Исторические сочинения о России XVI в.
Шрифт:
Я слышу, что эти милейшие московские послы медлят. Если они ждут новых разъяснений, то они вскоре получат их через этого гонца, которого я приказал отправить туда. И как трудно вести это дело! Хотя он [гонец] и говорил, что едет в Порхов, оттуда — в Ям Заполь-ский с письмами к вашему священству и, наконец, уже в Псков, однако, уклонившись от пути на Порхов, так как должен был взять проводников из Новгорода, он уехал настолько далеко вперед, что оказался от Пскова на расстоянии по крайней мере 8 миль, и путь он проделывал ночью, а не днем, а после того, как попал к нашим, его отвели на порховскую дорогу, он, отдав одному из своих людей коня, под седлом которого он хранил письма от государя к послам, приказал ему бежать, а затем приказал бежать еще другим троим спутникам вопреки оказанному ему доверию [316] . Конечно, это нужно было исследовать и обдумать раньше, чем я объявил, что это не считается изменой. Ведь для меня даже намек на нормы международного права имеет самое большое значение. Таким образом, получив проводников, он был отослан мной к месту съезда послов. Из этих новых писем, которые он везет, и в особенности из тех, что особенно тщательно спрятаны, я думаю, довольно легко можно было бы извлечь [пользу] для окончания этих переговоров.
316
Замойский рассказывает здесь о поимке 12 декабря ротмистром Гроздецким русского гонца Юрия Пузикова, который утверждал, что едет с письмами царя к Поссевино, но возбудил подозрение, что послан в Псков. См.: Коялович М. О. Указ. соч., с. 392—395, 531; Дневник последнего похода.., с. 251—252.
Полонский уже отошел в лучший мир. В лагере у меня только и есть один русский писец.
Поручаю себя милости вашего священства.
Написано
АНТОНИО ПОССЕВИНО — ЯНУ ЗАМОЙСКОМУ [317]
То, о чем говорили со мной все послы перед тем, как собраться на съезд, ваша милость может узнать из писем, которые я посылаю в этой же связке светлейшему королю. Все случившееся далее в два последующих дня между послами в моем присутствии, можно разделить на два раздела: один из них касается полномочий того и другого посольства, второе — это то, что предложили сегодня послы обеих сторон. Полномочия московитов кажутся слишком простыми и по сравнению с королевскими неопределенными, чтобы не сказать, вызывающими подозрения. Они выражаются в следующих словах: «Великий князь московский прислал своих послов, чтобы они на съезде говорили с послами королевскими о заключении мира. И дело это — дело великого князя московского». Поэтому я настоял на том, чтобы те письма, которые великий князь написал мне и королю через Болтина, были прочитаны ими. Из них было ясно, что послы отправляются с величайшими полномочиями для исполнения и завершения всех дел. После долгого обсуждения этого, когда королевские послы стали колебаться (так как не следовало доверять переговоров о мире такому шаткому основанию), я сказал, что остаются два выхода из положения: во-первых, чтобы они в моем присутствии открыто говорили обо всем, и, во-вторых, чтобы послы обеих сторон представили мне экземпляры своих полномочий, а следующей ночью нужно будет обратиться за помощью к богу. Наконец, я взял на себя труд тщательно расспросить московских послов, нет ли у них каких-нибудь других, более существенных полномочий. После этого в присутствии королевских послов я стал расспрашивать каждого из московских послов поодиночке, неужели всегда великий князь имеет обыкновение давать им полномочия такого рода и не соизволят ли они клятвенно подтвердить это. Захарий [318] , исполняющий обязанности секретаря, обещал это сделать: а он перечитал документы московского архива за сто лет и подтвердил, что не видел никогда никаких других формул полномочий, кроме этих. То же самое утверждали: Никита, секретарь, один из послов [319] , затем Роман Васильевич, который некогда, 20 лет тому назад, исправлял посольство у Сигизмунда Августа, и, наконец, князь Дмитрий, глава посольства, засвидетельствовал это, прибавив, что они, как христианские послы, прибыли, чтобы исполнить это дело самым чистосердечным образом, и нет нужды отсылать к великому князю других посланцев. Из писем великого князя московского к королю и ко мне явствует изложение его полномочий, и, мы увидим, если мир будет заключен, все придет к завершению. Я видел, что теряется много времени и нет никакого более действенного средства, если запротестуют сами королевские послы. Поэтому я объявил московским послам, что это дело навсегда покроет их позором, если в нем скрывается хитрость, и оно не осуществится, ведь о нем узнают все христианские государи. При этих переговорах светлейший король не теряет ничего ни из соображений перемирия, которого еще нет, ни из намерения отвести войско. Напротив, если переговоры будут иметь хороший исход, то они породят много хорошего. Если же они не приведут к хорошему результату, то королевский суд проявит перед всеми свою силу. Королевские послы признались, что они настолько тронуты авторитетом великого первосвященника и моими наставлениями, что, прежде чем уехать с этого заседания, хотели бы с определенностью выяснить для себя, на что можно рассчитывать на основании полномочий московита, и перешли ко второму разделу, о котором я говорил. Речь шла о том, чтобы добиваться всей Ливонии, которая была в руках московита, о крепостях, взятых в прошлые годы [королем], и об участии светлейшего шведского короля в условиях мира. Эти предложения внес воевода браславский [320] разумно и с достоинством. Оно было подробно обсуждено со всех сторон, при этом московиты особенно настаивали на том, что они не могут уступить всей Ливонии, а если бы и могли, то королевские послы не должны умалчивать о том, что именно они сами изволят возвращать или передавать взамен великому князю московскому. В таких разговорах прошел весь день. Наконец, королевские послы ответили, что они отдадут четыре крепости, примыкающие к Пскову, уже взятые, если будет уступлена вся Ливония. Тогда московиты стали настаивать на том, что, если королевские послы скажут, смогут ли они возвратить все остальные крепости, взятые светлейшим королем в предыдущие годы, они сами этой ночью обдумают, что им ответить на следующий день. А я прибавил от себя, что светлейший король передаст русским не малую часть, намереваясь оставить им Псков и Новгород, хотя у него и есть большая надежда овладеть ими; вместе с псковскими крепостями он собирается возвратить 30 германских миль московских владений, на которые он продвинулся в этом году (королевское войско дошло почти до самого Пскова), если войско будет отведено. Если же он раздаст казакам различные места в этой плодородной области и поручит им в этих своего рода колониях строить различные крепости, они постоянно будут тревожить все внутренние земли московита. Но раз он возвращает Великие Луки, Велиж и другие крепости, то это наверное, больше того, что сейчас остается из ливонских земель у великого князя московского. Королевские послы ушли (хотя я просил их не уходить, потому что они были еще нужны). На следующий день они должны были на законном основании вернуться сюда ко мне с тем, чтобы самым точным образом изложить мне, какое именно поручение дано каждому послу. Я задержал у себя послов московских, сообщив об этом королевским послам, чтобы написать вашей милости что-нибудь определенное, так как московские послы не захотели полностью открыться королевским, а королевские послы уверяли московских, что им не дано поручения каким-нибудь образом отдавать крепости, взятые в предыдущие годы. И когда они сказали мне, что светлейший король, может быть, уже находится в Вильне и что самое полное и окончательное обсуждение этого дела возложено на вашу милость, я решил, что мне нужно обо всем этом более точно написать вашей милости через верного гонца. И пусть ваша милость знает, что именно я разузнал от самих московитов, которые после ухода королевских послов остались у меня. Конечно, великий князь поручил им, чтобы они ни под каким видом не оставляли светлейшему королю крепостей, взятых в предыдущие годы, если им придется уступить всю Ливонию, то есть речь идет о крепостях, которые находятся во владениях московита, и чтобы они не оставляли королевскому величеству и Невеля. А я сказал, маловероятно, чтобы когда-нибудь король согласился уступить его. Тогда они стали меня неотступно просить позаботиться о том, чтобы великому князю московскому были вообще оставлены 4 или 6 крепостей для сохранения по крайней мере его титула «ливонский»: ведь тогда я могу дать светлейшему королю надежду на мир. Наконец, они попросили меня, чтобы я засвидетельствовал великому князю не только в письме, но и при моем возвращении к нему их усердие и великие старания, с которыми они ведут дело своего государя. Если это они говорят серьезно, что мне кажется правдоподобным (не знаю, может быть, я и ошибаюсь), я умоляю вашу милость оказать мне доверие, не меньшее, чем оказывают московиты, благодаря чему все может закончиться очень скоро во славу божью. А я позабочусь, чтобы и некоторые крепости, взятые в предыдущие годы, остались во власти короля. Но если невозможно удержать вообще всех, я прошу вашу милость именем Христа подумать: не потеряем ли мы всего, если будем желать чрезмерного, и не выскользнул бы из рук прекраснейший случай укрепить государство, приобрести так много ливонских крепостей и приступить к другому, более важному делу. Нужно так ввести войско в ливонские крепости, а это войско не только войско-победитель, но и войско мудрого полководца, чтобы его королевское величество и ваша милость оказались достойными двойной похвалы за оставленное [там] имя божье и католическую религию. Впрочем, какие крепости московиты просят в Ливонии, это будет ясна из той небольшой грамоты, которую московские послы только что передали мне через помощника секретаря Захария на исходе ночи. Эту грамоту, написанную ими-по-русски, я посылаю вашей милости. На все это нужно очень быстро и очень ясно ответить, если ваша милость желает отвести свое свойско со славой на лучшие зимние квартиры. Есть еще некое важное обстоятельство, о котором я хотел просить вашу милость во имя божье. После своего возвращения из Московии Андрей Полонский заболел, приобщился святых тайн перед моим отъездом, а после моего отъезда умер. Этот юноша имеет большие заслуги перед государством: ведь ради него и ради самых почетных условий заключения мира он погиб, трижды проделав большой путь в Московию. Та награда, которую он надеялся получить от его королевского величества, я не сомневаюсь, будет дана стараниями вашей милости некоторым его близким родственникам, так как они не очень богаты.
317
Латинский текст письма см.: ДАИ, с. 65; Коялович М. О. Указ. соч., с. 418— 422; Relacye.., t. I, p. 368—371.
318
Подьячий Захар Свиязев.
319
Не посол, а дьяк при посольстве Никита (Басенка) Верещагин.
320
То есть Януш Збаражский.
И вот еще о чем я очень прошу вашу милость: если я смогу получить другого надёжного русского переводчика для моего возвращения в Московию, о чём я уже писал, я буду бесконечно благодарен вашей милости, которая знает, что я прошу этого только ради распространения славы божьей и ради того, чтобы со всем моим старанием оказать услуги вашему государству по милости божьей. И так как я знаю, что это письмо ваша милость отошлёт светлейшему королю, то я не сомневаюсь, что его королевское величество извинит меня, если я присоединю к этим письмам не очень большое письмо к нему. Ведь гонец торопится, и мне кажется, что этого будет достаточно.
Да исполнит господь вашу милость своей небесной благодатью.
Из деревни Киверова Горка, возле Пожеревиц и Яма Зяпольского на исходе ночи, между 14 и 15 декабря 1581 года.
АНТОНИО ПОССЕВИНО — СТЕФАНУ, КОРОЛЮ ПОЛЬСКОМУ [321]
В четвертый раз я пишу вашему королевскому величеству после моего отъезда из лагеря. Это письмо будет не очень пространным, так как я описал почти все в других письмах, в особенности в тех, которые три дня тому назад я послал его милости, великому канцлеру. Я думаю, они попадут в руки вашего величества раньше, чем в его руки.
321
Латинский текст письма см.: ДАИ, с. 68.
Беседы послов, которые с 13 дня этого месяца до сегодняшнего дня ведутся почти ежедневно в моем присутствии, еще не привели к желаемому результату. Ведь московиты настаивают на том, чтобы крепости, взятые вашим величеством в предыдущие годы, все вообще были возвращены их великому князю (Полоцка же и других, примыкающих к нему крепостей, они и не требуют). Я очень надеюсь, что вашему величеству будут отданы все остальные крепости Ливонии, находящиеся во власти великого князя московского, хотя московиты и заявляют, что отдадут их на том условии, чтобы по своему желанию оставить некоторые из них у себя. На мой вопрос они ответили, что им поручено, чтобы они были возвращены безо всякого промедления. И как это ни было трудно, я возразил им относительно Невеля, а затем Велижа, Великих Лук и Заволочья, говоря, что, по моему мнению, их никоим образом нельзя вернуть. Но, несмотря на всю мою настойчивость, я не мог добиться и того, чтобы они признали, что эти крепости будут оставлены у вашего величества, и в особенности, не уступят ли они всех крепостей, которыми владеют в Ливонии. В конце концов послы вашего величества отправили одного гонца, и я вместе с ними послал другого к его милости канцлеру, от которого мы сможем узнать самым подробным образом о намерениях вашего величества. Но о том, что московские послы недовольны таким завершением переговоров и что не нужно будет никого отсылать к великому князю московскому, они часто говорили мне, и, кажется, это совсем не является признаком увиливаний и хитрости. Завтра или послезавтра все, с божьей помощью, станет более ясным, прежде чем эти письма дойдут туда, так как, может быть, его милость канцлер уже отослал письма с быстрыми гонцами. Я же захотел отдать некоторые письма к вашему величеству этому кучеру, когда тот уезжал.
Да исполнит господь ваше величество всеми своими благами и вечной милостью.
Из Киверовой Горки, возле Яма Запольского. 17 декабря 1581 года.
ЯН ЗАМОЙСКИЙ, ВЕЛИКИЙ КАНЦЛЕР ПОЛЬСКИЙ И ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИЙ — АНТОНИО ПОССЕВИНО
Посылаю я вашему священству моего родственника господина Станислава Жолкевского [322] , сына белицкого воеводы. От него ваше священство узнает о том, о чем захотело бы узнать от меня самого. Можно верить не только его словам, но, и если нужно будет что-нибудь сообщить ему, можно совершенно положиться на то, что он будет молчать. Я ручаюсь, что он это так и исполнит.
322
Станислав Жолкевский, коронный гетман; в 1606 г. принимал участие в польско-шведской интервенции в Россию.
Поручаю себя вашему священству.
Написано в псковском лагере. 17 декабря 1581 года.
АНТОНИО ПОССЕВИНО — ВЕЛИКОМУ КНЯЗЮ МОСКОВСКОМУ ИВАНУ ВАСИЛЬЕВИЧУ [323]
Я писал твоей светлости из Бышковичей. Затем вместе с твоими послами я прибыл сюда, в Киверову Горку, расположенную недалеко от Яма Запольского, так как Ям, назначенный тобой для съезда послов, был настолько выжжен казаками, что там не осталось даже кола, чтобы привязать лошадь. Мы начали, с божьей помощью, вести переговоры о мире, и, хотя твои великие послы прилагали при этом много стараний, чтобы заключить мир как можно скорее, великие послы короля Стефана представили им много оснований того, почему они отстаивают то, что просят, — и до сих пор еще не принято ничего определенного. Но я надеюсь, что это будет, по милости божьей, через 2— 3 дня и с известной надеждой на мир. Тогда я подробнее напишу твоей светлости и сам в знак своей величайшей преданности отвезу все записи того, о чем шла речь. Я надеюсь, что господь, который и поражает, и исцеляет, из этой столь продолжительной войны создаст еще более продолжительный и прочный мир, а также доставит случай твоему благочестию раздвинуть еще шире границы твоего владычества настолько, насколько, может быть, ты никогда не смог бы, если бы божественное провидение не открыло тебе из твоих страданий лучшего выхода.
323
Латинский текст письма см.: Relacye.., t. I, p. 371—372.
Между прочим, я приношу величайшую благодарность от имени великого первосвященника и своего собственного за то, что твои великие послы проявляют ко мне и к моим спутникам свою щедрость по поручению и великодушию твоей светлости среди этой пустыни и скудости во всем. Я прошу у святой троицы вечного воздаяния для твоей светлости и самого счастливого исхода всех благих начинаний.
Из твоей деревни Киверова Горка, близ Яма Запольского. 18 декабря 1581 года.
ЯН ЗАМОЙСКИЙ, КОРОЛЕВСКИЙ КАНЦЛЕР И ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИЙ — АНТОНИО ПОССЕВИНО [324]
Хотя я уже раньше отослал к вашему священству Жолкевского, с помощью которого я открыл вашему священству, что именно в Ливонии можно уступить московиту и каким образом, однако впоследствии мне в голову пришла мысль отослать это в написанном виде вашему священству, как я и делаю. Об остальном ваше священство сможет узнать от того же самого Жолкевского, а также в первую очередь от господ послов.
324
Латинский текст письма см.: Коялович М. О. Указ. соч., с. 427.
Да пребудет ваше священство в добром здравии.
Написано в псковском лагере. 19 декабря 1581 года.
АНТОНИО ПОССЕВИНО — ЯНУ ЗАМОЙСКОМУ [325]
Сегодня я получил от вашей милости две связки писем: одну от того, кто привез ко мне гонца великого князя московского, задержавшегося в пути или в другом каком-нибудь месте целых восемь дней [326] , другую — от господина Станислава Жолкевского, родственника вашей милости, который более подробно сможет рассказать о том, что, по-видимому, полезно знать королевским послам и мне. И если ко всему этому ваша милость пришлет нам грамоту, подписанную его рукой и запечатанную его печатью, мы в своих начинаниях продвинемся вперед с надеждой на самый почетный мир. В противном случае пусть ваша милость воспримет с самой хорошей стороны все, что мы должны решить, так как нам должна быть предоставлена свобода наших действий и со стороны вашего государства, и со стороны великого первосвященника, и самого великого князя московского, и, может быть, со стороны прочих государей. Я уже не говорю ничего о нашем ордене, залогов и заложников которого в таком количестве имеет, конечно, Польша, так что еще следует очень позаботиться о них и их добром имени.
325
Латинский текст письма см.: там же, с. 433—434.
326
См. прим. 70.