Исполнитель
Шрифт:
– Привал! Можно покурить! – последовала команда.
Воспользовавшись отдыхом, Некрасов побежал искать взвод Саленко.
– Юрко, бисова душа, чё ты тута делаешь? – удивился комвзвода, увидев юношу.
– Пришёл вам помогать белых бить! Хочу за батяню отомстить! – сообщил Некрасов.
– Во дитё непонятливое! – возмутился Саленко. – Ну, раз ты утёк из штаба, давай с нами.
Под утро полк вышел на окраину Товарной. Поступила команда комполка Звонарёва:
– Всем окопаться!
Во взводе Саленко было два лома, несколько больших лопат. По очереди принялись долбить мёрзлую землю. Красноармейцы работали молча, с каким-то остервенением. Никто не матерился и не отпускал солёных шуток. Дело продвигалось очень медленно. Некрасов взял лом и принялся стучать им по земле. Мгновенно его руки покрылись кровавыми мозолями. Такой работы ему никогда не приходилось выполнять. Юрий бил и бил тяжёлым ломом, но от земли отскакивали лишь маленькие кусочки.
– И зачем я убежал из штабного вагона? Сидел бы сейчас с Яблоковым да в тепле чай пил, – со злостью на самого себя думал Некрасов.
– Белые! – вдруг раздались крики. – Белые!
– К обороне! Лягай! Огонь! – заорал у него под самым ухом Саленко.
Юрий поднял голову. Из степи, прямо на них, молча неслась конная лава. Они были уже рядом. Некрасов упал на землю и закрыл голову руками. Раздался залп, второй… Затем земля начала трястись от тысяч конских копыт. Кто-то тяжёлый упал на юношу.
– Встань! – заорал Некрасов, – встань! Ты меня задушишь!
С трудом ему удалось столкнуть с себя тяжёлого человека. Это был мёртвый Саленко. Белогвардейская конница промчалась через их позиции, оставив после себя трупы красноармейцев, и ворвалась на станцию Торговую. Оттуда доносился шум жестокого боя.
– Тикай, хлопчик! Тикай! – вдруг прохрипел кто-то рядом с Юрой. Это был умирающий Рябовол. Захлебываясь собственной кровью, он продолжал хрипеть:
– Тикай, тикай…
Некрасов подскочил с земли и кинулся бежать подальше от станции. Он падал. Поднимался и снова бежал. Уже не было сил. Бок сводило от сильной боли. В висках стучало… Вот и Маныч показался…
– Слава Богу, удрал! – подумал Юрий и в это же мгновение услышал окрик:
– Стой! Стрелять буду!
Некрасов осмотрелся. Прямо перед ним на берегу реки стояла цепь красноармейцев с винтовками с примкнутыми штыками.
– Я же свой… я свой… – задыхаясь от одышки, закричал Юрий.
– Руки вверх! Ко мне! Шагом! – приказал ему мужчина с наганом в руке.
– Заградительный отряд частей особого назначения ВЧК, – понял Некрасов, вспомнив рассказы Яблокова.
Большую группу красноармейцев, бежавших с поля боя, собрали на берегу Мыныча. Всех их построили в шеренгу. Перед ними стоял мужчина среднего роста в новенькой шинели с нашивками командира батальона.
– Командиры взводов, рот, батальонов, выйти из строя! – приказал он громким, хорошо поставленным голосом.
Шеренгу покинули пять человек.
– На основании Директивы товарища Троцкого приказываю расстрелять весь командный состав и каждого десятого красноармейца, без приказа оставивших свои позиции. Смерть трусам и предателям революции! – прокричал он.
– Децимация! – вспомнил опять Юрий свой разговор на станции Царицын с Яблоковым.
– Один, два, три, четыре… – считал человек с нашивками командира батальона. – Десять. Выходи!
Из строя вышел крупный мужчина без шинели, в одной гимнастёрке с головой, забинтованной окровавленными тряпками.
– Один, два, три, четыре, пять… десять, – указательный палец человека с нашивками командира батальона остановился прямо на… Некрасове.
У Юры, от охватившего его животного ужаса, мгновенно свело живот. Он хотел что-то сказать, но не смог. Его челюсти свела сильная судорога.
– Выходи, чего застыл! – заорал человек с нашивками комбата.
Некрасов стоял, не в силах даже пошевелиться.
– А ну-ка, хлопчик, пусти! – вдруг сказал совсем молодой красноармеец в одном сапоге, стоявший справа от него, и вышел из строя, закрыв собой Юру.
– Один, два, три, четыре… – послышалось снова.
Всего было расстреляно четырнадцать человек. Они были казнены на глазах тех, кому повезло остаться в живых. Внимательно наблюдая за этим жутким процессом, Некрасов пришёл к выводу:
– Я всегда считал себя жёстким человеком, но только сейчас понял, что я слюнтяй. Чтобы выжить в этой жизни, надо быть жестоким! А чтобы добиться чего-то, я должен быть очень жестоким! Даже по отношению к самому себе! Никогда, ни при каких обстоятельствах я не должен распускать сопли.
В конце февраля, при взятия станицы Тихорецкой, погиб комполка Звонарёв. Полк принял начальник штаба Клинов. Начальником штаба стал присланный из дивизии двадцатипятилетний Александр Егоров, бывший подпоручик царской армии. А Некрасова назначили его помощником. Теперь у Юрки на левом рукаве его новенькой гимнастёрки красовались три красных треугольника. Полк, основательно потрёпанный в боях, оставили в Тихорецкой для доукомплектования личным составом.
У Некрасова было много работы. Под его началом Яблоков, Малов и ещё один писарь корпели над бумагами день и ночь. А у самого Юрки появилась почему-то страсть хорошо одеваться. Раньше, в другой жизни, когда он был купеческим сыном Константином Рябоконем, ему было абсолютно всё равно, какую одежду покупали ему родители. А сейчас он, Некрасов Юрий, в новых хромовых сапогах, гимнастёрке с треугольниками на рукаве, в скрипящей кожаной портупее производил фурор среди сестёр милосердия местных госпиталей.
– Ангел! Чистый ангел! – вздыхали многие уже зрелые женщины. – Курносенький, челочка кучерявая, глаза голубые, талия тонкая… Просто лапочка! Был бы он чуточку постарше! А сейчас куда? Ребёнок ведь ещё!
А Некрасов лишь усмехался, наблюдая за тем, какими взглядами провожают его медсёстры.
Юрий иногда просиживал в штабе ночи напролёт, выполняя все распоряжения Егорова. Ему было очень интересно изучить всю штабную работу. Юрий сам печатал все очень важные и срочные документы. Однажды вечером, в конце мая, он работал с Егоровым. Начштаба диктовал ему отчёт для комдива. В дверь хаты постучали. Юрий оторвался от машинки.