«Бедный бык! Пробудишься ли ты от туманной дремоты…»
Бедный бык! Пробудишься ли ты от туманной дремоты,спеленавшей тебя с головой?Ты стряхнешь ли назойливых оводов сильным хвостом,ты омоешь ли в море бессилие сомкнутых век,возвращая зрачкам их былую, их свежую зоркость?Ты лежишь, захлебнувшись в крови,ты раздавлен потемками, страхом,ты мычишь, ты взываешь, ты ждешь,что пробьется сквозь ночь розовеющий отблеск рассвета,и поднимешь ты пики рогов.А пока золотистые чайкида случайные стайки пернатых гостей из лесов и полейвьют над ними венки,вьют венки из надломленных крыльев и жалобных криков.На дельфинах плывут утонувшие детивдоль каймы помертвелых твоих берегов,истекающих маслом и кровоточащих виномиз разбитых давилен;ты уходишь все дальше, все дальше, скрываясь из глаз,мне одно оставляя желанье, одну лишь надежду —что восстанешь ты снова над мореми опять засияют над бычьим упругим хребтомсолнце, звезды, луна…
(Гибралтарский пролив.)
* * *
«Признаюсь, бык, что ночи напролет…»
Признаюсь, бык, что ночи напролетв Америке тебя я вспоминаю,и въявь необитаемые снымне снятся — сны по имени
Отчизна.Мой одинокий гость, мой добрый друг,и здесь ты достаешь меня и студишьгорячечный мой жар, палящий жарот шпаги, что вонзилась в твой загривок.Ах, если б сном забыться, отдохнуть, —мне и тебе, обоим нужен отдых.Ах, если б я, простертый на постели,мог задремать хотя бы на заре!Но нет… Встаю с набрякшими глазами,в мозгу одна лишь мысль — мысль о тебе;при свете звезд другого полушарьяхочу тебе об этом рассказать.
* * *
«Ты восстанешь еще, ты поднимешься на ноги снова…»
Ты восстанешь еще, ты поднимешься на ноги снова,горделиво закинешь рога, непокорен и дик,будешь травы топтать и взбираться по склонам,ты, зеленый воскреснувший бык.И деревниубегут от проселков своих ради встречи с тобой.И у рек распрямятся сутулые плечи,и клинки ручейков выйдут снова из ножен земли,чтобы мертвые пальцы иссохших деревьевликованьем победы цвели.И отарыубегут от своих пастухов ради встречи с тобой.И моря, омывая тебя, воспоют тебе славу,вновь ты будешь свободно пастись среди гор и равнин,вольный бык, вновь ты станешь, как прежде,навсегда сам себе властелин.И дорогиубегут от своих городов ради встречи с тобой.
Тебе, о полотно цветущих зрелых нив,холст, ожидающий, когда ж изображенье?Тебе, огонь и лед, мечта, воображенье,безветренная гладь и бурных волн прилив.Обдуманность, расчет и трепетный порыв,о кисть геройская, гранит и воск в движенье,дающем почерку и стилю выраженье,здесь — точность контура, там красок яркий взрыв.Ты форма, цвет и свет, ты ум, в полете смеломпознавший суть всего, язык вещей глубинный,тень, кинутая в луч, иль свет и тьма в борьбе.Ты плоть воздушная, иль воздух, ставший телом,где жизнь и пластика волшебно двуедины.Рука художника, мои стихи — тебе!
Неуловимой грации печатьв улыбке, в каждом выраженье.Уже готова кисть начать!Как дуновенье — линии движенье.Холста сияющая гладьтак лаконична,мягко напряженьезефиров дующих, и легкой ткани валет.Ритмичных завитков скольженьеи на воде, и в вышине,в отточенной штрихом волне.И то деталей сопряженье,и тот во всем геометричный строй,которому своей капризною игройи ветер невзначай поможет,когда, порхая, множитцветы, и птиц, и мотыльковый рой.А на холсте, в пространстве нерушимом,из танца линий рождены,танцуют спутницы веснына радость херувимами серафимам,чьи хоры с вышинызовет молитьсягрегорианского архангела десница,и хрупкой грации печатьв улыбке, в каждом выраженье,и как дыханье — линии движенье,и полотна сверкающая гладь,и тот же ритм и чувство мерыв прозрачно-бледной наготе Венеры.
Была Диана там, Каллисто {201}и Даная {202},был Вакх, Эрот, бог сладостных проказ,ультрамарин вельмож, лазурь морская,Венерин пояс, сорванный не раз,буколика и пластика поэмы,и полный свет и полный голос темы.О молодость, чье имя — Тициан,в чьей музыке и ритм и жар движений,чьей красотой им строй высокий дан,в чьей грации так много выражений.Пора веселья, алый, золотой,вкус диспропорции в гармонии простой.На серебристых простынях тела,любовным предающиеся ласкам,альков, парчовый занавес и мгла —доступное лишь этим звонким краскам.Нет, в золотое кистью не облечьни лучших бедер, ни подобных плеч!Сиена {203}— сельвы детище и зноя,и золотистый мрак лесных дорог,и в золоте сафического строявесь золотой от солнца козлоног,и в золотой текучей атмосфереколонны, окна, цоколи и двери.Грудь Вакха золотит струя вина,стекая с бледного чела Христова,и в лике божьей матери — она,все та ж Венера золотая снова,и переходит кубок золотойк любви Небесной от любви Земной.Любовь, любовь! Шалун Эрот, губящийсердца людей незримых стрел огнем,бездумно в сердце Живопись разящийсветящимся, пылающим копьем.Век полнокровья! Он бродил влюбленнымпо лунным высям, звездным бастионам.Счастливой, пышной юности цветник,великий маг из Пьеве ди Кадоре {204}!С горы Венеры брызжущий родникв стране, где нет зимы, в стране Авроры.Пусть и в веках сияет зелень летаПриапу {205}кисти, Адонису {206}цвета!
ЛИНИИ
Людскую грацию извне ты очертила,нашла в прямых, в кривых геометральный ход,каллиграфичная бродяжка всех широт,любой неясности твоя враждебна сила.Таинственность цветов и звезд ты совместила,ты тем причудливей, чем беспощадней гнет,ты друг поэзии, тебя мечта зовет,движенью ты нужна — тому, что породила.Многообразия в единстве красота,ты сеть, ты лабиринт, в котором запертафигура пленная в недвижной форме бега.Синь бесконечности — дворец высокий твой,из точки вспыхнула ты в бездне мировой,и там, где Живопись, ты альфа и омега.
Медлитель, мученик идеи,он в живописи увидал свой путь,учился,
шел где круче, где труднее,найдя пейзаж, глядел, искал в нем смысл и суть.О, пластика, о жизнь вещей немая,вся нескончаемо мучительная быль!Самодовлеет вещь любая:плетенка, яблоко, будильник, торс, бутыль.Суровый, дикий, нежный, страстныйвоитель,в борьбе с холстом расчетливый и властный первозиждитель.О, плен! Судьба! Бесповоротность!О, живопись — тюрьма, темница,где сладостно томиться.О, живопись! Весомость! Плотность!Как точен глаз!Моделировка, равновесье масс,ритм на земле и ритм на небосклоне,закон контрастов и гармоний,звучанье цвета, ощутимый вес,вещественность воды, земли, небес,мазки, мазки,то плотны, то легки,то осмотрительны, то смелы,и вдруг — пробелы.Повсюду синий, синева холста,оркестра цветового схема,и наслажденья формой полнотакак цель, как тема.Верховной кисти раб, колючий, словно шип,прияв от живописи рану,своей сетчатки мученик, погибпод стать святому Себастьяну {208}.И все ж, прозренья поздний дар,открылась истина Сезанну:всех форм основа — конус, куб иль шар.
Мир наступил. Разбитая оливав слезах над очагами зеленеет,и как заря, как море в час прилива,из сердца жизнь встает и пламенеет.Растерзана, необжита, бедна,но это — жизнь. Да, снова жизнь. Она.Она по всей земле и в каждом доме —там солнце побеждает мрак затменья, —она сияет всем на свете… кромебойцов испанского Сопротивленья.Их смерти желтый пес сбивает с ног,им в сердце смерть вонзает свой клинок.Смотрите: смерть в Испании как дома.В пустыне маятник слепой немеет,и улица пуста и незнакома,и дверь свою открыть никто не смеет.В печальном доме смерти, в царстве снаи тень на волю выйти не вольна.Мир наступил, и каждая дорогадорогой возвращенья к дому стала.Запело в поле семя-недотрога,и солнце над развалинами встало.Земле и небу — мир, полям — весна.Испанцу — высылка, тюрьма, война.Что делать! Мир по-прежнему краснеет,но это — кровь, а стыд все беспробудней.А дерево Испании коснеет,лист за листом роняя в море будней.И все ж его не валит ветер с ног,и в ветре ствол его не одинок.Глаза без сна и без повязки раны;как заповедник — горы под снегами;и, словно львы на страже, партизаныхранят огонь Испании над нами.Герои долга и святых трудови воины вершин и холодов!Их жажда — свет, а ночь — их щит; надеждадля них — залог большой судьбы народа;а сердце жаркое — вся их одежда,и дерзкая мечта — вся их свобода!Испания, при имени твоемсклоняются знамена над огнем!О, тайные далекие знамена,подъятые сыновними руками!Как против беззаконного законаони кричат немыми языками!Бродячие знамена поутруна партизанском плещутся ветру.Там умирают; мы же здесь — чужие;но там и здесь мы верность не растратим:не мы в долгу, у нас в долгу другиеза цену долга, что мы жизни платим.О, стыд! О, боль! Неправой кары гром!За зло врага выплачивать добром!Кто разрешил, чтоб огоньки мигали,и дети не боялись поношенья,и робкие цветы пренебрегаликолючей проволокой устрашенья?Кто смертный приговор весне скрепил,послал ее в застенок и казнил?Мир наступил. И детям обещаютспокойный сон блуждающие звезды.Глаза любви с восторгом различаютна башнях свет и ласточкины гнезда.Но для детей испанских блеск комет —предвестье голода, смертей и бед.Кто сжал им горло ледяной рукою,и чье проклятье им легло на плечи?Какое зло им не дает покоюи шпагою утонченно калечит?А мир, желанный мир их не прикрылзащитою своих широких крыл.Народы мира! Лепетом поэтамой крик отчаянный не обернется!Нет мира, нет, покуда вся планетана крик родных сердец не отзовется!В Испании — фашизм, тюрьма, война.Свободные народы! Ждет она…
Из книги
«ВОЗВРАЩЕНИЕ ЖИВОГО ПРОШЛОГО» (1948–1956)
ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОЖДЛИВОГО ВЕЧЕРА
Перевод И. Чежеговой
Сегодня снова дождь пройдет и канеттуманом в гавани моих потерьи лет, еще не меченных утратой.И снова в соснах буря прошумит,прольется дождь, зайдется в отдаленьеторжественно-финальным воплем гром,и молния в последний разхлестнет по башням огненною плетью.Ты выглянешь тогда, седая старость, из детских одеял и милых глаз…И снова я свою увижу матьсквозь витражи цветные на балконе,откуда город весь как на ладонии голубое в белых бликах море,где бриз играет пальцами прибояна клавишах зеленых балюстрад.И ночью гулко стонут балюстрады…А мы с Хосе Игнасьо и Пакильоулиток ищем у надгробий старыхна кладбище. Или в аллеях парка,заросших буйным золотистым дроком,с мальчишками играем в бой быков…Взлохмаченные гривы бурунов,деревьев шумная скороговоркаи мерный задушевный диалогпесчаной отмели с накатом волн.Я силюсь, к уху приложив ладонь,проникнуть в то, что мне приносят волныиздалека. Мне чудится галопусталого коня на берегу неровном,где море лижет трупы крепостейи лестничные сбитые ступени…И всадник мчит на диком скакуне,иссиня-вороном, в соленой пене.Куда? Куда? Каких подводных вратдостичь он хочет, до каких пределовнеисчерпаемой голубизныдоскачет в поисках искомой глубины,где контур, форма, линия, оттенок,мелодия свою являют суть?Он к новым горизонтам ищет путь,где города гармонию строенийвозносят к незапятнанному небуи копотью не отравляют рай.А дождь все льет. И вот уж только край,край моря, краешек едва мне виден.И море кануло в туман. А он ревнивоуносит вслед за морем гул стволов,таких невероятно-достижимых…Ко мне не наклонятся их вершиныи не прошепчут, что они мертвы.Все умерло, все умерло. И смытдождливый вечер ливнем глаз моих.Кто видит в темноте?Кто просит тени?Кому мешают звезды по ночам,и кто хотел бы, чтоб погасли звезды?Но море умерло, как рано или поздновсе умирает, возвращаясь к нам.И остается лишь — ты слышишь, слышишь —лишь разговор, отрывистый, невнятный,где все слова темны и непонятны,и в сердце заползающая дрожь,что все вернется вновь, а ты — умрешь.