Испытание. По зову сердца
Шрифт:
Подвода стояла посреди густого леса.
— Разве уже приехали? — всполошился Юра.
— Заплутали!.. — Гребенюк сплюнул и выругался. — Где это нас черт свернул?
— Давайте повернем назад, — Юра уже было взялся за вожжи.
— Погоди, дай подумать! — Гребенюк присел на подводу, свернул цигарку и стал на все корки ругать Буланого.
— Я-то думал, что ты конь настоящий, а ты чертова кляча, шкура барабанная!.. На мыло тебя надо, вот что... — Гребенюк замахнулся было на него, но усталый конь повернул к нему голову, вяло повел ушами и тихо, чуть слышно, заржал. Гребенюк опустил руку. — Не бойся, не ударю!.. Это я так, с горя. — И тяжело вздохнул. — Куда ж ты нас завез, животина? Сам устал небось!.. — Буланый в ответ снова тихо заржал. — Ну, чуток отдохни...
Гребенюк повесил на оглоблю кошель с сеном и другой кошель бросил Соньке на задок своих саней. Потом прошелся вперед по незнакомой лесной дороге. Вернувшись, он скомандовал Юре: «Поворачивай!» — и сам решительно повернул Буланого и поехал впереди. Теперь Гребенюк уже не доверял коню, смотрел в оба, но ему никак не удавалось выехать на основную дорогу дивизии. Чем дальше он ехал, тем дорога становилась все менее заметной, а день уже клонился к вечеру.
Боясь заночевать в бору, Гребенюк повернул назад. На развилке запорошенных дорог он остановился и прислушался. Слева доносилась артиллерийская стрельба. «Если там артиллерия, значит, и наш полк там», — подумал он. Дорога показалась ему знакомой, и он, не долго думая, бухнулся в розвальни. Чем дальше они ехали, тем больше и больше было свежих следов, даже появились следы автомашины. Они привели их к околице какой-то деревни. Но по пути в полк деревни не должно было быть. Гребенюк на всякий случай завернул подводы на дорогу, идущую в лес, а сам сбросил тулуп, взял винтовку и, велев Юре смотреть в оба, зашагал к стоящему у дороги на косогоре дому. Он сразу же исчез в вихре снега, и Юра остался один. Прошло совсем немного времени, как вдруг раздался громкий окрик: «Хальт!» — и Гребенюк снова вынырнул из пелены снега. Он со всех ног мчался к подводам.
— Поезжай, догоню! — крикнул он Юре. Но тут снова, теперь еще громче, повторилось зловещее «Хальт!». Затрещали автоматы...
Буланый, словно ужаленный, подскочил на месте, как-то странно поджал свой круп и ошалело рванулся с места, так что Гребенюк едва успел бухнуться в сани. За Буланым вскачь понеслась и Сонька, забрасывая Юру летящим из-под ее копыт снегом. Юра вцепился обеими руками в передок саней, боясь вывалиться. Буланый несся, не замедляя бега. Юре вдруг показалось, что им никто не управляет, и он во весь голос крикнул: «Дедушка!.. Дедушка!..» Но никто ему не ответил. Буланый неожиданно замедлил ход, перешел на рысь, а вскоре и совсем поплелся шагом. Юра сбросил тулуп, подбежал к Буланому и схватил ослабшие вожжи. Конь остановился, он тяжело дышал, вздрагивал и то и дело поджимал левую ногу: по ней с крупа струилась кровь. Юра бросился к Гребенюку. Он лежал, прижавшись лицом к поклаже.
— Дедушка, Буланый ранен! — крикнул Юра, но Гребенюк не ответил. Тогда мальчик начал трясти его. Старик приподнял голову. На Юру с мольбой посмотрели его глаза.
— Дай водички, сынок...
— Что с вами, дедушка?
— Воды... — простонал Гребенюк.
— Где же взять воды? — спросил Юра, и губы его задрожали. Он видел: со стариком творится неладное, но не мог понять, что именно Юра смотрел на Гребенюка так же умоляюще, как и тот на него.
— Где же, дедушка, я возьму воды-то?.. — повторил Юра, нагнулся, захватил горсть снега и поднес ко рту старика.
Гребенюк стал жадно сосать белый комок, не отрывая глаз от Юры, словно собирался что-то сказать ему.
— Помоги мне, сынок... — Гребенюк попытался подняться. Юра взял его под мышки. Но старик схватился за бок и со стоном рухнул снова в сани.
Юра перепугался.
— Дедушка, миленький, встаньте... — стал причитать он, засунул под его полушубок руку и, почувствовав кровь, застыл от ужаса. Крупные слезы покатились по разгоряченным щекам. — Что же мне делать-то, родненькие вы мои!.. — сам того не замечая, он повторял слова, которые всегда в растерянности говорила его бабушка.
Он понимал, что надо чем-то прикрыть рану. Но чем?.. Носовой платок был такой грязный, что Юра с досадой отшвырнул его в сторону. Он подумал о рубашке, выдернул ее из брюк и что есть силы рванул за край. Но рубашка не поддалась. Тогда Юра чикнул ножом у самого ворота, рванул снова, рубаха затрещала, и в его руках оказался весь ее перед. Свернув этот кусок, Юра закрыл им рану старика и, чтобы тряпка не сползала, запихал под полушубок много сена, потом закутал старика в тулуп и накрыл его брезентом. Но Гребенюк стащил с головы брезент и заговорил слабым, прерывистым голосом:
— Ударят, проклятые, в бок нашим, и тогда все... Поезжай назад и расскажи командиру... А меня оставь здесь...
— Что вы, дедушка?! Я ни за что вас не оставлю... Замерзнете здесь или волки нападут...
— Не бойся... Не замерзну... Разведи костерчик... меня рядом положи... и поезжай... — останавливаясь после каждого слова, говорил Гребенюк и все глядел на Юру немигающими глазами.
Юра отошел в сторону и остановился. Горькие слезы хлынули из глаз.
— Милые вы мои, родные! Что же мне делать-то? — причитал он, глядя на окружавшие его со всех сторон заснеженные деревья. — Помогите, родненькие вы мои!
Но бор был безмолвен, лишь шумели верхушки деревьев, качаясь в вихре метели. Чего только сейчас не виделось Юре в лесу: и леший с большущей бородой, цепляющийся за стволы сосен, и волки, воющие в чаще, и белые фигуры занесенных снегом мертвецов...
Здравый смысл подсказывал Юре, что нужно идти к людям, в деревню, иначе их занесет здесь снегом... Но в деревне были фрицы, они ранили дедушку, они убьют его... И Юра решил остаться до рассвета здесь, в этом глухом лесу.
Он вытер кулаком слезы, сжал зубы, чтобы снова не разрыдаться, и зашагал к саням. Сейчас он возьмет топор и нарубит дров для костра...
Алексашин со Свирягиным сидели в снежном шалаше, ожидая возвращения разведки. Воспользовавшись вьюгой, которая мешала врагам рассмотреть, что происходит в наших частях, Свирягин собирал полк в кулак, подтягивал в лес, чтобы там в затишье дать бойцам отдохнуть, а на рассвете внезапно атаковать опорный пункт гитлеровцев — поселок Середа.
Занятый подготовкой предстоящего боя, Свирягин не чувствовал холода, но Алексашин продрог основательно, особенно мерзли ноги, так как из-под полотнища плащ-палатки, заменявшей собою дверь, сильно дуло. Время уже было за полночь, когда начальник последней вернувшейся разведывательной группы доложил, что ни подвод, на которых уехали Гребенюк с Юрой, ни их следов он не нашел.
— Дело дрянь! — протянул Свирягин, выслушав разведчика. — Людей вы сейчас же положите спать и сами ступайте, а в пять ноль-ноль явитесь ко мне. — Когда шаги удаляющегося разведчика заглохли, Свирягин со вздохом произнес: — Вот видите, какие дела, товарищ полковник... Чепе получается!.. Из-за Рыжика и этого старика приходится переносить время наступления... Я-то, откровенно говоря, думал часок-другой поспать... Да не выйдет!.. — Он выругался и по телефону доложил начальству об исчезновении двух подвод с повозочными Гребенюком и Рыжиковым.