Испытание. По зову сердца
Шрифт:
— Брехня!
— Швайген! — заорал комендант, вытаращив глазищи в сторону крикнувшего.
— Молчать! — на той же ноте прокричал переводчик.
Наступила тишина. Переводчик отчетливо, с особым смаком стал бросать в толпу переводимые им фразы коменданта, отчего у Веры и Ани заходил холодок по коже:
— В поселке скрывается шайка безумцев большевиков. За голову их главаря — десять тысяч марок. Тому, кто обнаружит большевистский передатчик, — десять тысяч марок. Тому, кто найдет убийцу старосты, — три тысячи марок.
Для более лучшего
— За вислогубого маловато! — послышался голос деда Ефима. Кто-то ему ответил в том же тоне:
— Хватит.
Переводчик снова прогремел, переводя своего шефа.
— Молчать! — и, по-звериному выпучив глаза, грозно выкрикнул: — За неповиновение — расстрел!
«Тебя, слякоть, коменданта и всех его прихвостней расстрелять надо!» — мысленно бросила переводчику Вера. Ей даже почудилось, что кто-то сзади из окна целится в эту троицу. Она знала, что есть такие к винтовке приспособления, которые заглушают звук выстрела. «Здесь, наверняка, есть «народные мстители». А что, если бы...» — подумала Вера, внимательно присматриваясь к толпе.
Гитлеровец продолжал выкрикивать:
— ...За укрывательство — расстрел! За листовки — смертная казнь через повешение!
Народ еще сильнее зашумел. Комендант, представитель власти и староста заметно стушевались и поторопились уйти. Не успела за ними еще закрыться дверь комендатуры, как гитлеровцы схватили Ефима и стоявшего рядом с ним крестьянина, того, кто крикнул «Брехня!», и потащили в комендатуру. Толпа, гомоня, качнулась за ними. Один из гестаповцев сдернул с плеча автомат, взял наизготовку и выстрелил в воздух. Люди подались назад.
— Девчата! Идемте! — повелительно сказала Устинья.
— Трусы, — ругнулась Лида. — Сдрейфили! Одному, другому фашисту — раз дубиной по башке и айда в лес. Глядишь, и дедов спасли бы. Эх, если бы мне что-нибудь, я им показала бы кузькину гробницу...
— Ты бы показала, но из-за тебя на площади полегла бы нас половина. Иди, пока голова цела, — толкнула ее в спину Устинья.
Хотя люди и не верили в правдивость слов гитлеровцев о поражении Красной Армии, все же сообщение это оставило тяжелый осадок. Расходились с площади понурые и угрюмые. Вера с тревогой думала, как теперь тяжело будет работать подпольщикам. Сколько им надо будет употребить влияния, чтобы удержать в народе бодрый дух и веру в победу. Почему-то снова вспомнила о Кирилле Кирилловиче. Она боялась за него и очень обрадовалась, когда увидела живого и невредимого, торопливо ковылявшего навстречу Устинье.
— Что-нибудь случилось? — спросила его Устинья.
Кирилл Кириллович оглянулся по сторонам и прошептал:
— У мельницы, у запруды, Семена вытащили. Голова проломлена...
— Что ты говоришь? — ахнули женщины.
— У него в кармане пиджака нашли записку аль письмо... Правда, размокшее, но, видно, разобраться можно... — Кирилл Кириллович замялся, снова оглянулся по сторонам, отвел Устинью от девчат подальше и там что-то шепнул
— А кто взял это письмо? — спросила Вера.
— Как кто? Мельник, — отвел глаза в сторону Кирилл Кириллович.
Вера с тревогой шепнула Ане:
— А что, если это записка мне? Тогда, Маша, все.
Придя домой, Устинья молчком принялась за чистку картошки — последний резерв съестного. Девушки подсели к ней.
— Тетя Стеша, что вам сказал Кирилл Кириллович? — спросила Вера.
— Не могу, девчата. Вас это не касается, и больше не приставайте. Кирилл Кириллович взял с меня слово.
— Все, что связано с Семеном, тетя Стеша, нас очень касается и волнует, — твердо выговорила Вера.
— Это почему ж?
— Семена убили мы.
Устинья ахнула, картофелина вывалилась из рук:
— Ах, лишенько ты мое...
Вера рассказала все.
— Кирилл Кириллович сказал, что кто-то украл письмо. Он боится, не попало ли оно в руки врага, — сообщила Устинья.
Вера задумалась, а потом, немного погодя, тяжело вздохнув, сказала:
— Да, тетя Стеша, не обрадовали вы нас этой новостью.
— А вы тоже хороши. Такое дело, и от меня скрывали. Не родная я вам, что ль? — и она потянула к глазам подол кофточки.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Генерал Хейндрице подошел к окну, приподнял штору и полной грудью вдохнул свежий утренний воздух. Потом опустился в глубокое плетеное кресло. Сейчас фронт, которым генерал командовал, почти не беспокоил его. Здесь все было спокойно. Да и могло ли что-нибудь серьезное случиться, когда там, на сталинградском направлении, русским грозила полная катастрофа. Поэтому в первую очередь он стал просматривать сообщение Ставки о ходе операций южных армий.
— Скоро большевикам капут! — произнес командующий и, не поворачиваясь, протянул адъютанту папку с бумагами Ставки. В свою очередь адъютант вложил в его руку разведывательную сводку. Хейндрице спокойно просмотрел сводку и бросил:
— Чепуха! Этого не может быть! — Но все же подошел к разложенной на покатом столе карте, на которой офицер оперативного отдела уже округлил населенные пункты Погорелое-Городище, Карманово и Сычевку, поставил над ними знак вопроса и пунктиром показал направление движения советских войск на город Ржев.
Командующий пригласил начальника штаба и вместе с ним рассмотрел сообщение разведотдела.
— Уму непостижимо, чтобы при такой обстановке под Сталинградом, куда движутся восемьдесят наших дивизий, да еще около полсотни — на Кавказ, затевать здесь русским наступление. На такое решиться, генерал, можно только от отчаяния.
Лицо начштаба не выражало оптимизма, каким был охвачен его шеф, так как он прекрасно помнит, как сильно потрясло войска 2-й танковой армии и еще больше ее нового командующего наступление трех советских армий — генералов В.И.Попова, И.X.Баграмяна и П.А.Белова — на Брянск.