Исполнительница темных желаний
Шрифт:
– Стыд-то какой, Сережа! – всхлипывал Иван Сергеевич, скорчившись за своим столом в кабинете загородного дома. – Моя дочь умерла, как последняя наркоманка, со шприцем в руках и со жгутом! Господи… Как мне пережить все это?! Как я теперь, Сережа?! Как?! Для кого я жил? С кем я теперь остался?! Ни внуков… Наживал, наживал, а все теперь этому хлыщу достанется!
– Кому-кому? – насторожился тут же Хаустов.
Он только что вернулся из кухни, где всхлипывающая домработница готовила для всех чай с какой-то успокаивающей травой.
– Напоите его, пожалуйста, Сережа, – просила она сквозь слезы. – Не ест ведь ничего, не пьет. Горе-то какое!..
Горе действительно было страшным, сокрушительным и плохо поддающимся осознанию.
Как могла Верка скатиться до того, чтобы заделаться наркоманкой?! Ну могла позволить себе перебрать иногда, что, кстати, случалось крайне редко. Ну, бездельницей была, каких поискать. Но чтобы наркота…
– Зять говорит, что замечал за ней это, – нехотя признался Терехов, когда Сергей выразил свое недоумение вслух.
– Зять? – Хаустов мысленно послал этого зятя, которому со смертью жены жутко подфартило в материальном смысле, ко всем чертям. – А что же он не сигнализировал вовремя? Почему вам не сказал? Не пожаловался, не забил тревогу?!
– А, говорит, Вера не разрешала. На коленях, мол, умоляла этого не делать. А он ведь меня боится, как огня. Вот и… – Плечи Ивана Сергеевича судорожно вздрогнули, и старик застонал. – Почему она не подумала обо мне?! Как она могла, Сережа?! И почему именно сейчас?!
– Разве это имеет значение! – воскликнул Сергей недоуменно, краем уха уловив звук подъезжающей машины. – Сейчас или через неделю, какая разница!
Терехов с ответом собирался довольно долго. Все что-то взвешивал в уме, поглядывая на него заплаканными глазами в частой сетке воспалившихся сосудов. Потом нехотя признался:
– Я уговорил ее составить завещание не в его пользу.
– Не в пользу Прохорова? – уточнил Хаустов.
– Да. Она все отказывалась поначалу от этой затеи. Суеверной была моя девочка. – Старик снова заплакал, заслонив лицо скомканным платком. – Все утверждала, что если составит завещание, то долго не проживет. И вон как вышло…
– Что заставило ее дать согласие?
Известие Сергея сильно насторожило. А если учесть, что Прохорова из-за Полины Пановой он почти уже ненавидел, то настороженность его оказалась помноженной надвое.
– У ее двоюродного брата родился мальчуган. Такой славный мальчишка. Вера, несмотря на всю свою нелюбовь к маленьким деткам, вдруг заявила мне однажды, что если и составила бы когда завещание, то только в пользу Мишеньки. Так назвал ее брат своего сына.
– Я понял.
– Я зацепился. Стал ее уговаривать. Говорю: мои деньги после моей смерти перейдут к тебе, Веруня. А твои-то кому достанутся? Рожать она категорически отказалась. Твои, говорю, кому? Альфонсу этому?! Что она могла в нем найти?! Что, Сережа?!
– Что дальше, Иван Сергеевич? Это очень важно! – поторопил его Хаустов.
Ненависть к Прохорову уже троилась.
Как дальновиден оказался, мерзавец, как предусмотрителен!
– Так вот, она была у меня здесь недавно. Мы славно посидели с ней. Пили кофе с миндальными пирожными, говорили много. И потом как-то незаметно перешли к разговору о детях, наследстве. И Верочка сказала мне, что готова, мол, составить завещание в пользу ребенка. Говорила: Прохоров пускай в квартире остается, не на улицу же его выгонять, если что. А все остальное – мальчику. А я ведь… Я ведь свои акции в твоем банке, Сережа, который тебе от Леши достался, только недавно на Верочку перевел. Что же теперь… Как она могла, как?!
Хаустов пробыл в доме Тереховых до самого вечера. Пестовал старика, кормил его буквально с ложки, потом спать укладывал не без помощи врача «Скорой помощи». Попутно отдавал распоряжения насчет похорон Веры. Больше, как оказалось, заниматься этим было некому. Супруг, Прохоров Виталий, который после общения с представителями правоохранительных органов и крутого разговора с тестем безобразно напился. И мычал в телефонную трубку что-то горестное и нечленораздельное, когда Сергей ему позвонил.
Уезжал с тяжелым сердцем и дикой усталостью. И странное дело, очень хотелось домой. Пускай Тайка станет браниться и жарить свои жирные оладьи, повернувшись к нему толстой задницей – он стерпит. Пускай Алина смотрит на него зазывно и подолгу – он выдержит, не сорвется. Пускай пацаны капризничают и не слушаются его – он не рассердится.
Все свое ведь – домашнее, родное, привычное, не внушающее опасений.
Только бы скорее добраться домой. Запереть за своей спиной тяжелые чугунные ворота на все три сложных замка. Спустить с цепи ленивого пса со старомодной кличкой Трезор, успев потрепать его за ухом. Пройтись босыми ногами по газону, который изуродовал приглашенный Тайкой газонокосильщик из соседнего села. Домой, скорее бы домой…
Звонок Прохорова застал его совершенно некстати. Он скомкал все его надежды на тихий семейный вечер за глухим надежным забором.
– Она не могла, Серега, – еле выговорил Прохоров в трубку мобильного и икнул отвратительно протяжно.
– Кто не могла? Чего не могла? – переспросил Хаустов, глянув на время: было почти девять вечера.
– Вера не могла так умереть, – понизив голос до шепота, пробормотал пьяный вдрызг Виталий.
– А как она могла умереть? – Сергей начал уже злиться.
– Никак! Она не собиралась, понимаешь! Она хоть и стерва была, но моя жена, понял ты! – вдруг заорал Прохоров с непонятной ему слезой в голосе. – Вы можете что угодно думать, Серега!
– Кто вы?
– Ты, Иван Сергеевич, этот старый подозрительный хрен! А она ведь из-за него…
– Что из-за него? – поторопил он его, потому что Прохоров вдруг замолчал.
– Она из-за него поехала к этому деду, Серега. И потом хотела, дура, заработать… Такая дура, такая дура…
– К какому деду?! – похолодел Сергей, вспомнив слова Полины о следах дорогой женской помады на чашке в доме Крякина. – К какому деду поехала Вера и почему из-за Ивана Сергеевича?! Говори, гад, или я сейчас к тебе приеду и устрою тебе вытрезвитель!