Исповедь Стража
Шрифт:
— Ты… хочешь говорить о смерти в такой день?
— Мысли не выбирают часа. — Взгляд тверд. Он знал — она не отступит.
Мелькор помолчал, потом заговорил медленно, глуховато:
— Я еще не говорил с тобой об этом… От начала подобные вам — их называют там эльдар — не в силах покинуть мир. Для них Арта — ларец, от которого выброшен ключ: души их остаются в мире до его конца. Пройдут тысячи тысяч лет, и мир погибнет, ибо он не вечен. У всего есть конец и начало. Что будет с душами, заключенными в пределах
— Значит, смерть — это благо?
— Нет — если нить жизни прервана до срока. Да — если Свободный делает выбор сам. — Голос Изначального звучал все глуше и тяжелее. — Жизнь людей не должна была быть так коротка, от начала они были подобны вам… Тот, кто ушел, не успев завершить начатого, может вернуться. Кто пожелает, сможет писать свою жизнь заново, с чистого листа. Душа не знает смерти, Оннэле. Душа не знает смерти…
— Не надо больше, Тано. Не сегодня.
— Мысли не выбирают часа.
— В такой день… — Она улыбнулась.
— Хорошо, сдаюсь. Ну, и кому же ты подаришь венок?
— Гортхауэру. Он сделал приятное мне, почему же мне не ответить тем же? А ты?
— Не знаю… — пожал он плечами.
Девушка задумалась.
— Мне кажется, — проговорила раздумчиво, — я знаю, кто ждет от тебя весеннего дара, Тано. Только… прости, я этого я не скажу.
…Сейчас все в мире казалось Ортхэннэру новым, непривычным, неизведанным, все вызывало в нем радостное изумление. Прав был Учитель, назвав тот весенний день — днем его рождения. Он жадно впитывал в себя красоту мира, словно знал уже — это последняя весна и никогда не суждено ей повториться…
Он бродил по лесу, когда вдруг — услышал песню. И замер, не решаясь подойти ближе, словно боялся спугнуть трепетную чуткую птицу. Человек поет так, лишь когда он один, и нет ему дела до того, что подумают о его песне другие.
Постепенно он стал различать слова:
Прозрачно-зеленая льдинка — печаль, легкий вздох белокрылой зимы -
тебе не увидеть высоких вершин, не услышать северный ветер,
недолог твой век…
Надломленный стебель полыни, тебе не быть вплетенным в венок,
родниковой водой серебристых лучей не омоет тебя луна;
ты останешься горечью памяти на губах…
И мне из цветов и звезд венка уже не сплести:
горькие воды моря таят жемчужины скорби,
не дойти до светлых долин, где встречи трава растет…
Серебряной нитью жизни цветы перевить не сумею -
легче, чем тонкую паутинку, западный ветер ее разорвет.
Лишь трава разлуки так высока…
Он слушал затаив дыхание. Было мучительно неловко — словно случайно подслушал чужую тайну, — но уйти не мог: заворожил летящий голос.
Он узнал поющую — по длинным серебряным волосам. Он не понимал, что с ней, что происходит с ним самим, — просто было горько и светло, словно пришло знание неизбежного, словно нашел
Она умолкла, подставив лицо свету первых звезд. Нужно было уходить. Теперь он не имел права оставаться. Ортхэннэр бесшумно растворился в сгущающихся сумерках.
…Чуть позже он решил, что должен принести Элхэ что-нибудь в дар об этой встрече. Конечно, он не скажет ей, что слышал. Просто так.
Слева, где-то далеко-далеко, догорал закат. Ортхэннэр медленно брел домой, когда увидел звездчатку-гэллаис — хрупкую, снежно-белую, почти светящуюся в сумерках. Он замер. Как вышло, что раньше он не замечал этих цветов?.. Наклонился, чтобы получше рассмотреть их, — маленькие белые звездочки без запаха, вплетенные в пышную путаницу тонких и ломких разветвленных стеблей с крохотными узенькими листьями. Сейчас зелень звездчатки казалась почти черной. Он осторожно сорвал три стебля, и в его ладонях оказался ажурный ворох зеленых нитей, в котором запутались звезды. Как в том уборе, что Гэлеон сделал для Иэрне. Он улыбнулся. Вот и подарок от этого неповторимого дня…
Огни в окнах домов были такими уютными, что у него стало тепло на душе. Он шел домой, вертя в руках цветы. Он еще не осознавал до конца свой замысел, но вот-вот что-то возникнет…
…Уже в сумерках она подошла к реке и, вздохнув, бережно опустила на воду венок из цветов-звезд.
Думала — хватит смелости отдать. Ему никто никогда не дарил венка… Смешно даже. Вот — не сумела. Даже подойти не смогла. Как же глупо все вышло… Было бы, наверное, красиво — белые цветы-звезды на черных волосах… Чего страшилась? Он, наверно, решил бы, что это просто весенний дар… обрадовался бы… улыбнулся бы, наверное, — а может, и венок бы ей подарил — отдал же Гортхауэр свой венок Оннэле…
Кто-то легко коснулся ее плеча. Она стремительно обернулась — имя готово было сорваться с губ…
И Гэлрэн умолк, прочитав это имя. Не его имя.
Гэлрэн смотрел теперь мимо нее, на венок, покачивавшийся в черной заводи. Три звездных цветка — белоснежные, жемчужно мерцающие бутоны мэлла, ломкие звезды элленор, кружево гэллаис… и — темный можжевельник-тъирни , лучше всяких слов сказавший ему, для кого был сплетен этот венок.
Любовь, нежность, открытость, память и ожидание, ученичество…
Юноша опустил голову, потом, шагнув к берегу, резким коротким движением швырнул свой венок в воду. И улыбнулся ей в лицо — бесстрашно и безнадежно.
Элхэ опустила голову…
КЪОНЭ — ДЕВЯТЕРО
— Ортхэннэр! Вот удача — тебя Учитель разыскивал. Он тебя давно ждет, иди скорее!
Фаэрни кивнул и быстро пошел к дому Гэлеона — Мелькор сейчас гостил у него.
С первого взгляда стало ясно, что Учитель тоже странно угнетен. Он хотел было спросить, но тот заговорил первым: