажен. Я — золота частица… Язычником бы стать, среди нетленных статуй вне времени бы жить — бездумно, бестревожно — и быть сильней богов, огромнее заката…

ПЕЧАЛЬНЫЙ

ЗИМНИЙ ОТЛИВ

Суденышки малые у причала; стала река унылой канавой с кровью темнее сажи… Тиной покрыты пляжи; к закату похолодало… В сумерках ветер стонет горестно и протяжно. Матросы сошли на берег, руки в карманах, в зубах у каждого трубка… В тиши неприветной намокшие чайки выныривают из тумана и громко горланят, кружа над крепостью ветхой. Падает вечер; на небе свинцовом, хмуром ни звезд, ни луны. Из прокопченной харчевни — сквозь меланхолию стекол — видна гравюра: чернеют баркасы в черном порту вечернем.

ИДЕТ ДОЖДЬ

Меня баюкает ливень; баюкает, словно каких-то стихов незнакомых нежные ритмы… О закоулков зеленый сумрак! — к нему прикован взгляд черных глаз, печальных и полуоткрытых. Замкнуты двери. Приглушенно звучит беседа… Говорят, что наша душа скитается где-то дождливыми вечерами… В глубине коридоров сны проплывают облаком еле заметным… Улица вся промокла. Дрожа, хоронятся птицы под плющом густолистым. Школьницы мчатся стайкой, книги к новорожденной груди прижимая, под огромными бабушкиными зонтами. Вот и глаза открылись… Перекрученной нитью струи тянутся с неба… И, говоря откровенно, надоело смотреть на игру пузырей мгновенных, на зеркало тротуара в наплывах пены.

* * *

«Полнолунье наполнено запахом розмарина…»

Полнолунье наполнено запахом розмарина. Над морем прозрачным и необозримым соцветья созвездий горят серебром старинным. По белым холмам нисходит весна в долину. О сладость меда, о бриз, пролетевший мимо! По лугам бы помчаться в порыве неодолимом! Поле — в глазури, в лазури — небес глубины. И жизнь становится сказкой неповторимой, и бесшумно ступает любовь по тропе незримой.

МЕЛАНХОЛИЯ НАСЛАЖДЕНИЯ

Первых дождей наслажденье! В монотонной прохладной лени дождя — уже сгущается темень — воспоминанья, как наважденье! Явь городов, города сновидений, братьев проказы, нравоученья старших, совести угрызенья, школьные огорченья, улыбки сочувствия, переплетенье радости и печали, тени умерших и мыслей круженье… Поцелуи, быстрые, как мгновенья, поцелуев степени и ступени! Первых дождей наслажденье! Печаль, поцелуи, капель паденье…

* * *

«Эбеновый мрак текучий…» ^{19}

Эбеновый мрак текучий, куст перламутровый в нем. Король Хуан прикоснулся в полночь к розам цветущим белым своим огнем. На крутое небесное дно — опаловой башни круче — плескучее море возведено.

НАГОТА

Конь, черноты чернее, вынес из моря, впрягаясь в волну, женщину — белую белизну. И помчалась по пляжу округлость нагая, переплетая белый и черный цвет. И, словно собака, волна, округлая и тугая, не отступая, не отставая, на мокрый песок набегая, катилась за ними вслед.

* * *

«Звезды сражались…»

Звезды сражались на полях небосклона. Под черными шатрами пересверк зеленый, фейерверк червонный. Звездное слово — лазоревое пламя, земли касаясь, рассыпалось звоном над затишьем сонным.

* * *

«Если б только роз я жаждал!..»

Если б только роз я жаждал!.. Только звезд — и больше ничего!.. Но в явленье малом каждом вижу то, что видно сквозь него.

МЕЛОДИЯ ХОРОВОДА

(История Тересы…

Девочки.)

Историю жизни моей вам я хочу рассказать. Эта жизнь была золотая, — о радуга, в сердце моем разлитая! — эта жизнь была золотая, королевским дворцам под стать. Историю жизни моей расскажу я вам снова. Она пылала кровью багровой, — о радуга, в сердце вошедшая мне! — она пылала кровью багровой, как пылает мак по весне. Историю жизни моей я вам расскажу опять. Эта жизнь серебром сверкала, — о сердце, ставшее радугой небывалой! — эта жизнь серебром сверкала, прозрачной реке под стать.

ДЕТИ БЕГУЩИЕ

Дети, которые пели весь день, завтра песню опять запоют. Но не вернется ушедший день. Завтра, завтра — кричат упрямо, — завтра сильней запахнет сирень, завтра громче колокол грянет, завтра под солнцем исчезнет тень. Но не вернется ушедший день. Это бегство спешное из сегодня к новым рассветам, к иному огню, к новым деревьям шажок — с дороги, куда не поставишь опять ступню. Бегство, бегство к смертному дню. Другое солнце, другие воды, лестниц иных иная ступень — ибо все, что было вчера, нисходит за умершим днем в могильную сень. И не вернется ушедший день. Дети, что бегали целый день, завтра снова начнут беготню. Бегство, бегство к смертному дню.

* * *

«Щемящая боль забвенья!..»

Щемящая боль забвенья! Лоб, огромная кладовая, где собраны памяти звенья, где навсегда остались исчезающие мгновенья. Как удивительна вечность вещей преходящих, случайных: и радость не иссякает, и горе всегда изначально… Все рассветы и все закаты. Все прощанья всех расставаний вечерних; всех полночей все звездопады; всех возрастов женщины, устремившие к солнцу взгляды…