Истории для кино
Шрифт:
– Ох, врун! – смеется Лена.
– Я? Врун?! А ты слышала свадебные оркестры на Молдаванке… после третьей рюмки? Эти негры – просто ж младенцы рядом с нашими хлопчиками!
Лена говорит уже серьезно:
– Я не о том. Не ври самому себе, что – ничего особенного. Ты же спишь и видишь, как бы сделать такой оркестр.
Лёдя вдруг останавливается и произносит негромко, но страстно – как клятву:
– Да, сплю и вижу! Но я увижу это и наяву!
Тишину ленинградского кладбища нарушает лишь
– Нет, ты все-таки послушай… Я хочу создать новый, совершенно новый джаз! И не просто оркестр, а музыкальный театр…
– А я тут при чем?
– При том, что ты – потрясающий трубач!
Был…
Трубач достает шкалик водки, зубами срывает пробку и отхлебывает из горлышка.
Оркестр снова начинает играть, и Трубач подхватывает тему. Лёдя упрямо идет рядом и продолжает разговор под музыку:
– Дурак ты! Я же помню, когда ты еще не пил… У тебя была не труба, а живая песня!
Трубач только раздувает щеки, не имея возможности ответить. Процессия останавливается у свежей могилы. Музыка смолкает. Трубач снова прихлебывает из бутылочки и зло усмехается:
– Да я ж понимаю: нормальные лабухи к тебе не идут, вот ты и ищешь вроде меня…
Лёдя меряет его разочарованным взглядом:
Извини, что побеспокоил. Видно, сожрала тебя водяра. Ничего уже не можешь…
Он поворачивается и уходит по дорожке.
Трубач смотрит ему вслед. И вдруг вскидывает трубу и выдает пронзительное соло. Лёдя резко оборачивается и радостно смотрит на Трубача. А участники похорон глядят на него изумленно. Высокая и чистая мелодия плывет над вечным кладбищенским покоем.
В филармонии играет на рояле Пианист с тонким нервным лицом. Лёдя в зале внимательно слушает легкие стремительные пассажи.
Потом он стоит у служебного входа в компании нескольких девушек с цветами. Выходит Пианист и при виде поклонниц раздраженно поднимает воротник пальто. Девушки бросаются к нему, суют цветы и открытки для автографов. Лёдя наблюдает за этим всплеском народной любви.
Наконец, поклонницы рассасываются, а Пианист направляется к своей машине. Тут его и останавливает Лёдя. Приняв его за очередного поклонника, Пианист обреченно лезет в карман за ручкой. Но Лёдя сообщает, что ему нужен вовсе не автограф…
Пианист ведет машину. Рядом ораторствует Лёдя.
– Да, вы правы – в России нет джаза. Но в России и своей оперы не было – все немецкие, французские, итальянские… Однако появились таланты и создали российскую оперную и симфоническую музыку, которой аплодирует весь мир. Вот так и мы…
– Вы! – перебивает Пианист. – Не мы, а вы. Возможно, вы и потрясете мир новым джазом. Но без меня.
– Без вас – невозможно!
– Любопытно, почему?
– Потому что я уже неделю хожу на ваши концерты и слышу: вы каждый раз играете по-новому. Вы не догматик, вы импровизатор!
Пианисту, несомненно, приятны слова Лёди.
– Ну, предположим… Предположим, ясно, зачем я нужен вам. Но вы-то, простите, зачем нужны мне? У меня работа, гастроли…
– Да, но сколько этих фортепианных концертов? Ну, сыграете вы их все… Одно и то же, одно и то же… А жизнь-то проходит!
Пианист продолжает упираться:
– Нет, все-таки у вас какая-то авантюра…
– А вы тоже по натуре – авантюрист!
Пианист резко тормозит на красный светофор и крайне изумляется:
– Вы так думаете?
– Нет, я это чувствую!
На светофоре загорается зеленый. Но Пианист не трогается с места – он задумчиво смотрит на Лёдю.
В небольшом ресторанчике кипит веселье, подогреваемое темпераментным цыганским оркестром. Первая скрипка – долговязый, гибкий красавец, с черными кудрями до плеч – виртуозно владеет инструментом и очень артистичен. Дамы в ресторане не сводят с него восхищенных очей. И сидящий за столиком Лёдя наблюдает за виртуозом с явным удовольствием.
Музыкант выдает последний душераздирающий плач скрипки и вызывает бурю аплодисментов. Оркестр уходит за кулисы, а Скрипач подсаживается к Лёде в ожидании похвалы. Но Лёдя, скрывая свой предыдущий восторг, сообщает равнодушно:
– Что тебе сказать… Старый друг встречает Рабиновича и спрашивает: «Где ты сейчас работаешь?» Рабинович отвечает: «Я играю на скрипке в негритянском оркестре». – «И много там негров?» – «Да нет, только я и Хаймович!»
Скрипач, ничуть не обидевшись, хохочет:
– Похоже, похоже… Но ты еще не видел нашу солистку – вот уж натуральная цыганка, даже таборная!
– И долго ты будешь кочевать в этом таборе?
– А мне здесь тепло, светло и мухи не кусают! И вообще, я не очень понял, что ты мне пел по телефону… Джаз, теа-джаз…
Лёдя мгновенно заводится:
– Да, абсолютно новая форма! Там будет все: и чистый джаз, и классика в джазовой обработке, и народные вариации, и вообще любые эксперименты… И – что особенно важно! – музыканты не сидят на сцене, будто аршин проглотили, а существуют живо, раскованно, каждый в своем образе…
– И в каком, например, образе я?
Лёдя оценивает Скрипача быстрым взглядом.
– Ты?.. Ты – Дон Жуан!
– Почему?
– Потому что ты красавец – раз…
Скрипач горделиво улыбается.
– Бабник – два…
Скрипач делает протестующий жест.
– Бабник, бабник, я же помню Черновцы и Николаев! А главное, твоя скрипка поет, чарует, манит, дурманит, пьянит…
Скрипач с простодушным удовольствием кивает каждому слову.
– И на сцене ты будешь слегка заигрывать со зрительницами. Сразу со всеми, но каждой должно казаться, что – только с ней, с единственной прекрасной дамой…