Испанский сон
Шрифт:
— Это может быть, — ухмыльнулся Филипп.
— Вы не глупы, — сказал Виктор Петрович. — Вы вот-вот схватите суть. Весь ваш бизнес сейчас — не что иное, как игра в казино. Вы пока выигрываете и продолжаете играть, надеясь, что это продлится долго.
— Мы вынуждены.
— В казино тоже не все могут отойти от стола… Но ставки растут, и с некоторого момента вы уже начинаете понимать, что это не может продлиться долго. Или казино оберет вас до нитки, или вам нужно побыстрей выходить из игры.
— Значит, — задумчиво спросил Вальд, — нам предоставляется возможность выйти из игры?
— В общем, да… как в кино: сесть на очень быструю машину или даже вертолет, разбросать парочку из ваших толстых чемоданов под ноги преследователям и, яростно отстреливаясь, успеть улизнуть. Один из вас, конечно, будет красиво ранен.
— А его спасут? — спросил Вальд.
— Не знаю, — улыбнулся Виктор Петрович. — Смотря что будут за преследователи… Например, эта пленка. Мелочь? Но кажется, что уровень этих людей повыше, чем тех, кого мы пустили в расход.
— Сколько же этих уровней! — психанул Филипп. — Давайте-ка… давайте-ка выпьем, Виктор Петрович.
— Давайте.
— Я хочу сказать, на брудершафт.
— На «ты», — заметил Виктор Петрович, пока Филипп организовывал возлияние со всей скоростью, на какую был способен, — это еще не на брудершафт; немецкое слово «брудершафт» означает братство.
— О’кей, для начала хотя бы на «ты».
— О’кей так о’кей.
Виктор Петрович понюхал содержимое стопки, благосклонно приподнял бровь, покинул кресло и позволил каждому из хозяев по очереди продеть руку под широкий рукав своей мантии. Они выпили и коснулись друг друга губами. Гость улыбнулся несколько снисходительно; наивная, слегка пошловатая процедура будто забавляла его.
— Скажи, Виктор, — спросил Вальд, как бы желая второстепенным разговором закрепить достигнутое, — эта мантия… это, как я понимаю, некая форма?
— Именно, Вальдемар, — кивнул гость и вновь водворился в кресле. — Хотя я и не должен был в ней разъезжать; она используется только для официальных мероприятий. Просто в пробку попал, знаешь ли… не успел добраться до своего гардероба.
— Интересно, — сказал Вальд. — Необычная форма. А если другой стороной вверх?
— Это целый регламент, — сказал Виктор Петрович. — Голубое — в основном для торжественных случаев, но некоторым можно и на каждый день.
— А тебе можно на каждый день?
Гость улыбнулся и отрицательно покачал головой.
— А дирекции, — не унимался Вальд, — дадут такую?
Гость коротко хохотнул.
— Есть анекдот. Ходит по полю Ваня, коров пасет, и тут небеса пополам, и садится летающая тарелка. А оттуда пришелец… рост — во! плечи — во! во всем фирменном, красивый неимоверно, а на груди во-от такая сверкающая звезда, по виду алмазная. Подходит, значит, он к Ване и говорит: «О землянин! я с Альфы Центавра, летел столько-то световых лет, чтобы добраться до твоей планеты… поведай, как у вас тут».
Вальд не знал этого анекдота и потому заинтересованно слушал. Филипп анекдот знал, но сделал вид, что не знает и заинтересованно слушает.
— «Да как, — говорит Вася, — сам видишь… Вот, коров пасу… это еще хорошо; у других и работы нет, и денег нет, и жрать нечего, и топить нечем, и вообще не жизнь, а одно безобразие».
«Жаль, — огорчился пришелец. — Выходит, зря я летел столько лет. Что ж, полечу дальше». — Вздохнул и пошел было назад в тарелку, а Ваня догоняет его и кричит:
«Ну погоди! куда же ты… так сразу? Расскажи хоть, как у вас там, на Центавре. Хоть послушать бы про счастливую жизнь».
«О-о, — сказал пришелец, — мы далеко впереди».
«А как с едой?»
«Даже не спрашивай. На каждого — по отдельному гастроному».
«А с жильем?»
«На каждого по дворцу».
«А с тетками?»
«На каждого — целый гарем».
«А… а вот такое, — и тычет Ваня пальцем в сверкающую звезду на груди у пришельца, аж замирая от восторга и невозможности, — такое— что, тоже у каждого?»
«Э-э! шалишь, брат, — говорит тут пришелец ехиднейшим тоном, — у каждого! ишь чего захотел… Такое— только у евреев!»
Вальд и Филипп посмеялись.
— Значит, не будет нам мантий? — спросил Вальд.
— А вы евреи?
— Нет… но мантия тоже не сверкающая звезда.
— Такая логика неопровержима, — вздохнул Виктор Петрович. — Видно, мантию придется дать.
Помолчали.
— Однако, — заметил Виктор Петрович, подмигнув Филиппу, — ты что-то хотел сказать… но не с руки было говорить такие вещи на «вы».
Филипп почувствовал себя неловко. Он хорошо помнил, что хотел сказать, но анекдот разрушил атмосферу, в которой это прозвучало бы не оскорбительно.
— Я помогу тебе вспомнить, — сказал гость, пристально глядя на него. — Мы говорили о казино; я предположил, что вы могли бы убежать, но один из вас будет ранен. На что Вальдемар спросил, спасут ли его, а я, в свою очередь, не выразил в этом полной уверенности.
— Ты упомянул о пленке, — сказал Филипп.
— Разве? — удивился Виктор Петрович. — Ах, да… Я предположил, что люди, сделавшие эту пленку, покруче тех, что наехали на вас тогда. Ты не согласен?
— Согласен, — сказал Филипп. — Потому-то я и хотел спросить… а хотел спросить вот что: поскольку они круче — но и ты круче… почем нам знать, не ты ли сам все это организовал? Просто чтоб сделать нас более покладистыми?
— Дурак ты, Филипп, — с досадой сказал гость. — Умный, а дурак. На хрена мне, извините, эти дешевые фокусы? Ей-Богу, напомнил бы тебе что-нибудь, если б захотел равняться с тобой.
Филипп замолчал. Зря все же задал этот вопрос. Действительно дурак… но все-таки в тот момент атмосфера была какая-то другая.
— Партнер, — сказал Вальд, — здесь он прав. Извини его, Виктор, — попросил он, — ты должен понять: не все апостолы шли за Учителем с первого же Его слова.
— Вот это я понимаю, — согласился Виктор Петрович.