Испытание. По зову сердца
Шрифт:
Лида зарделась, обхватила Веру и крепко ее поцеловала.
— А как же мы передадим партизанам? — спохватилась она.
Вера спокойно ответила:
— Это я беру на себя.
— Но, Настя, ты смотри, осторожней! Знаешь, сколько всякой сволочи под видом партизан бродит, — заботливо предупредила Лида.
Эти слова глубоко проникли в душу Веры. Она почувствовала, что Лида станет надежной помощницей в ее делах.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
За девушками неожиданно приехал на мотоцикле с коляской посланец обер-фельдфебеля Кнезе, приказавший срочно ехать с ним на уборку дома штаба батальона. Вера взяла с собой и Лиду.
Громадный дом утопал в зелени яблонь и груш. К крыльцу вела аллея молодых, буйно цветущих лип. Здесь до войны размещались детский сад и ясли. Девушки сразу же принялись за работу. Вера взялась за уборку кабинета командира. Гитлеровцы были бдительны. Командир, уходя из кабинета, убрал все бумаги в сейф. Только на стене осталась карта, утыканная «победными» флажками.
Вере неудержимо хотелось швырнуть мокрую тряпку в эти ненавистные флажки, но за ее спиной прозвучал самодовольный басовитый голос: «Корошо?» — Вера обернулась. В дверях стоял здоровенный ефрейтор Гудер. Он подошел к карте и постучал пальцем по флажкам:
— Корошо? — повел он волосатым пальцем по карте от Сталинграда к Москве: — Москва капут! Русс капут!
Вера, словно бросая вызов, спросила, стараясь запомнить худое горбоносое лицо ефрейтора:
— Наци?
— Наци! — самодовольно ответил ефрейтор и, подбирая русские слова, стал восхвалять Гитлера и новый порядок.
Нацист не отходил от нее ни на шаг и, видимо, собирался перейти с нею в другую комнату, но тут внезапно вошли два офицера и задержали его. Вера забрала ведро и тряпки и пошла убирать соседнее помещение. Войдя в комнату, Вера открыла окно, выбралась в сад и, стараясь услышать, о чем говорят офицеры, стала мыть стекла, растягивая время. Из болтовни офицеров она узнала, что сюда, в поселок, приходит штаб армейского корпуса, который пробудет декаду, а затем перебазируется на командный пункт, в лес севернее Милятино. Она также узнала и то, что в начале августа предполагается освободить железную дорогу Вязьма — Брянск. Услышав это, Вера насторожилась, горя желанием узнать, где и когда будут наноситься удары. Но кто-то из офицеров выкрикнул: «Довольно о делах! Идемте искать принцессу цирка».
— Если эту девицу приодеть, — перебил его другой голос, и прищелкнул пальцами, — она может вполне сойти за принцессу.
— А ты попробуй!
Кто-то сказал такое, что вызвало взрыв хохота. Затем офицеры стали рассказывать похабные анекдоты. Вера перелезла в соседнюю комнату и взялась мыть пол.
К концу работы появился Кнезе с Гудером. Ефрейтор расписался в приеме здания и мебели. Когда девушки вышли за ворота усадьбы, к ним подкатил на мотоцикле Кнезе, посадил Веру в коляску и погнал к большаку.
Попасть на шоссе было соблазнительно, но только не сейчас, и Вера запротестовала. Кнезе, не обращая внимания на нее, гнал мотоцикл. Тогда Вера встала в коляске, как бы намереваясь выпрыгнуть. Кнезе выругался и повернул обратно.
У крыльца он долго держал ее руку, говорил что-то про любовь и дал конверт с адресом и долго объяснял, что их рота ремонтирует мост через реку на большаке, что он будет там еще несколько дней. Это было кстати, и Вера пообещала завтра же быть у него.
Не успела она переступить порог, как запричитала Устинья:
— И где вас черти носят! Я чуть не рехнулась из-за вашего добра. — Она намекала на рацию. — Сколько их понаехало! Как ввалились в избу, так у меня аж поджилки затряслись. Думаю, вдруг вы войдете — заберут, и вся недолга... А полицаи, так те хуже фрицев, везде свой нос суют, везде копаются. Когда переводчик спросил: «А что у тебя там, на гумне?», ну, думаю, конец! А ну как начнут рыться, да нюхать, да как найдут вашу штуковину? Капут ведь! «Ничего там, говорю, господин оберст, нет, разве только солома летошняя». А он усмехнулся: «Не оберст я, а лейтенант». Я тут дух перевела: «Ну, дай вам бог, говорю, быть и оберсом». — «Завтра, Коржева, — фамилию, наверное, полицай сказал, — к утру помещение помойте и очистите, а сами разместитесь в гумне!» Стою и не верю, что так обошлось, все равно как сто пудов с плеч свалилось.
Когда поселок потонул во тьме, Вера решила воспользоваться суматохой гитлеровцев и передать «Гиганту» все, что накопилось за последние дни. Закрыв все двери на запоры, развела на загнетке огонь, чтобы в случае опасности сжечь бумаги. Аня взяла с божницы маленькое, в бархатном переплете, евангелие и села против Веры помогать ей. Закончив шифрование, они через запасной ход вышли в огород, прямо в высокую коноплю. Ночь — хоть глаз выколи, тишина. Вера прошла в гумно, а Аня, как всегда, засела за ближайшим к гумну раскидистым кустом смородины. На этот раз Вера работала долго. Вдруг Аня вздрогнула: в конце поселка заголосила женщина.
«Опять кого-то арестовали», — с горечью подумала она.
Домой шли тем же путем — через коноплю и запасной ход, Устиньи дома не оказалось. Это тревожило девушек, и Вера решила пойти поискать ее у лучшей Устиньиной подруги Соколихи, дом которой находился на самом конце поселка.
На улице чувствовалось, что враг не спит: то здесь, то там слышались таинственные шорохи. Вера шла, прижимаясь к заборам, к зданиям. Вдруг снова раздалось голошение женщины. Вера побежала в ту сторону. «Вроде Соколиха...»
— Тетя Клава?!
— Я, дорогая, я! — плачущим голосом ответила Соколиха.
Но ее перебил рычащий голос полицая:
— Не разговаривать, партизанская шкура!
Соколиха все же выкрикивала:
— Устинья у нас, с ребятами осталась. Посмотрите за ними, дорогие мои... Рожь поспела, обществом оберите...
— Молчать! — гаркнул полицай.
— Изверг! Фашистский прихвостень! — кричала Соколиха. — Отольются вам, негодяи, наши сиротские слезы!..
Придерживаясь плетня, Вера направилась к дому Соколихи.
Около прогона она заметила два силуэта, один из них показался Вере знакомым. «Неужели арестовали и Кирилла Кирилловича?» — подумала она и притаилась около жердей. Силуэты говорили мирно.
— Смотри, не упусти, — полицай наставлял штатского, и тот, прихрамывая, пошел под гору. Это был Кирилл Кириллович. А полицай, вскинув на плечо винтовку, зашагал в сторону избы Игнатихи, муж которой в войну пропал без вести. Там он постучал в окно, вошел в избу и тут же вытолкнул Игнатиху и ее сына Гераську.