Испытание. По зову сердца
Шрифт:
За ним последовали Кочетов и Семичастный.
В тупике комбат остановился.
— Смотри на разбитое дерево, — сказал он Кочетову. — Ближе!.. На ладонь влево. Видишь?
— Вижу, — ответил Кочетов.
— Твоя позиция... Теперь смотри, — и Сквозной повернул голову Николая влево. — Видишь, от опушки фрицы ползут? Это твое направление. Бей фашистскую нечисть, не выпускай их из кустов, гадов ползучих!.. Понятно?
— Понятно, товарищ капитан.
— Тогда действуй! Передай пулеметчикам мой привет!
— Передам! — улыбнулся Кочетов и помчался по траншее. Как ни прибавлял шагу Семичастный, все же отстал от Кочетова и, когда его взвод проходил внизу по логу на лыжах, только успел помахать ему рукой.
По пути на батарею Семичастный встретил Хватова.
— Куда спешишь? — спросил Хватов.
— К командиру батареи, товарищ комиссар. — И глубоко вздохнул. — Ну и обстановочка у нас!..
— Вот что, товарищ Семичастный, иди-ка ты сейчас обратно к Сквозному и поддержи его. Там решается судьба боя!
— А вы?
— Я — в батальон, — он показал на рощу, — и вот решил завернуть к артиллеристам.
На батарею Хватов попал в тот момент, когда артиллеристам пришлось отражать атаку врагов.
— Ложись! — что есть силы заорал на него командир орудия Гречишкин.
— Чего же мне ложиться? — идя к нему навстречу, улыбнулся Хватов. — У тебя голова перевязана. Тебе лежать надо.
— Я при должности! Мне нельзя! Видите, что творится? — И Гречишкин бросился к раненому артиллеристу, который в этот момент пошатнулся и стал медленно оседать на землю. Гречишкин выхватил у него из рук снаряд, подпер раненого плечом и кивком головы показал Хватову, чтобы помог.
Фома Сергеевич обхватил раненого, осторожно опустил его на снег, положил ему под голову разбитый снарядный ящик и позвал санитара.
Гречишкин зарядил орудие и громко скомандовал сам себе:
— За Семена по фашистам — огонь!
И сразу, словно по команде Гречишкина, слева затрещали пулеметы Кочетова.
Напряжение боя достигло предела. Все, кто находился на НП комдива, боялись, что вот-вот гитлеровцы захватят «Курган» Сквозного, и с нетерпением ждали, когда же комдив введет в бой резервный батальон.
Но Железнов не торопился, он не отрываясь смотрел туда, где солдаты в серо-зеленых шинелях то ныряли в снег, то, снова поднявшись, двигались вперед. Каждый раз их поднималось все меньше и меньше, позади оставались раненые. Из оголенного леса, с которого артиллерия сбросила снежный убор, на подмогу атакующим двигались лишь небольшие группы солдат.
— Ну, кажется, все! — проговорил Яков Иванович, вытирая рукой заиндевевшие брови.
В этот же момент с облегчением вздохнул и Карпов на своем НП, убедившись, что цепи гитлеровцев стали редеть, и Семичастный, наблюдавший за боем с НП комбата.
Однако совсем по-другому представлялся ход дела Кочетову, на позиции которого напирала самая большая группа гитлеровцев.
Николай лежал за пулеметом. Второй номер все время подбрасывал снег под кожух «максима», но снег таял, и от «максима» пар валил, как от самовара. Взглянув в сторону Кремнева, Николай вдруг гаркнул второму номеру: «Петро, действуй!» — сорвался с места и опрометью побежал вправо к пулемету, который скатился в окоп, подняв над снежным бруствером свой еще дышащий пороховым дымком ствол.
Хватов, проходивший в это время по ходу сообщения, услышал тревожный голос Кочетова и, почувствовав беду, свернул в его окоп.
Он увидел Николая, который, сидя на корточках, возился у пулемета, и рядом с ним бледного Кремнева, который виновато в чем-то оправдывался.
— Заело, говоришь?.. Смотреть надо, товарищ профессор! — сердито ворчал Николай. Он рванул вверх крышку пулемета, засунул внутрь пальцы и два раза щелкнул рукояткой.
В этот момент впереди загорланили гитлеровцы. Николай поднялся.
— Ишь, падаль. Заметили, сволочи!.. — процедил он сквозь зубы. — Сейчас я вам глотку заткну!
Кремнев мгновенно вскочил, схватил гранаты и подался вперед.
— Куда?! — рявкнул Кочетов. — Давай к пулемету! И, схватив «максим» в охапку, легко выкатил его на площадку. — Ленту!
Кремнев сунул гранату в снег, поставил коробку рядом с пулеметом и, звонко лязгая патронами по железной крышке, вытянул ленту. Конец ленты он передал Кочетову. Николай продернул ленту сквозь патронник, крутнул рукоятку и прицелился.
— Ну, елки зеленые, начнем, что ли?..
Он нажал на курок и, цепко держась за рукоятки, стал косить врага слева направо. Гитлеровцы повалились на снег.
Николай передал пулемет Кремневу, а сам рванулся к другому, тоже замолкшему. Увидев Хватова, он остановился и приложил руку к шапке:
— Дозвольте, товарищ комиссар!.. Там что-то с Подопригорой. Видите, перевязывают?
Хватов обеими руками схватил его за руку:
— Спасибо тебе, Кочетов!
— Да что вы, товарищ комиссар, за что же?.. Вы сами ховайтесь скорее, а то сразу подсекут.
Николай побежал вперед, и Хватов, пригибаясь, поспешил за ним.
Он добрался до маленького окопчика в тот самый момент, когда Николай уже перевязывал заплывшее кровью лицо высокого, очень молодого пулеметчика. Подопригора сидел на земле, вытянув ноги вдоль окопа, и стонал. Из-за бруствера снова донеслись крики немцев. Николай сдвинул шапку набекрень и тревожно прислушался.
— Товарищ комиссар, взгляните, чего они там?
Хватов посмотрел за бруствер. Гитлеровцы, горланя, поднялись и снова двинулись на позицию Кочетова. Фома Сергеевич прижался к стенке окопа, схватил рукоятки осиротевшего пулемета, прищурился, навел мушку в самую гущу гитлеровцев и нажал на гашетку.