Испытание. По зову сердца
Шрифт:
Ночью, когда все спали, Юра тихонько надел полушубок и вышел во двор. В розвальнях автомата не оказалось, — наверно, хозяева взяли его. Юра засунул топор за пояс и полез через забор. Только он занес ногу, чтобы перебраться на другую сторону, как молчавший до этого пес вдруг залился раскатистым лаем. Юра испугался и свалился в глубокий снег, потом быстро поднялся, огляделся и побежал. Выйдя на дорогу, он свернул влево и пошел прямо тем путем, которым они сюда приехали.
Чем дальше уходил Юра от дома, тем сильнее разбирал его страх. Вдали блеснули два огонька, пропали, и почти сразу же снова загорелись теперь уже четыре. Мелькая из стороны в сторону, огоньки двигались по дороге навстречу Юре.
«Волки?!» — подумал Юра и невольно бросился назад. Но в ушах зазвучали слова Гребенюка: «Ты должен... Ты же мне поклялся!..» Юра вытащил из-за пояса топор и зашагал вперед... Теперь впереди было уже множество огоньков. Юра слышал, как гулко стучит его сердце, этот стук даже заглушил на время раздававшиеся в правой стороне выстрелы.
«Как же это так? — услышав выстрелы, подумал Юра. — Почему же в той стороне стреляют? — Он посмотрел на Полярную звезду, как его учил Гребенюк. — Там ведь восток, — значит, там должны быть наши... Но тогда почему они стреляют?.. Значит, это фрицы...»
А огоньки, мелькнув с левей стороны, уплывали вправо и там пропадали.
Юра пошел навстречу этим таинственным огонькам. Вдруг позади него послышался лошадиный топот и скрип полозьев. Юра бросился в сторону, провалившись по пояс в глубоком снегу, и замер. Когда розвальни наконец проехали мимо, Юра вздохнул с облегчением, но вдруг от саней отделился темный комок и покатился прямо к Юре. Раздался звонкий лай, и Юра увидел, что пес, ныряя в снегу, настигает его. Юра бросился в глубь леса. Но это было напрасно: зловредный пес рычал и хватал Юру то за полушубок, то за валенки. Мальчик взмахнул топором, пес пронзительно взвизгнул, отскочил в сторону и залился злым, хриплым лаем. Все пропало!.. С дороги в лес уже шли люди.
— Юра! — крикнул дядя Вася. — Юра, где ты?!
Как Юра ни бушевал и ни вырывался, его все-таки благополучно доставили домой и водворили в полуподвальное помещение. Там стояли койки и жили какие-то люди, как сказал дядя Вася, рабочие. Рядом с Юрой на скамейку села Марья Никифоровна, она обняла его и говорила с ним тихо и мягко. Голос ее был похож на голос матери:
— ...Не плачь, золотце ты мое... Поверь мне — все будет хорошо!..
— Все равно сбегу! — твердил Юра. — Понимаете вы, я должен.
Марья Никифоровна закрыла ему рукой рот:
— Тише! Дедушка услышит! Пожалей его, ему волноваться нельзя.
...А наверху, в первой комнате, за столом, при мерцающем свете коптилки дядя Вася говорил рослому, плечистому парню:
— Из дому иди сразу на просеку и так до Крутой балки. От нее поверни прямо на Осташевский большак. На тракт не выходи, а шагай около. Пройдешь с километр — и бери прямо на отметку 261,8... Там, как я понял мальца, должен быть их полк. Если ты придешь туда часам к пяти — а ты должен прийти, — наши успеют подняться и встретить врага...
— Постараюсь! — Парень выпрямился, подтянул пояс, похлопал себя по карманам, проверяя, все ли он положил, что нужно, и спросил дядю Васю, назвав его совсем не так, как было известно Юре! — А что, Макар Михайлович, о них сказать?
— О них? — Макар Михайлович немного подумал. — Скажи, с рассветом переправим их в Кузнечики, к Степановне... Да, не забудь: малец-то не Рыжиков вовсе, а Железнов. — Макар Михайлович вышел из-за стола и помог парню собраться. — Обратно возвращайся тем же путем. Если на коряге будут зарубки, иди на второе положение. Все ясно?
— Все! — Парень еще раз осмотрелся и взял шапку.
— Тогда — на лыжи! — Макар Михайлович протянул ему руку: — Да хранит тебя Полярная звезда!
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Княжино утонуло в глубоких снегах. Кругом все было белым бело. Даже тропа, идущая от дороги к новостройке, была утоптана вровень со снежным покровом поля.
Строительство завода было еще далеко не закончено, а уже несколько цехов начали работать. Из Москвы требовали к маю наладить массовое производство снарядов, в августе приступить к сборке танков из доставляемых с Урала деталей, а в ноябре выпускать танки, полностью сделанные на заводе. В связи с этим строительство завода велось комплексным методом. Одновременно возводили стены здания и делали фундаменты для станков. Клали потолочные перекрытия, настилали крышу и монтировали станки.
Когда наступил новый год, часть главного здания уже подводилась под крышу. Строителям казалось, что теперь будет полегче, но в действительности стало тяжелее. Надо было продолжать стройку в том же темпе и одновременно развертывать само производство. Рабочих рук для этого на заводе не хватало.
День был субботний, и работницы — мужчин на заводской стройке было очень мало — длинной вереницей потянулись по белоснежной тропе к Княжину. Каждая из них спешила домой после недельного отсутствия. Чтобы не делать ежедневно больших расстояний, они зимой жили всю неделю в бараках завода.
Как только Нина Николаевна пришла домой, она, не садясь за стол, тут же послала Аграфену Игнатьевну с запиской к председателю колхоза. Парторг завода поручил ей снова поговорить с колхозниками о вербовке их на завод, и Нина Николаевна просила собрать сход. Пока Аграфена Игнатьевна отсутствовала, она вытащила из печки приятно пахнущие едой чугунки и, не накрывая на стол, села обедать. Все ей казалось вкусным: и постные серые щи, и хлеб из черной муки пополам с картошкой, и запеченный картофель, чуть сбрызнутый конопляным маслом.
За едой Нина Николаевна вдруг заметила в полумраке две зеленые развесистые ветви, обвивающие иконы. Она подошла с коптилкой поближе к образам, пощупала колкие ветви и увидела среди них маленькую иконку «Вера, Надежда, Любовь и их мать София», а рядом бумажный образок святого Юрия.
— Эх, мама, мама! — прошептала Нина Николаевна. Сильной болью отозвалась в ее сердце утихшая было тоска по детям.
— Где-то вы, мои родные, сейчас?! — произнесла она. Пошатываясь от усталости, вернулась на место, поставила на стол коптилку и грузно опустилась на скамейку, положив разгоряченную голову на исцарапанные кирпичами руки.