Испытание. По зову сердца
Шрифт:
Облака дыма становились все гуще. Вспышки разрывов казались в них тусклыми пятнами.
Вдруг кто-то спрыгнул в окоп к Железнову, стукнул комдива по спине и сказал:
— Слушай, друг! Ступай-ка со своим телефоном к... за елку! Тебе все равно где лежать, а нам огонь вести надо! — Он громко свистнул, махнул рукой, словно кто-то в этой тьме мог его увидеть, и хрипло гаркнул: — Кремнев! Давай сюда!..
— Не могу, — ответил Железнов этому расторопному бойцу, скрывая усмешку. — Мне приказано здесь сидеть и наблюдать.
— Артиллерийский наблюдатель, что ли?
— Артиллерийский.
— Ну что ж, наблюдай! Ты нам не помешаешь, только притулись туда, в уголок. — Николай Кочетов (это он хозяйничал в окопе Железнова, только не узнал его в темноте) перенес телефон влево, в самый конец окопа, потом взял из рук Железнова блеснувшую в темноте лопатку, раза три ковырнул ею снег и поставил телефон в углубление. — Небось замерз, артиллерия? — засмеялся он, возвращая лопатку. — Мертвая, друг, у тебя работа. Да ты прыгай, прыгай, а то совсем смерзнешь! Или еще лучше приседай. До атаки тебе еще долго сидеть!.. Н-да-а... Эх, если бы я командовал, то... — звучно вздохнул Николай.
— Ну и что бы ты сделал? — спросил Железнов.
— Я-то? Кабы я был комдив, то разом бы сиганул туда, — Кочетов махнул рукой в сторону врага. — Сейчас — самое время! Одним махом можно тот берег захватить.
— Как же захватить? Видишь, лед-то вверх тормашками!
— Ну и что ж? — с чувством превосходства над неизвестным ему «наблюдателем» рассуждал Кочетов. — Лыжи надел — и шпарь! А если нельзя, то ложись брюхом на лыжи и ползи. Нажми на лыжину рукой, коль она не поддается, ползи смело, а коли качнулась, — бери вбок, не то под лед угадаешь.
— А если и вбок нельзя? Если там вода?
— Перепугался? — усмехнулся Кочетов. — Эх ты, артиллерия! В таких делах думать надо. У нас на такой случай — две доски... Да кабы я был комдив, то сейчас бы подал сигнал...
— Так, значит, если бы ты был комдивом, — перебил его Железнов, — то приказал бы сейчас форсировать реку?
Кочетов хотел ответить «артиллерийскому наблюдателю» покрепче, но слева послышался торопливый хруст шагов.
— Наши пулеметчики идут, — радостно сказал он и свистнул. — Сюда давай!
Однако вместо пулеметчиков в окопе появились начальник артиллерии, офицер из штаба армии и адъютант. Проведя лучом фонарика по красному, обросшему седыми ворсинками инея лицу Кочетова, Куликов удивился и направил луч на Железнова. Кочетов узнал комдива, громко кашлянул и сказал со смущением:
— Прошу извинения, товарищ полковник... Сами поникаете, темно, да и дела спешные, разбираться некогда!.. — Он забормотал еще что-то в свое оправдание, но Железнов, не слушая его, обратился к Куликову:
— Товарищ полковник, я хотел с вами посоветоваться, но мы с товарищем Кочетовым уже здесь все обговорили. Он советует форсирование начать сейчас...
Железнов приказал адъютанту соединить его со всеми командирами полков, начальником штаба дивизии и дежурным офицером и трижды повторил в телефон:
— «Марс»!.. «Марс»!.. «Марс»!..
Зеленый отблеск ракет залил всю реку, и в его причудливом свете от черной полосы прибрежного леса отделились люди и покатились по крутому берегу к реке.
— Разрешите выполнять задачу? — спросил Кочетов.
Железнов схватил его горячую широкую руку и так сильно потряс, что на Кочетове зазвенела амуниция.
— Иди, дорогой! — с волнением в голосе сказал Железнов.
Широкая спина Николая скрылась за белым углом снежного траверса.
По реке двигались люди, сливаясь в одну темную полоску. Эта полоса отодвигалась все дальше и дальше, становилась все менее отчетливой, а потом совсем исчезла за седой стеной дыма. На реке рвались вражеские снаряды, раздавались крики тонущих бойцов. Каждый разрыв снаряда на реке болью отзывался в сердце Железнова. И хотя у того берега ничего не было видно, Якову Ивановичу то и дело казалось, будто кто-то уже прыгнул со льда на берег. До рези в глазах всматривался он вперед, силясь что-нибудь разглядеть.
Вот уже там, на черной прибрежной полосе, занятой врагом, замелькали частые огоньки выстрелов. «Доберутся ли? Одолеют ли?..» — думал Железнов.
— Огонь перенести! — скомандовал в телефонную трубку Куликов. Из-за оглушающего грохота он, видимо, не мог разобрать ответа и надрывно кричал: — Что?.. Повтори!.. Да говори ты прямо!.. — Но так ничего и не услышал: почти над самым ухом ахнула пушка, которую только что выкатили на прямую наводку. — Куда ты, черт, бьешь?! — взревел Куликов. — Не видишь, что ли? Там ведь наши!..
— Так точно, вижу, — крикнул артиллерист. — Бью по сигналу комбата Сквозного.
— Да что ты в такой темени видишь?
— Вижу, товарищ полковник, — ответил артиллерист, по голосу узнав начальника артиллерии. — Смотрите, мигает... А вот его трассирующие пули. — И его орудие снова ахнуло, осыпав снегом всех находящихся в окопе.
Теперь комдив почти не отходил от телефонной трубки: он то говорил с командирами полков, призывая их действовать энергичнее; то торопил начальника инженерной службы с подачей к берегу досок; то распоряжался доставить командирам по их просьбе боеприпасы, инженерные средства; то справлялся у начштаба, что доносит разведка. От всех командиров он требовал внимания к раненым и к тем, кого вытащили из воды.
Наступил рассвет. К этому времени первые эшелоны полков уже захватили плацдарм на том берегу, а саперы метрах в трехстах правее НП уже прокладывали по взъерошенному льду две дощатые колеи дороги.
— Готовьте на том берегу энпе! — приказал Железнов командиру оперативного отделения. И вместе с представителем штаба армии он по вновь проложенной дороге поехал на тот берег.
«Полки Дьяченко и Карпова надо повернуть влево и полком Карпова ударить на Сытьково, а затем в направлении моста, — на ходу обдумывал Яков Иванович план дальнейших действий, — полк Дьяченко ударит по хутору и оседлает дорогу Руза — Можайск. Полк Нелидова следует усилить средствами заграждения и артиллерии, растянуть вправо и прикрыться им с запада...»