Исповедь Стража
Шрифт:
«Сердце Мира — звездой в ладонях твоих…»
Несколько мгновений она смотрит на ясный голубовато-белый огонек, потом прижимает ладонь к груди слева.
Учитель отворачивается и с тем же отчаянно-светлым лицом вдруг выбрасывает вверх руки — дождь звездных искр осыпает всех, изумленный радостный вздох пролетает по залу, где-то вспыхивает смех…
— Воистину — Дети Звезд…
Он говорит очень тихо, пожалуй, только она и слышит эти слова.
— А ты снова забыл о себе.
Он переводит на Элхэ удивленный
— Где ты этому научилась? — Он почти по-детски радостно удивлен.
— Не знаю… везде… Мне… ну, просто очень захотелось. — Она окончательно смущена. Он смеется тихо и с полушутливой торжественностью подает ей руку. Артаис-Гэллаан и Тайр-Гэллир составляют вторую пару.
…А праздник шел своим чередом: искрилось в кубках сладко-пряное золотое вино, медленно текло в чаши терпкое рубиновое; взлетал под деревянные своды стайкой птиц смех, звенели струны и пели флейты…
— Учитель, — шепотом.
— Да, Элхэ?
— Учитель, — она коснулась его руки, — а ты — ты разве не будешь играть?
— Ну, отчего же… — Вала задумался, потом сказал решительно: — Только петь будешь — ты.
— Ой-и… — совсем по-детски.
— И никаких «ой-и»! — передразнил он на удивление похоже и, уже поднимаясь, окликнул: — Гэлрэн! Позволь — лютню.
Все умолкли разом: Учитель сам будет играть… Странный выдался вечер нынче, что и говорить!
Только что — смех и безудержное веселье, но взлетела мелодия — прозрачная, пронзительно-печальная, и звону струн вторил голос — Вала пел, не разжимая губ, просто вел мелодию, и тихо-тихо перезвоном серебра в нее начали вплетаться слова — вступил второй голос, юный и чистый:
Андэле-тэи кор эме
Эс-сэй о анти-эме
Ар илмари-эллар
Ар Эннор Саэрэй-алло…
О ллаис а лэттп ах-энниэ
Андэле-тэи кори'м…
Два голоса плели кружево колдовской мелодии, и мерцали звезды, и, даже когда отзвучала песня, никто не нарушил молчания — эхо ее все еще отдавалось под сводами и в сердце…
…пока с грохотом не полетел на пол тяжелый кубок.
Собственно, сразу никто не разобрался, что происходит; Учитель только сказал укоризненно:
— Элдхэнн!
Дракон смущенно хмыкнул и сделал попытку прикрыться крылом.
— И позволь спросить, зачем же ты сюда заявился?
Резковатый металлический и в то же время какой-то детский голосок ответствовал:
— Я хотел… как это… поздравить… а еще я слушал…
— И как? — поинтересовался Вала.
Дракон мечтательно зажмурился.
— А кубок зачем скинул?
Дракон осторожно подцепил помянутый кубок чешуйчатой лапой и со всеми предосторожностями водрузил на стол, не забыв, впрочем, пару раз лизнуть тонким розовым
— Так крылья же… опять же хвост…
Он таки ухитрился, не устраивая более разрушений, добраться до Валы и теперь искоса на него поглядывал, припав к полу: ну как рассердится?
— Послу-ушать хочется… — даже носом шмыгнул — очень похоже — и просительно поцарапал коготком сапог Валы: разреши, а?
— Ну, дите малое, — притворно тяжко вздохнул тот. — Эй!., а эт-то еще что такое?
Элхэ перестала трепать еще мягкую шкурку под узкой нижней челюстью дракона — дракон от этого блаженно щурил лунно-золотые глаза и только что не мурлыкал.
— А что?., ну, Учитель, ну, ему ведь нравится… смотри!
Однако! Любопытно, а такая изощренно-жестокая тварь, как Глаурунг, тоже из такой милашки выросла? Нет, я понимаю, что драконы разные — судя по сказанию «О драконах», но не может же быть такого, чтобы наши предки не знали ни единого «доброго» дракона, если таковые были. Или на них выпускали других, «недобрых»?
Начинаю понимать. Мелькор любил только тех, кого воспитывал сам, и тех, кто, так сказать, «принимал его Путь». Иначе не выходит. В таком случае справедливым я его вряд ли назову.
Но, стало быть, он все же был способен любить…
…Здесь было так холодно, что трескались губы, а на ресницах и меховом капюшоне у подбородка оседал иней. Она уже подумала было — не вернуться ли, и в это мгновение увидела их.
Крылатые снежные вихри, отблески холодного небесного огня — это и есть?..
— Кто вы?
Губы не слушались. Шорох льдинок, тихий звон сложился в слово:
— Хэлгэайни…
Она улыбнулась, не ощущая ни заледенелого лица, ни выступившей в трещинах рта крови.
Она не смогла бы объяснить, что видит. Музыка, ставшая зримой, колдовской танец, сплетение струй ледяного пламени, медленное кружение звездной пыли… Она стояла, завороженная неведомым непостижимым чудом ледяного мира — мира нелюдей, Духов Льда.
«Откуда же вы…»
Она уже не могла спросить — только подумать. Не знала почему — время остановилось в снежной ворожбе, и не понять было, минуты прошли — или часы. Была радость — видеть это, не виданное никем.
Они услышали.
«Тэннаэлиайно… спроси у него…»
Шесть еле слышных мерцающих нот — имя. Она повторила его про себя, и каждая нота раскрывалась снежным цветком: ветер-несущий-песнь-звезд-в-зрячих-ладонях. Тэннаэлиайно. Она смотрела, пока не начали тяжелеть веки, и звездная метель кружилась вокруг нее — это и есть смерть?.. — как покойно… Уже не ощутила стремительного порыва ветра, когда черные огромные крылья обняли ее.
— Элхэ… вернись…
Как тяжело поднять ресницы… Ты?.. Тэннаэлиайно… Нет сил даже улыбнуться. Как хорошо… Он погладил ее серебристые волосы: