Испанский сон
Шрифт:
— Очень смешно, — сказал гость, дождавшись апофеоза, и жестом попросил Вальда прекратить позорный просмотр. — Вы хотели бы объяснить? — предположил он, все еще глядя на Вальда, и дружелюбно добавил: — Не стоит; я знаю, как создаются такие произведения. Лучше расскажите, какова была дама.
— В действительности? — уточнил Вальд.
— Ну разумеется.
Вальд задумался.
— Влагалище показалось мне несколько длинновато, — сказал он наконец. — Согласитесь, это не очень типично для подобной комплекции. Что же касается его толщины, то здесь я полностью удовлетворен, как вы могли видеть из эпизода с боем.
— О да, — сказал Виктор Петрович. — У таких, типа Венеры Милосской, влагалища наилучшие по толщине. Иногда говорят, что в этом отношении хороши худые, стройные — ну, модели; я неоднократно пытался найти тому подтверждение и в итоге окончательно разочаровался. Да оно и понятно, господа; коли на костях мало мяса, ведь это не только снаружи, но и внутри… с той поры я как вижу этих дылд, гордо дефилирующих по такому вот экрану, так сразу и думаю: бедненькие вы мои, неудачные… вынужденные скрывать свой изъян под маской показной неприступности… А вот когда дама в умеренном теле — это да. Каково было расположение входа?
— Скорее нижнее, чем верхнее, — сказал Вальд. — Для данного способа — вполне, вполне.
— Ага, — кивнул гость. — Сиськи?
— Как вам сказать…
— Неужели дряблые? — огорчился Виктор Петрович.
— Честно говоря, не обратил особого внимания, — признался Вальд. — Я и насчет влагалища-то могу быть не совсем объективен; дело в том, что в силу обстоятельств мне пришлось долго обходиться без женщины.
— Вот как? — насторожился гость. — Как долго?
— Никак не менее месяца.
Виктор Петрович сочувственно покачал головой.
— Да и по поводу данной пленки, — пробормотал Вальд, проводя какую-то сложную аналогию, — я не очень хотел раньше времени вас звать.
— Это правда, — подтвердил Филипп. — Это была моя инициатива… просто, видите ли, я как-то провел ночь в холодном подвале, так что больше не хочется.
— Вы правильно сделали, — сказал Виктор Петрович.
Его фраза заставила Филиппа поморщиться. То же самое мне говорил Эскуратов, подумал он.
— Эта проблема наша общая, — продолжал гость свою мысль, — но вы не должны о ней думать. Ваше дело — зарабатывать деньги, господа. В связи с этим я должен кое-что вам рассказать… и очень удачно, что вы оба здесь — не придется пересказывать и так далее.
Против лома нет приема, подумал Филипп. А так по-мужски, душевно начинался разговор.
— Как вы помните, — обращаясь преимущественно к нему, сказал Виктор Петрович, — во время последней и, кажется, единственной нашей встречи вы пару раз задали мне вопрос, откуда ветер дует. На что я вам со всей прямотой ответил что знал. Я и сейчас знаю не так чтобы намного больше вашего. Готовятся важные события в государстве, вот и все.
— Ага, — сказал Филипп.
— Если б я был политиком, то не преминул бы порассуждать перед вами об исторической миссии и всем таком, — сказал Виктор Петрович. — Но я не политик; я просто выполняю приказы будущих победителей. Думаю, вам тоже стоило бы присоединиться ко мне, господа.
— Но мы же и так ваши, — сказал Филипп.
— Это вы сейчасговорите так, — заметил Виктор Петрович. — А что вы скажете через минуту, когда выяснится, во что обойдется вам это присоединение?
— Не знаю, — сказал Филипп. — А во что?
— В большие деньги, — сказал Виктор Петрович.
— А они у нас есть?
— Да. Они у вас есть.
— А… — спросил Вальд, — извините, а можно узнать, что вы понимаете под словом «большие»?
— Философский вопрос, — улыбнулся Виктор Петрович. — Для каждого человека большие деньги — это, в первом приближении — все, что у него есть. Мы знаем, сколько у вас есть; так вот, нам нужно гораздо больше. Во много раз больше. Но вы же не одни такие у нас — вот, с бору по сосенке… Помните, как царь Петр собрал богачей и сказал: ну-ка, раскошеливайтесь! Будем строить флот.
— Простите меня за возможную нетактичность, — сказал Вальд. — Предположим… это просто мысленный эксперимент, понимаете?
— Да, вполне. Вы хотите спросить, что будет, если вы не захотите раскошеливаться?
— Именно это я и хотел спросить.
Виктор Петрович нисколько не удивился.
— Господа, — спросил он, — а зачем вам деньги?
Вальд ухмыльнулся.
— Виктор Петрович, это длинный разговор.
— Я просто пытаюсь ответить на ваш вопрос.
— Мы хотим жить, как хотим… исходя из того, что у нас есть, — сказал тут Филипп, — работать, как хотим… передать что положено своим детям… В общем, — закруглил он мысль, которую можно было развивать без конца, — у нас обычные цели людей, достигших чего-то своим трудом и не желающих никому ничего плохого.
— Замечательно! — с улыбкой сказал гость. — Только так не бывает.
— Это мы начинаем понимать.
— Вряд ли. Вы не начинаете понимать, что однимвам этой красоты не добиться.
Филипп и Вальд промолчали.
— Вы считаете меня обычным вымогателем, — сказал Виктор Петрович, — только, возможно, более изощренным, чем те, с которыми вы встречались до этого. Я не могу вас винить в этом, господа; могу лишь повторить то, что сказал вам, Филипп Эдуардович — нужны хозяева нового мира. Ладно; слово «хозяин» двусмысленно; в таком случае, нужны бухгалтеры, но не ворюги; нужны мастера, но не халтурщики. Вы сказали мне, что не интересуетесь политикой, так?
— Да.
— Представьте себе, что создается новое акционерное общество. Его цель — овладеть страной. Политики делят места в правлении; их дело стратегия и так далее. Однако нужна исполнительная дирекция, которая не пустит по миру новую фирму… теперь вы, может быть, понимаете немного больше?
— Мы слушаем, — сказал Филипп.
— Дирекция не может быть нанята со стороны. Она должна состоять только из акционеров, то есть из людей, внесших активы… и большие активы; внесших, возможно, все, что у них есть! Тогда этой дирекции будет что терять и отстаивать; в любом ином случае она начнет воровать и халтурить, и будет все то же, что и сейчас, и все хуже, и хуже, и хуже.