Исполнитель
Шрифт:
Самого же начальника особого отдела дивизии терзали какие-то смутные подозрения:
– Всё гладко у пацана! Ни сучка, ни задоринки! Ни разу не ошибся, отвечая на вопросы о себе. Личную анкету заполнил очень грамотно. Вроде бы всё очень хорошо, но не бывает так в жизни. Любой человек забывает что-то из своей биографии. Одни путают даты рождения своих родителей, другие забывают фамилии преподавателей в школе, где учились… А Некрасов всегда отвечает, как по писанному. Не бывает так! А, может, и бывает? Все люди ведь разные! В любом случае необходимо проверить его
Арсланьян телеграфом отправил запрос на Некрасова Юрия Васильевича с грифом "СРОЧНО" в ростовскую ЧК.
Через шесть дней пришёл ответ:
"На ваш запрос сообщаем, что Некрасов Юрий Васильевич родился второго июля 1904 года в городе Ростове-на-Дону. Отец, Некрасов Василий Федотович, 1882 года рождения, член РСДРП б, участник ростовской подпольной организации. Был казнён белогвардейцами в августе 1919 года. В конце 1919 года дом по переулку Казанский, 163, где проживали Некрасовы, сгорел. Сведений о местонахождении Некрасова Юрия Васильевича и его матери Надежды Никифоровны Некрасовой получить не удалось".
Полученную телеграмму Арсланьян с чувством глубокого удовлетворения собственноручно подшил в личное дело Некрасова.
– Всё сходится! Не соврал! – произнёс он вслух, закрывая тощую папку.
Теперь Юрий был допущен к работе с самими секретными документами ВЧК. А через месяц их стрелковая дивизия с особым отделом была передислоцирована на Кубань. В станице Старовеличковской особый отдел разместился в добротном большом доме, принадлежавшем ранее станичному атаману. В просторном его подвале был оборудован следственный изолятор. В своём кабинете Арсланьян повесил портрет Дзержинского Ф.Э., а под ним – транспарант со словами Председателя ВЧК "ВЧК – лучшее, что дала партия". В смежной комнате находились комнаты следователей. Некрасову приходилось с утра до вечера присутствовать на допросах и печатать их протоколы. В редкие свободные минуты он, во дворе, практиковался в стрельбе из нагана по банкам. От маузера Некрасов отказался. Для него это оружие оказалось слишком большим и тяжёлым.
Стоял жаркий июльский день. Следователь особого отдела Пахомов допрашивал задержанного накануне в окрестностях станицы подозрительного мужчину лет 28–30. Некрасов сидел за спиной следователя и печатал.
– Назовите своё настоящее имя и фамилию, – в очередной раз спросил следователь.
– Кружовицкий Сергей Сергеевич, – в очередной раз ответил задержанный.
– С какой целью вы находились в районе расположения воинской части Красной Армии.
– Я Вам ещё раз повторяю, я не знал, что в станице находится воинская часть. Клянусь Вам! – нервно ответил допрашиваемый.
– А что вы вообще делаете на Кубани? Ведь Вы утверждаете, что живёте в Москве.
– Да, я действительно живу в Москве. Сюда приехал, чтобы найти свою родную тётку Свиридову Наталью Константиновну. До революции она жила в этой станице. Вы можете навести справки.
– Наведём, если нужно будет, – буркнул Пахомов и замолчал.
Некрасов понял, что следователь
– А выправка-то у Вас офицерская! – вдруг брякнул следователь.
– Так я и не скрываю, что я бывший офицер Императорской армии! Я Вам, гражданин сотрудник ЧК, уже показал документы. Но я же не воевал против Красной Армии! – немного нервничая, заявил Кружовицкий.
– А это надо проверить! – угрожающе произнёс Пахомов.
– Так проверяйте быстрее! Прошу Вас!
– Больше мне делать нечего! Поставим тебя, сволочь, к стенке да и расстреляем, – вдруг заорал Пахомов.
– Какой дурак! Пещерный человек! Полудурок! – возмутился в душе Некрасов.
– Не! Мы тебя сразу не расстреляем! Сначала в подвале, морда холёная, посидишь, – заявил Пахомов.
– Хорошо, – неожиданно вкрадчивым голосом сказал Кружовицкий. – Я Вам, гражданин сотрудник ЧК, признаюсь во всём. Только мне курить до безумия хочется. Верните мне папиросы, отобранные при обыске. Я буду курить и признаваться.
– Давайте! – обрадовался следователь и, достав из стола начатую пачку папирос "Дюбек", кинул её задержанному.
– И огоньку, пожалуйста! – обрадовался Кружовицкий.
Пахомов дал тому коробку спичек.
– Благодарю! – довольно произнёс допрашиваемый и, закурив, начал:
– Так вот… Так вот… Родился я, значит… так вот…
Пахомов напряжённо-тупо смотрел на Кружовицкого, а тот, очевидно, куражась, продолжал:
– Да, когда же я родился. Моя мама потом рассказывала, стоял страшный мороз. Вы представляете, гражданин сотрудник ЧеКи?
Задержанный набирал в рот дым и, не затягиваясь, шумно выпускал его в потолок. Снова набирал и так же, не затягиваясь, выпускал, рассказывая при этом следователю эпизоды из своего детства.
– Что-то здесь не так! – подумал Некрасов, внимательно наблюдая за Кружовицким. – Человек, который очень хочет курить, должен жадно и глубоко затягиваться, наслаждаясь вкусом и запахом табака. А этот? Он только быстро палит папиросы…
Задержанный, не делая перерыва, вытащил из коробки третью папиросу. Прикурил и стал быстро выпускать клубы дыма…
– Он не курит! Нет! Кружовицкий хочет быстро уничтожить редкие сейчас папиросы! – вдруг осенило Юрия.
Некрасов взметнулся со своего стула и прыгнул к столу. Левой рукой он схватил коробку папирос, а правой вырвал изо рта задержанного окурок, локтём при этом опрокинув Кружовицкого на пол.
– Охрана, ко мне! – громко закричал Юрий.
– Некрасов, что за выходки? – заорал Пахомов. – Ты что, пацан, охренел? Вон! На своё место!
В дверь, отталкивая друг друга локтями, вбежали два вооружённых красноармейца.
– Связать задержанного! – строгим голосом приказал им Некрасов.
– Прекратить! – завизжал Пахомов. – Ты, писарь, что себе позволяешь?
Охранники, на всякий случай подняв Кружовицкого с пола, заломили ему руки назад. Услышав шум и крики, в кабинет вбежал Арсланьян: