Исполнитель
Шрифт:
– Как на что? Скоро Советская власть в город придёт. Что ты тогда будешь делать?
– Это у вас то царская власть, то деникинская, то советская… А у нас, на Богатяновке, всегда наша, воровская власть была, есть и будет! – высокопарно заявил Клык.
– Иван, не подходят мне твои документы. Мне полный комплект нужен! – сказал Костя.
– Как ты, кореш, сказал? Какой такой комплект? – не понял его Клык.
– Мне нужны метрика для меня, затем метрики, якобы, моих родителей. Все наши фотографии… В общем, семейный архив полностью.
– А…а…а, – протянул Иван, – теперь я понял. Сделаем! Чего же не сделать!
– Только у меня три условия: первое – семья должна быть только пролетарская. Второе – кроме документов, надо всё расспросить об этой семье у соседей: их привычки, наличие дальних родственников и друзей… Всё, что удастся узнать. И третье условие. Самое главное! – Рябоконь сделал длинную паузу. – После того, как у тебя будут все документы на руках, эта пролетарская семья должна исчезнуть навсегда.
Константин замолчал и вдруг посмотрел на Клыка таким страшным взглядом своих водянисто-голубых глаз, что бывалому вору сделалось не по себе.
– Трудно, но сделаем! – не в силах смотреть больше в глаза Рябоконю, пообещал тот.
Наступила пауза.
– Сколько мне будут стоить все эти документы? – осторожно осведомился Константин.
– Дорого! Очень дорого! – ответил Клык.
– Я спросил тебя, Иван, сколько?
– Тридцать золотых червонцев! – выдохнул Клык.
– Хорошо! Я тебе плачу тридцать золотых червонцев, но документы меня должны устраивать полностью. Если что-то не понравится, то надо будет повторить, – заявил Рябоконь и вновь зыркнул на собеседника своими страшными глазами.
– Хорошо, – ответил Клык, думая, – вот это душегуб! К человеческой жизни не имеет никакого уважения.
Прошло почти две недели. В субботу утром Рябоконя разбудила кухарка:
– Константин Евлампиевич, к Вам какой-то беспризорник рвётся. Пущать его али как?
– Пусти, пусть войдёт.
Это был посыльный от Ивана. Мальчишка сказал всего два слова:
– Иван ждёт.
Получив деньги на чай, он ушёл. Рябоконь быстро оделся и, не завтракая, вышел из дому. На Большой Садовой улице проводился парад ростовской самообороны. По мостовой шло "войско" из числа чиновников государственных учреждений. Они представляли собой печальное зрелище: в потрёпанных пальто, стоптанных ботинках и порванных перчатках.
– Вот для тебя, смотри! – торжественно произнёс Иван, протягивая Константину мешок.
Рябоконь с нетерпением высыпал всё его содержимое на земляной пол лачуги. Затем, присев на корточки, не спеша принялся перебирать кучу бумаг.
– Ага, вот метрика. "Некрасов Юрий Васильевич". Год рождения – 1904. Место рождения – город Ростов-на-Дону. Вот аттестат о начальном образовании. Отлично! А это что? Это табель успеваемости ученика шестого класса Некрасова Юрия. Великолепно, – комментировал про себя документы Рябоконь.
– А вот фотографии. Юрик совсем маленький, лет пять ему, наверное, в матросском костюмчике. А вот папа с мамой… А здесь и метрика отца.
– Меня всё устраивает, – сказал Константин, но тут же добавил: Пока устраивает. Рассказывай, Иван.
– Отец его, пацана этого, был повешен на вокзале в прошлом году за нападение на казачий патруль. Да, отец его работал в железнодорожных мастерских. Мать не работала. Близких родственников нет. Дальние живут вроде бы как в Сибири. Соседи сказали, что были все они сторонниками Советской власти… Вот всё… Кажется, – рассказал Клык.
– А где сейчас мальчишка и мать его? – поинтересовался Рябоконь.
– Как где? – удивился Иван. – Сгорели они в доме своём два дня назад. Пожар у них случился…
– Мне эти документы подходят! – сделал заключение Константин и достал из-за пазухи золотые монеты.
Придя домой, Рябоконь на пять дней отпустил кухарку. После её ухода он закрыл на запоры все входные двери, опустил в комнатах шторы и приступил к сжиганию всех документов семьи Рябоконей. Он бросал в горящую на кухне печку фотографии матери и отца, деда и свои собственные.
– Всё, не существует больше на свете человека с идиотскими фамилией и отчеством Константин ЕВЛАМПИЕВИЧ РЯБОКОНЬ! Тьфу, язык поломать можно, ЕВЛАМПИЕВИЧ! – рассуждал он сам с собой, наблюдая, как пламя жадно поедает его гимназические тетради.
– Всю жизнь я страдал из-за моего маленького роста и детского лица. Но эти мои недостатки не раз мне буквально спасали жизнь. И сейчас я стану Юриком Некрасовым, пятнадцатилетним мальчишкой из семьи железнодорожников. И никто не должен даже усомниться, что мне на самом деле на четыре года больше. Я стану мальчишкой, а потом начну быстро, очень быстро взрослеть. Почему нет!
Константин практически не ел и не спал. За эти дни он уничтожил всё, что оставалось от семьи Рябоконей. Когда он спустился в свой магазин для того, чтобы взять что-нибудь поесть, там он обнаружил только пустые полки.
– Дак, Ермолай с сыновьями своими два дня на телеге вывозили всё из магазина. Дак, и кухарка ваша Катерина им помогала, Константин Евлампиевич, – с удовольствием объяснил словоохотливый дворник.
– Сволочи! Крысы! – с ненавистью подумал о своих бывших работниках Рябоконь.
Он взял предпоследнюю остававшуюся у него золотую монету и пошёл добывать себе еду. В ресторане "Яр" на углу Большой Садовой и Николаевского переулка стоял шум. Из окон раздавалось громкое цыганское пение. Затем крики. Звон битого стекла. Снова цыганское пение. Константин в недоумении остановился.
– Это его высокопревосходительство генерал Май-Маевский гуляют! – пояснил ему проходящий мимо старичок с седой бородой до пояса.
– Сволочь! Крыса! – громко вслух выругался Константин.