Испанский сон
Шрифт:
— Извини, — буркнул Филипп.
Гость сделал примиряющий жест.
Опять помолчали.
— Но, Виктор, — нерешительно сказал Вальд.
— Да?
— Даже если б ты был сам дьявол…
Он запнулся.
— Ну! — нетерпеливо воскликнул гость.
— Я хочу сказать… даже с дьяволом торгуются, прежде чем подписывать сделку кровью. По крайней мере выясняют условия договора.
— Нет проблем, — сказал Виктор Петрович. — Вы же видите, я не спешу. Я говорю с вами на равных; как раз поэтому меня и раздражает, когда вопрос попросту глуп. Если вы хотите, чтоб я разговаривал
— Да, — сказал Вальд. — Ты говорил об уровнях; как мы можем быть уверены, что ваш — высший? Может, твое предложение и есть решающий заход того самого казино, что готовится нас обобрать?
— Это два разных вопроса, — нахмурился гость. — Второй проще, поскольку не намного умнее того, что задал Филипп. Повторяю: не ждите от меня бандитских разводок. Если б я хотел всего лишь вас обобрать, я бы просто пришел и сказал: ребята, давайте деньги. Ну… как обычная крыша. То ее не было, а то появилась. Вот и все.
— А так ты делаешь предложение, от которого нельзя отказаться, — сказал Вальд.
— Пожалуйста, — пожал плечами Виктор Петрович. — Отказывайтесь. Разве я чем-то вам угрожаю?
— Плохой разговор, — сказал Филипп. — Как-то раз, давно, мы проходили нечто подобное. Была одно время такая манера… у них.
Гость покачал головой и холодно заметил:
— Как бы вам не обхитрить самих себя.
— А первый вопрос? — спросил Вальд.
— Э-э…
— Про уровень.
— Да, да. — Гость улыбнулся. — Вы хотите гарантий… Но чьих? Ингосстраха? Действующего правительства, за которое следующее не ответит? Я понимаю, что такое предпринимательская осторожность; но ведь существует и такое понятие, как предпринимательский риск. Когда вкладываешься в обыкновенные акции — а на другие мы не подписываем — всегда рискуешь потерять.
Виктор Петрович допил напиток из своей стопки и с неудовольствием посмотрел в нее, как бы удивляясь, почему теперь она пуста.
— Мы можем подумать? — спросил Филипп.
— Пожалуйста, — сказал Виктор Петрович.
— Сколько времени?
— Сколько угодно. Только вот…
— Обычно когда звучит такое «только вот», — заметил Вальд, — после него как раз идет самое главное. Знаешь — лейтенант Коломбо: «я совсем забыл»?
Гость опять коротко хохотнул.
— В данном случае я не Коломбо; дело в том, что вы действительно получили очень выгодное предложение. Мало таких, как вы — я уже говорил вам, Филипп Эдуардович. — Он поднял руку, как бы вежливо извиняясь за то, что воздержится называть Филиппа «Филипп». — Потому я и веду с вами этот очень терпеливый, очень бережный разговор. Как лично, так и официально я отношусь к вашей позиции с пониманием — хотя бы потому, что это слишком неожиданно в таком вот максималистском ключе… да и плохие вы были бы предприниматели, если б сразу же согласились. А добавить я хотел вот что… тольковот что, — со слабой улыбкой поправился он. — Срок подписки на акции ограничен. Поэтому, если вы будете думать слишком долго…
Он замолчал и развел руками.
— Можно получить ориентир? — спросил Филипп.
— Нет.
—
— Но я и сам не знаю, — сказал гость, как бы оправдываясь. — Слишком много факторов. Вплоть до того, что акции могут просто раскупить. — Он встал. — Когда будете думать, на вашем месте я бы не исключил такой возможности.
— Мелкий, шкурный вопрос, — сказал Вальд. — Пока мы думаем — мы можем не беспокоиться насчет пленки?
Виктор Петрович расхохотался.
— Мужики, — сказал он, закончив это дело, — с вас, ей-Богу, угоришь. Какая пленка? Мы говорили о серьезных вещах, а вы — пленка. Дай-ка, — протянул он руку в направлении дверцы ампир.
Вальд, не вполне его понимая, вынул из аппарата кассету и протянул ему. Виктор Петрович бросил ее на толстый ковер и припечатал сверху каблуком как следует.
— Вот и все.
— Жаль, — сказал Вальд. — Я бы сохранил на память.
— Не советовал бы, — покачал гость головой. — Вдруг мы все-таки станем компаньонами? Нам в нашей новой дирекции такие… э-э… кадры не нужны.
— Но это же фальшивка, — сказал Вальд.
— Да, — ухмыльнулся Виктор Петрович. — Ну и что?
Круглый, очень глубоко расположенный зал, в котором некогда испытывали Марину, был подготовлен для торжественной церемонии. Не менее сотни стульев было расставлено в виде подковы, таким образом, что центр был свободен и вместе с тем с любого места открывался обзор возвышения. Над возвышением красовался имперский герб — в точности такой же, какой висел на стене в кабинете князя Георгия, а может, и вообще тот же самый.
В зале ярко пылал полный свет, отчего он совсем перестал выглядеть мрачным. Собирались верховные чины Ордена; все вокруг постепенно заполнялось голубым атласом, будто само небо — летнее, безоблачное — снизошло под землю в этот зал. Многих из присутствующих Марина видела впервые, и ее сердце, было екнувшее при входе в дверь с железным кольцом, не могло нарадоваться зримой мощи организации и предстоящему торжеству.
Офицеры собирались, обменивались рукопожатиями и мелкими новостями и, получая явное удовольствие от торжественной обстановки, рассаживались по отведенным для них местам. Наконец, прозвенел звонок, как в театре, и все стулья оказались заняты. Офицеры высшего ранга занимали внутренний, самый почетный ряд подковы. Этот ряд был значительно короче других, но не в силу естественной геометрии, а потому, что чинов высшего ранга было значительно меньше, чем любого иного. Марина, разумеется тоже в голубой мантии, гордо занимала место именно этого ряда — правда, с самого краешку, будучи последней из всех посвященных в высший ранг.