Испить до дна
Шрифт:
— На, подстели себе, мягче будет! И тебе, и твоему хахалю. На голом полу и задницу занозить недолго!
Алена была так шокирована, что даже не возражала. А он принял ее молчание как признание собственной вины.
— Нечего возразить, а?
Возразил ему печник, встав и отмывая под рукомойником выпачканные сажей широкие ладони:
— Ума у тебя, видать, палата, да ключ от нее потерян!
Но Алексей игнорировал его замечание.
Он сейчас не был ни интеллигентом, ни романтиком, ни джентльменом. Превратился в рассвирепевшего озерковского мужика, застукавшего
Уходя, печник пообещал на днях вернуться с материалами и инструментами, а Алене в сердцах посоветовал:
— Плюнь на него с высокой колокольни, хозяюшка. Словами жернова не повернешь, а олуха не научишь.
Но Алена и не пыталась повернуть жернов словами, так как подходящих слов у нее не было. Жернов вертелся, растирая в пыль все то хорошее, что было между ними. Зернам добра и любви, посеянным ими обоими, не суждено было прорасти и заколоситься — они были безжалостно смолоты, а мука развеяна по ветру.
— Сердцеловка! — кричал он, цитируя стихи знаменитого Алениного предка. И дополнял это определение совсем не литературными выражениями. — Да у тебя постоянно между ног чешется! С печником, надо же! Ну как же, сажа, такая экзотика! Это все равно что с негром! Негров, кстати, ты тоже вниманием не обходишь. Какой у них, расскажи, черный или розовенький, как ладошки и язык? Ты всех готова обслужить. Экономная! За печку собралась платить натурой?
Алена, так и не встав с пола, плотно зажала уши ладошками, чтобы не слышать всей этой грязи. Но она видела, как безостановочно и беззвучно, словно у выброшенной на берег рыбы, раскрываются его губы...
Те губы, что так сладко целовали...
И любимый образ расплывался, искажался, терял очертания. Так растекается красавица медуза под лучами горячего солнца, превращаясь в жидкий бесформенный кисель.
«Хоть бы он скорее ушел, — думала она. — Долго я этого не вынесу!»
А он и правда повернулся к дверям, и она бессильно опустила руки. Рано!
Алексей повернулся и подобрал с полу шелковые шторы:
— Зачем тебе подстилка, ты сама подстилка!
Не слушать, не слушать! Но он кричит громко, слишком громко, попробуй не услышь!
— Сука не захочет — кобель не вскочит. Одних соблазняешь в ванне, других в печке! Тебе все равно где, все равно кто, лишь бы у него стоял...
Ушел.
Все было кончено.
Нет, не все.
Потому что он вернулся и принес вместо штор ее заветное кожаное панно, сорванное со стены вместе с кнопками.
— Забери! Можешь передарить своему Григорию. Или любому следующему клиенту!
Ей показалось, что панно окрашивается красным.
Кровь?
Нет, просто оно превращается в плащ матадора, которым размахивают перед раздувающимися ноздрями не Тельца, а уже Быка. Разъяренного и беспощадного, готового постоять за свою жизнь и за свое достоинство.
— Убирайся, негодяй, — глухо сказала она и, по-бычьи наклонив голову, двинулась вперед.
Но перед ее лицом уже захлопнулась дверь ее же собственного дома. Да и не дверь это уже была, а глухая бетонная стена. Стена склепа, навсегда отгородившая ее от света, от мира, от жизни.
И наступила непроглядная темнота.
Все рухнуло, как старая обветшалая печь. Чувство складывается не из кирпичей, и нет такого цемента, который мог бы вновь скрепить разрушенное...
Прощай, Алеша.
Прощай, Венеция. Прощай, Красиково.
Пусть земля будет вам пухом, Любовь и Счастье.
Аминь...
Мне в тягость жизнь: хочу забыться, Хочу не знать, что я живу, Хочу от жизни отрешиться И от всего, что наяву... Кн. П. А. ВяземскийЧасть четвертая
Моя вечерняя звезда,
Моя последняя любовь!
На потемневшие года
Приветный луч пролей ты вновь!
Средь юных, невоздержных лет
Мы любим блеск и пыл огня;
Но полурадость, полусвет
Теперь отрадней для меня.
П. А. Вяземский
Глава 1
ВЕТЕР СТРАНСТВИЙ
На поверхности океана легкими складками вздыбливались волны. Будто кто-то потянул за край шелковой бирюзовой скатерти, и ткань сморщилась, мягко сползая к краю стола...
У горизонта океан сливался с небом.
И даже белая громада научно-исследовательского судна казалась крошечной точкой в этом безбрежном просторе.
А внизу было тихо.
Плотная толща воды окутывала шар подводного батискафа, сдавливала мощной рукой, стремилась расплющить тех, кто непрошено вторгался в царство Нептуна.
Сюда не проникал свет. Лишь мощный луч прожектора рассекал непроглядную темноту.
Алексей потер виски.
Его напарник кубинец Мигель перегнулся через его плечо, глянул на показания приборов и присвистнул:
— Алексис, комрад, не пора ли на свет Божий? Наша подруга решила нас измотать окончательно...
— Посмотрим, кто кого, — процедил Алексей.
От напряженного вглядывания в огромный круглый иллюминатор глаза его покраснели и начали слезиться.
Вырваться бы сейчас из тесной наблюдательной кабинки туда, в глубинный простор, расправить затекшие ноги, нырнуть и столкнуться лицом к лицу с какой-нибудь пучеглазой красоткой с хвостом и плавниками...
Но увы! Та, кого они так стремились увидеть, не какая-нибудь безобидная крошечка. И давление на таких глубинах, которые она выбрала для того, чтобы надежнее спрятаться от любопытных людских глаз, человеку, даже самому тренированному, выдержать не под силу...
Уже две недели они караулят эту красавицу, лишь изредка поднимаясь на поверхность, чтобы пополнить запасы пищи и воды.
Местные рыбаки передали сообщение, что видели необычайно крупный экземпляр, уверяли, что чуть не поймали диковинку в сети, но она вырвалась, «хвостом вильнула и ушла в глубокое море...».