Истории господина Майонезова

Литвинова Людмила Владимировна

«О, мой милый орангутан,

Ты с Борнео, а я с Суматры,

Между нами лежит океан

В миллиметрах географической карты!

Нарисую на карте я плот

И на нём поплыву на Борнео,

Будем жить мы с тобой без забот,

Мой небритый с рожденья Ромео!

Мы под мышками будем чесать

И дразнить любопытных туристов,

На конфеты бананы менять,

Пародировать будем артистов!

Станешь ты итальянцем, толстяк,

Стану

я называться «Берёзой»,

Только плот не выходит никак,

Наша встреча с тобой под угрозой!

О, мой милый орангутан,

Ты с Борнео, а я с Суматры,

Между нами лежит океан

В миллиметрах географической карты!»

Подпевающая Берёза, подняв руки в муке, пританцовывала вокруг кружащегося по камбузу Адриано. Остальные, с улыбками, любовались со своих рабочих мест дружной творческой парой, последний куплет пели вместе, путая Суматру с Борнео, а миллиметры с сантиметрами.

Неожиданно в дверях возникла изломанная фигура больного Кота, который завопив пронзительно: «Я не могу с этим справиться!», выхватил нож у опешившего композитора и попытался, видимо, вскрыть себе вены на левой руке. Фигурка, вскочив, ловко выбил у воющего Рыжика нож, Адриано схватил Кота за раненную руку и подставил её под струю воды, кровь полилась в раковину.

Камера на потолке замигала, и железный голос сообщил: «За попытку к самоубийству – тридцать штрафных лет.»

– Нее – е – е! – заорал, покраснев от крика и ужаса, Кот, - Я хотел только отрезать себе руку!

– А почему ты не вырвал свой глаз? – спокойно спросил Пыш, пришедший на шум, - Может потому, что он понадобился бы в работе?

– Вы обо мне здесь смеялись! Вы мне никто не верите?! – выкрикнул Кот с искажённым гримасой лицом.

– Я верю тебе, - сказала бледная, словно в муке, Берёза, закончив перевязывать его большую руку.

Кот зашёлся судорожным рыданием, сгорбился, пошёл и сразу упал, поскользнувшись на мокром полу, резко вскочил и шумно побежал в своё купе, схватившись за ушибленную голову.

Все стояли молча, поникнув плакучими ивами. Берёза, с постаревшим вмиг лицом, смывала кровь с раковины и с рук. Рокки беззвучно плакала. Паралличини тёр виски. Профессор закрыл глаза, словно приготовился умереть.

– Не отчаивайтесь, мы скоро будем дома, - прозвучал ясный голос Мушки среди воцарившегося мрака и хаоса.

В своей комнате, словно сумасшедший, заорал Кот. Он выскочил в столовую со страшным лицом и закричал: «Кро лежит возле могилы! Он умер!»

Часть третья. Синтез.

Все бросились к иллюминатору, запинаясь о вёдра и швабры. Кро, действительно, ничком, раскинув руки, лежал на сером грунте возле могилы полковника Котса, рядом стояли четыре полных чёрных мешка, то есть, он за утро успел сделать две ходки.

Глаза, полные скорби и слёз, устремились на Кота. Он был ужасен: рыжие волосы стояли дыбом, лицо искривила судорога.

– Рыжик в этом не виноват! – решительно произнёс Пышка, - не сходите с ума!

Все устремились к выходу, но поэт заслонил его своим широким телом.

– Я только за костюмом! – крикнула Берёза.

Она

юркнула под рукой Пышки, схватила из бокса второй костюм и, пытаясь натянуть его не себя, никак не могла попасть ногой в узкую, короткую штанину.

Кот заорал неистово, стиснул зубы и выскочил в тамбур, а из него из самой станции. Фигурка, резко оттолкнув Пыша, последовал его примеру. Всё случилось так быстро, что никто не успел моргнуть глазом, камеры повсюду ярко и часто замигали, сирена протяжно завыла и раздался железный голос сверху: «Люди без защитной одежды вышли в агрессивную среду, идёт подготовка второго бокса к их приёму!»

Этот железный голос и остальных обитателей станции сдвинул с места: Пышка побежал за тёплыми одеялами, Мушка несла в бокс кастрюлю с варениками, поставив на неё сверху тарелку с расстегаем и салфетками, профессор поспешил за шахматами, Берёза приготовила термос со свежим чаем.

Адриано на камбузе обнимал рыдающих Варвару Никифоровну и Рокки. Он сквозь слёзы видел всё, что происходило возле станции. Вот Котяра бережно поднял Кро и внёс его по лесенке, вот Фига схватил и с большим усилием потащил все четыре мешка и тоже скрылся. Как только за ним закрылась входная дверь, задребезжала вся кухонная утварь, на горизонте появилась мощная фигура железного Робина, который приближался к «Глории» гигантскими скачками. Адриано поспешно протёр влажные глаза. Вот робот остановился у могилы, прислушиваясь к своим приборам. Он взял пробу грунта с того места, где минуту назад стояли мешки. Подумав несколько секунд, Робин выдвинул из левой руки длинный бур и взял пробу из могилы. Задвинув бур и положив пробу в специальное приспособление, железный разведчик такими же крупными скачками направился восвояси.

Фига поставил в третий бокс мешки, сверху положил костюм Кро, Кот протолкнул его бесчувственное тело в тамбур вторичной обработки, откуда Пыш, с трясущимися губами и руками, уже приготовился принять его. Но, Адриано опередил поэта, он, отдуваясь, как галатус, взял на руки щупленького Кро, прижал его к груди, словно своего больного ребёнка, и понёс приговаривая сквозь слёзы: «Родной мой, родной мой, ты жив, ты жив…»

Кот и Фигурка, замотавшись в тёплые одеяла, уже оживлённо спорили в ярко освещённом втором боксе. Остальные стояли возле двери купе, в котором на одной кровати лежал Кро с серым лицом, а на другой сидели красные, зарёванные Рокки и Варвара Никифоровна.

Кро не приходил в сознание, не смотря на отчаянные усилия близких, поэтому решили дежурить возле него круглосуточно. Первой на дежурство заступила Мушка. Профессор проводил жену и Ро в своё купе, а сам пошёл прилечь в бельевой комнате, рядом со вторым поколением помидоров станции. Убитые горем Берёза, Паралличини и Пыш подошли ко второму боксу, включили громкую связь.

– Как вы там? – спросил поэт.

– Как полярники! – ответил бодро Фига, - А Кро?

– Без сознания, - сказал горестно Адриано и пошёл на камбуз готовить ужин. Есть не хотелось, тем более галатуса, но нужно было что-то состряпать для остальных. Рядом стучала резко ложкой Рёзи, замешивая тесто для лепёшек, и Пыш неестественно громко домывал противень. Он уронил его с шумом на гулкий пол и поспешно воскликнул: «Простите меня, братцы!»