Исполнитель
Шрифт:
Двадцатого декабря утром Рябоконь проснулся от невообразимого шума. Выйдя на улицу, он увидел, что Ростов погрузился в хаос. На Таганрогском проспекте творилось нечто невиданное: во всю его ширину шли санитарные двуколки, тачанки, фаэтоны, телеги. На подводах сидели женщины с детьми. Калмыки за своими чёрными кибитками гнали стада коров и табуны коней. Все, обгоняя друг друга, спешили к мостам через Дон.
– Это уже самая настоящая агония! Крысы бегут с тонущего корабля, – зло обрадовался Константин.
Метельной и морозной ночью восьмого января 1920 года в Ростов-на-Дону вошли 4-я и 6-я кавалерийские дивизии Первой Конной армии Будённого.
На следующий день Константин Рябоконь, взяв уже подготовленный заранее вещмешок, надел сапоги, старый облезлый тулупчик, овчинную шапку-ушанку, тёплые варежки из козьей шерсти. Обильно полил все комнаты керосином и, выходя на улицу, бросил в дом зажжённый факел.
Глава 4
Железнодорожная станция Ростова-на-Дону была забита поездами. Из санитарных вагонов выносили носилки. Раненых бережно укладывали в кареты скорой помощи, грузовики и фаэтоны. Мёртвых аккуратно грузили на подводы. Сапёрные команды, громко матерясь и проклиная всё на свете, затаскивали на ремонтные летучкиобледеневшие шпалы и тяжеленные длинные рельсы. Свежесть морозного воздуха перебивала вонь угля от паровозных топок, человеческих нечистот и карболки. Дымили полевые кухни. Возле многочисленных теплушек стояли группы красноармейцев.
– Хлопчик, ты чё, кушать хочешь? Дак сядай с нами! – предложил Константину солдат в заячьем треухе с нашитой на нём красной лентой.
– Не, я не кушать. Я на фронт хочу. Возьмите меня! А?
– На фронт малолеток не берут. Не положено, – ответил Рябоконю солдат в треухе.
Костя кинулся к другому эшелону. Здесь еду получали казаки в папахах с красными звёздами.
– Не, хлопчик. Катись отседова до своей хаты! – прогнали его.
Константин устал бегать, перепрыгивая через рельсы, спотыкаясь и падая на льду. Лямки тяжёлого вещевого мешка ему больно врезались в плечи. Совсем уже отчаявшись, он, вдруг, увидел на запасных путях длинный эшелон из теплушек. Возле каждой из них стоял часовой в шинели с тремя нашивками-хлястиками малинового цвета на груди и шлеме-богатырке с эмалевой звездой с перекрещенными плугом и молотом. У всех – винтовки с пристёгнутыми штыками.
– Дяденька, мне с вашим командиром очень нужно поговорить, – обратился Константин к одному из красноармейцев.
– В штабе он. Вон, вишь вагон пассажирский в середине эшелона, – объяснил тот Константину.
У пассажирского вагона стояли несколько человек и чём-то негромко спорили.
– Дяденьки! Дяденьки! – завопил Костя.
Все мгновенно замолчали и с любопытством уставились на него.
– Дяденьки, возьмите меня, пожалуйста, на фронт.
– Иди домой к родителям, паренёк! – строго произнёс высокий худощавый мужчина, лет тридцати, в длинной кавалерийской шинели с тремя нашивками-хлястиками малинового цвета. В глаза бросались красная суконная звезда на её левом рукаве и под ней четыре квадрата такого же цвета.
Рябоконь понял, что он и есть самый главный.
– Да нет у меня дома, дяденька командир! – отчаянно стал объяснять Костя, обращаясь к нему. – Сгорел-то дом! И родителей нету! Мамка от сыпняка два месяца назад померла, а отца беляки повесили. Куда мне идти, дяденька командир?
– Да… ситуация… – вздохнул невысокий мужчина лет сорока, одетый в добротный полушубок и овчинную шапку с красной звездой.
– Как повесили? – спросил высокий военный в длинной шинели.
– Мой папка подпольщиком был, большевиком. Его беляки раненым в плен взяли и повесили… Повесили прямо на железнодорожном вокзале на столбе. Некрасов Василий Федотович. Может, вы его знаете?
– Нет, не знаем, – очень грустно сказал мужчина в полушубке, и на глазах у него навернулись слёзы.
– А кем у тебя отец работал до войны? – спросил высокий.
– Рабочим в железнодорожным мастерских. Они недалеко отсюда находятся, – объяснил Костя и, наконец, заплакал.
– Иваныч, разреши я у себя с мальцом поговорю, – обратился мужчина в полушубке к высокому мужчине в шинели с четырьмя красными квадратами на левом рукаве.
– Да, да, конечно! – ответил тот.
– Пойдём со мной, – сказал военный в полушубке.
Костя последовал за ним в штабной вагон. Они зашли в купе, заваленное книгами, газетами, плакатами и папками с какими-то документами.
– Заходи, садись вот на лавку. Больше места нет. Прибрать всё хочу, да некогда, – пригласил он Константина.
– Меня зовут Силаков Егор Кузьмич. Я комиссар полка. Большевик и бывший железнодорожник, как твой отец. Только я в Москве работал. Сейчас я тебя чем-нибудь горяченьким угощу. Подожди.
Комиссар полка вернулся минут через десять с чайником кипятка и с глубоким блюдцем, наполненным до самого верха вареньем. За это время Константин достал из вещмешка все свои документы и положил их рядом с собой на деревянную лавку.
– Вот, я тебе даже сладенького принёс. Варенье. Вишнёвое! Давай теперь кипяточка-то попьём! – произнес Силаков, наполняя две алюминиевые кружки.
– Спасибо, товарищ комиссар! – поблагодарил Константин.
– Ну, а тебя как зовут, парень? – спросил Силаков, сделав маленький глоточек.
– Меня зовут Некрасов Юрий Васильевич. Родился второго июля 1904 года в Ростове. Вот, смотрите, моя метрика! Через полгода мне уже целых шестнадцать лет будет! А меня не хотят брать на фронт! Понимаете, товарищ комиссар, я за батяньку хочу белякам отомстить! Ой, как хочу! Да, вот, смотрите, товарищ комиссар, на фотокарточке мой папа в форме железнодорожника, мама и я. Мне тогда четыре годы было. А вот мой табель успеваемости. Смотрите, всё "отлично". А вот ещё одна фотокарточка. Я в первом классе гимназии. Вот смотрите…
В дверь кто-то постучал.
– Да, входите! – сказал Силаков.
Это был высокий военный в длинной шинели с четырьмя красными квадратами на левом рукаве.
– Товарищ командир полка, – встав с лавки, официально обратился к вошедшему Силаков. – Я, как комиссар, прошу и в то же время рекомендую принять Некрасова Юрия, сына большевика, зверски убитого белогвардейцами, в наш полк воспитанником. Мы, революционеры, строящие новое общество, не имеем права оставить на улице этого парня. Тем более, у него, кроме нас с вами и советской власти, нет больше никого.
– Согласен! Определите его в третий батальон. Распорядитесь, чтобы поставили воспитанника нашего стрелкового полка Некрасова Юрия на довольствие! – распорядился командир полка.
– Спасибо! – радостно подскочил с лавки Некрасов.
Юрий с ужасом осмотрел закопчённую теплушку, которую занимал взвод Ивана Саленко. Высокие трёхъярусные нары из неструганных досок были чуть присыпаны соломой. Вокруг раскалённой до малинового цвета чугунной печки-буржуйки сгрудился весь взвод.
– Ну что, Некрасов Юрий, полковой воспитанник, кидай свой "сидор" на нары и сядай к нам! – сказал Саленко.