Исповедь куртизанки
Шрифт:
Постепенно приходят в норму и мои чувства. Я уже лучше понимаю венецианский диалект своего старика, ведь мой словарный запас столь чужероден теперь, как и его, и я умею кривить рот так, что мой акцент становится понемногу понятным остальным. Что же до запаха, то он или выжег мне ноздри, или же наступление холодной погоды со штормами и дождями очистило город. Летом я бежал со всех ног в надежде опередить запах, а теперь бегаю, чтобы согреться.
Тем временем зрячие пальцы Ла Драги постепенно исцеляют кожу на голове синьорины, а общество целительницы поддерживает ее дух. Внутреннее убранство нашего дома, хотя и остается таким же бедным, как и прежде, теперь окрашено смехом того рода, что могут принести только женские голоса, так что даже Мерагоза перестала плевать нам в спину. Волосы моей госпожи уже чуть-чуть отросли, как у монахини-бунтарки, и в них уже достаточно солнца и меда, чтобы образовать сияющий ореол вокруг ее округлившегося лица, и то, что некогда было раздвоенным зигзагом раны,
Быть может, она уже улавливает носящиеся в воздухе возможности. Потому что в последние недели город просто сходит с ума от деловой активности, ведь из Леванта прибыли первые корабли, которые раньше срока привели попутные ветра.
Хотя в ее присутствии я старался этого не показывать, в последние месяцы меня одолела тоска по Риму, его солидности и коррупции. Но сейчас даже я пребываю в легком волнении. От огромного моста вплоть до верфей на южном острове – повсюду царит хаос торговли. Разводной мост Риальто так часто открывается для прохода кораблей с высокими мачтами, что людям практически невозможно перейти по нему на другой берег, тогда как другие суда стоят в каналах буквально борт о борт, образуя своеобразные новые переходы, а целая армия моряков и грузчиков соединяется в живую цепь, перетаскивая тюки и ящики на сушу. Куда-то подевались все попрошайки; даже профессиональные калеки в эти дни демонстрируют похвальную живость, зарабатывая себе на хлеб. Товарами с этих кораблей можно запросто обставить собственную жизнь до конца дней своих: атлас, шерсть, меха, дерево, слоновая кость, специи, сахар, красители, необработанные металлы и драгоценные камни. Вы чувствовали себя богатым, уже просто глядя на них. Если Рим зарабатывал деньги на отпущении грехов, то Венеция жирела, подкармливая их. Чревоугодие, тщеславие, зависть, алчность – сырье для каждого из них находится здесь, и за каждый ящик или тюк, ввозимый в город или вывозимый из него, городскому совету следует заплатить пошлину.
У вас может сложиться впечатление, будто правители этого города-государства – богатейшие люди во всем христианском мире. Разумеется, здесь нет короля или тирании какой-либо одной семьи, которая транжирила бы эти деньги. Дож, который выглядит достаточно царственно, когда его вывозят из дворца в белом с золотом плюмаже, является фигурой скорее церемониальной, нежели пользующейся всей реальной полнотой власти, и его выбирают посредством нескольких тайных голосований, столь запутанных и хитроумных, что даже мой старик не может растолковать мне весь процесс. Когда повелитель умрет – что случится достаточно скоро, на мой взгляд, поскольку он выглядит как древняя летучая мышь со сморщенным личиком, – его семью исключат из следующего голосования. Именно поэтому Венеция с гордостью именует себя настоящей республикой. Факт сей известен всем, потому что она не устает кричать о нем на каждом углу. В Риме, когда венецианские гости принимаются превозносить добродетели и чудеса своего города, большинство людей погружаются в сладкую дрему под тяжестью подобной гиперболы. Если другие города владеют богатством, то Венеция попросту не имеет цены… если другие города пребывают в безопасности, то Венеция попросту неприступна. Венеция: величайшая, красивейшая, старейшая, справедливейшая и миролюбивейшая. Венеция – светлейшая.
Принимая во внимание столь дьявольскую гордыню, я ожидал куда большей демонстративности. Но правда заключается в том, что люди, которые правят этим городом, больше похоже на святош, нежели на государственных чиновников. Вы встречаете их повсюду, на огромной площади Сан-Марко и по всему Риальто, в темных длинных накидках и тогах, переброшенных через плечо, с самыми простыми черными шапочками на головах. Встречаясь каждую субботу по утрам, на заседаниях Большого Совета, они напоминают стаю ухоженных и упитанных черных ворон. Синьорина еще способна различать степень их влиятельности по тому, подбиты ли их накидки мехом горностая, соболя или лисицы, а также по оттенкам темного бархата, но чтобы улавливать малейшие нюансы, нужно родиться одним из них, а ваше имя при рождении, браке и смерти должно быть вписано в «Золотую книгу» во Дворце Дожей, причем официальные лица обязаны удостовериться, что ваша родословная не осквернена кровью простолюдинов.
Скромность мужчин, впрочем, не идет ни в какое сравнение с невидимостью женщин. И здесь мои скитания приобрели некую напряженность и целеустремленность, потому что если уж мы вознамерились зарабатывать себе на жизнь прежним ремеслом, то моя задача заключается в том, чтобы навести справки насчет конкуренток. Но к концу первого месяца я готов был впасть в отчаяние. Пусть в христианском мире не сыскать ни одного города, законы которого не запрещали бы состоятельным и скромным, равно как и самым богатым шлюхам в открытую заниматься своим делом на улицах, то в Венеции они, похоже, работали. В дни рыночной торговли можно изредка заметить какую-либо матрону при полном параде, вызывающей походкой на высоких каблуках пересекающую кампо: пальцы ее унизаны драгоценными камнями, ее сопровождают щебечущие служанки и тявкающие собачки. Но по большей части богатые женщины перемещаются по воде в закрытых лодках или же остаются запертыми в своих домах. Молодежь делает все, что в ее силах, дабы привлечь к себе внимание, девушки шумно прихорашиваются у окон, но вы должны быть как минимум в два раза выше меня, чтобы добиться чего-либо существеннее, нежели растяжение шейных позвонков, а когда молодые люди в туниках и разноцветных обтягивающих панталонах тоскливо вздыхают, глядя вверх (если взрослые – вороны, то молодежь – разряженные попугаи, напыщенные и неуклюжие), девушки моментально глупеют, принимаются размахивать руками и хихикать, и их тут же оттаскивает от окна какой-то невидимый покровитель.
Однако мужчине требуется время от времени удовлетворить свой зуд, а там, где имеется общественная добродетель, непременно найдется место и для общественного порока. Главный бордель расположен рядом с рынком и большой гостиницей, в которой останавливаются купцы из Германии. Когда корабли приходят в гавань, деловая активность ошеломляет, но проститутки работают в строго определенные часы, которые регулируются, как и жизнь каждого венецианца, боем колокола Марангоны, и, дабы сохранить на улицах мир и покой, их попросту запирают на ночь. Если же мужчине требуется разрядка в нерабочее время, ему приходится рисковать в лабиринте каналов и улиц.
В первый раз мой старик сделал вид, будто шокирован, когда я спросил у него, куда мне лучше пойти, но потом достаточно быстро дал нужные указания. Стоит только оказаться в хитросплетении боковых улочек, как порок расцветает буйным цветом, и не будь он так озабочен состоянием своей души, я мог бы показать ему последнюю новинку: улицу титек, где женщины усаживаются на подоконники верхних этажей, словно некая пародия на богачей, раздеваются до пояса и принимаются болтать ногами, чтобы любой желающий мог заглянуть им под юбку. Но даже здесь в вульгарности наличествует своя стратегия; идея принадлежит городскому совету, как с радостной улыбкой сообщает мне Мерагоза, поскольку в городе уже назревает паника из-за все возрастающего количества молодых мужчин, которые в темных переулках удовлетворяют друг друга, вместо того чтобы грешить угодным Господу способом.
Впрочем, отнюдь не только содомиты угрожают чистоте и невинности Венеции. В те долгие темные ночи, что мы отсиживались в глуши после бегства из Рима, госпожа поднимала мне настроение, рисуя картины благосостояния, которое мы обязательно обретем в ее родном городе, и от нее-то я и узнал, что Венеция предлагает женщинам богатый выбор и жирные куски, когда речь заходит о знати. Все дело в простом преобладании математики над моралью. Если правители из «Золотой книги» желают сохранить свои материальные блага в неприкосновенности, они должны ограничить возможность вступления в брак. Наличие множества дочерей с богатым наследством и такого же количества сыновей, не обделенных семейным состоянием, грозит городу катастрофой. И потому, ради сохранения чистоты родословных, монастыри Венеции переполнены высокородными женщинами, а семейные палаццо служат временным пристанищем целой ораве холостяков, которым регулярно требуются представительницы прекрасного пола с утонченным вкусом, но гибкими моральными устоями, дабы обслуживать и развлекать их.
То есть куртизанки.
И в этом Венеция является самым успешным торговым городом во всем христианском мире, где спрос и предложение регулируются самым тщательным образом. Точно так же, как во Дворце Дожей хранится «Золотая книга» знатных фамилий, существует и другая книга – куда более непристойная, – содержащая подробности о гражданах совсем иного сорта. Она пользуется настолько дурной славой, что даже я, ничего не знавший о Венеции – за исключением того факта, что это великая республика, утопающая в воде, которая сражалась с турками за право владычествовать в восточном море, – слышал о ней еще до того, как мы прибыли сюда. Это так называемый «Реестр куртизанок»: список самых красивых, наиболее образованных и самых желанных женщин, где рядом с каждым именем оставлено свободное место, дабы клиенты могли оставить или прочесть описание, стоимость услуг и даже оценку соотношения «цена/качество».
Единственный вопрос заключается в том, как туда попасть. Каким образом куртизанка, желающая добиться славы и успеха, заявляет о себе в городе, где выставление себя напоказ служит признаком вульгарности, а не успеха? Ответ прост. Поскольку ни один здравомыслящий купец не станет покупать кота в мешке, есть такие общественные места, куда направляются продавцы, дабы явить товар лицом, так сказать. И в этом, несмотря на все свои уверения в чистоте и невинности, Венеция не более добродетельна или изобретательна, нежели сам Святой Град.